– О’кей, тогда просто найдем арендатора. И я настаиваю на том, что сама разберусь. Только пообещай не сносить дом, – улыбаюсь я Малкольму.

– А что насчет расходов на ремонт? – интересуется он.

– Не считая проводки, с которой мне, вероятно, поможет отец Малика, мы потратимся только на материалы. – Малик, как и брат Джинни, участвует в моей программе ресоциализации. Его отец работает электриком и наверняка будет рад получить заказ. – Но затраты окупятся за два-три месяца аренды, – говорю я, быстро подсчитывая в уме цены на краску и ламинат.

– Ты же знаешь, я ни в чем не могу тебе отказать. Так было, когда ты возникла перед моей дверью в семнадцать лет, и до сих пор ничего не изменилось, – произносит Малкольм и тянется пожать мою ладонь. Но в следующий миг отдергивает руку. Он знает меня лучше, чем кто-либо другой, и я очень ценю его сдержанность. – Я дам тебе денег на ремонтные работы.

– Обещаю, я верну их так быстро, как только смогу, – просияв, обещаю я. – Ты не узнаешь эту квартиру!

– Просто пообещай мне, что позаботишься о себе.

– Обязательно, – соглашаюсь я. Пару секунд мы молчим. Есть еще кое-что, но я ненавижу попрошайничать. В конце концов откашливаюсь и собираюсь с духом: – И еще кое-что…

Малкольм поднимает голову, уголки его рта ползут вверх:

– Давай выкладывай!

– Один спонсор выбыл. – Я делаю небольшую паузу. – Не знаю, что делать. Видимо, мне придется свернуть программу.

– Мне очень жаль, – говорит Малкольм, и в его голосе слышится искреннее сочувствие.

– Я уже думала, можно ли сократить индивидуальное наставничество до девяти месяцев.

Каждому из моих подопечных после освобождения из тюрьмы дается год на то, чтобы встать на ноги. Это дольше, чем в других программах, но зато у всех, кто пробыл со мной полный год, получилось это сделать. Мы с Малкольмом долго это обсуждали. Консультировались с тюремными психологами и сравнивали показатели успехов в других программах.

– Когда начнешь сдавать квартиру, будешь оставлять выручку себе. Так и поступим, – объявляет Малкольм.

– Но…

Будь я из тех, кто плачет, наверное, разревелась бы. Но я не могу это принять. Малкольм и так делает более чем достаточно на протяжении многих лет. Он пустил меня к себе в самый темный период моей жизни, когда мне некуда было идти. Разрешает бесплатно пользоваться принадлежащими ему помещениями, устраивает бывших малолетних преступников на работу в свое кафе…

– Никаких «но», – категорично отвечает он, – ты всем занимаешься, так что и деньгами распоряжаться должна ты.

Он осторожно кладет руку мне на плечо, и я позволяю ему это сделать. Малкольм в курсе, что прикосновения выходят далеко за рамки моей зоны комфорта, хотя мы никогда по-настоящему об этом не говорили. Но иногда порыв берет верх над сдержанностью, которую он проявляет ради меня.

– Но только после того, как покрою твои расходы на ремонт. – На этот раз возражений я не потерплю.

Наше внимание привлекает звук ключа в дверном замке. Должно быть, это Рис и Джинни.

– Привет! – доносится от входной двери девичий голос.

Слышно, как она скидывает обувь, хотя я постоянно твержу, что разуваться надо аккуратно, и бежит по коридору на кухню. Потом сразу бросается ко мне и обнимает. Джинни – единственный человек, которого я подпускаю настолько близко. Так повелось с самого начала. Мне известно, что девочка нуждается в физическом контакте, и я терплю, даже если для меня это перебор. Я обвиваю ее руками и прижимаю к себе. И чем чаще это делаю, тем легче становится и тем менее одеревеневшей и оцепеневшей я себя чувствую.

– Хорошо провела время у Риса? – спрашиваю я.

– Мы смотрели кино, и Рис заснул! – смеется Джинни.

– Я думал, это останется между нами! – произносит появившийся в дверях Рис.

Каждый раз, видя его, я невольно вспоминаю нашу первую встречу. Озлобленный, сломленный молодой человек в тюремной форме шаркающей походкой подошел к столу, за которым сидела я. Его пронзительные голубые глаза казались потускневшими. Единственное, что осталось неизменным с тех времен, – его внушительный рост. С тех пор как он вернулся к жизни и ходит прямо, расправив плечи, это стало еще заметнее.

– Упс, – говорит Джинни и закрывает руками рот.

Очки у нее на носу сидят немного криво. В ближайшее время надо обязательно купить новые, эти явно погнулись.

Рис достает бутылку воды из моего холодильника. Сейчас мы уже общаемся друг с другом абсолютно свободно. И он так часто бывает здесь со мной и сестрой, что чувствует себя как дома. Я радуюсь, видя, что у них с Джинни все хорошо. И мне нравится находиться в их компании. Рис мне теперь больше друг, чем один из подопечных, хотя он еще не до конца прошел программу.

– Подвезти тебя в кафе, Рис? – спрашивает Малкольм и поднимается. – Я на машине.

– Было бы здорово. Мы немного прокопались, и я еле успеваю к началу смены. – На слове «мы» парень показывает на Джинни, она показывает ему язык.

Квартира, в которой Рис живет вместе с соседом Маликом, находится хоть и недалеко от моей, но иногда машина не помешала бы. Однако зарплаты Риса на покупку не хватит. Я думаю, может, время от времени одалживать ему свою машину, тогда мы будем гораздо мобильнее в вопросах опеки над Джинни.

Я смотрю на маленькую худенькую девочку, которая обнимает брата. Ей определенно пойдет на пользу, если они начнут видеться чаще.

В понедельник утром я первым прихожу в наш маленький душный кабинет на верхнем этаже главного корпуса Университета Перли. Комнату в башне, как мы ее называем, я делю с Антеей и Тимом – идеальной литературоведческой парочкой. Антея пишет диссертацию по сонетам Шекспира, хотя я, хоть убей, не понимаю, что нового можно о них сказать. По некоторым темам все сказано, но Антея эксперт, и я не вмешиваюсь. Тим изучает спорт в литературе и терпит многочисленные насмешки от нас с Антеей по поводу его темы. Впрочем, шутим мы по-доброму, ведь Тим настолько приятный парень, что если кто-то начнет насмехаться над ним по-настоящему, то, наверно, сразу попадет в «Ад» Данте.

Я сажусь за письменный стол и собираюсь включить компьютер, как вдруг замечаю на столешнице желтый стикер: «Обед в 12:00 в „Жемчужинах"?» Записка подписана едва читаемым «Риди». Риди – или мистер Рид, как его зовут на самом деле, – библиотекарь из литературоведческой библиотеки. Работая над диссертацией, я часто вступаю с ним в увлекательные дискуссии. Он настоящий книжный фанат и успел посоветовать мне пару-тройку текстов для исследования, которые очень пригодились. Его познания безумно ценны для моей темы «Культурное наследие и интертекстуальность». Тем не менее я удивлен приглашению на обед, поскольку до сих пор наше общение ограничивалось библиотекой.

– Доброе утро! – здоровается, входя, Тим – он явно в хорошем настроении. – Ну, хорошо провел выходные? – Он многозначительно шевелит бровями.

Изначально Тим и Антея хотели уговорить меня выпить с ними в пятницу вечером, но помешало мое свидание с Сарой. Он, естественно, понятия не имеет о том, что с Сарой все пошло наперекосяк, а потом я встретил Эми, и с ней у меня наконец-то снова появились мурашки и каким странным опытом это для меня обернулось. Прерванным половым актом без полового акта, так сказать. А еще о том, каким провалом закончился вечер.

– Неплохо, – отвечаю я, делая вид, что сосредоточенно читаю электронную почту.

Мне нравится Тим, но рассказ об Эми, ее странных правилах и моем решении не спать с ней выйдет за рамки установившихся между нами отношений. Кроме того, у меня возникает чувство, что, рассказав об этой встрече, я предам Эми. И еще пожелание, которое я написал Джинни в книге. Перепуганное выражение лица Эми, когда до нас обоих дошло, что мы, вообще-то, знакомы, прочно врезалось мне в память.

Если честно, меня до сих пор беспокоит то обстоятельство, что я случайно чуть не переспал с социальной работницей парня моей лучшей подруги. В свое оправдание должен заметить, что был не совсем трезв и прежде видел ее лишь однажды – мельком на вечеринке. Плюс эта ее неприязнь к прикосновениям. Я все выходные размышлял, не могло ли это быть своего рода фетишем и не аутистка ли она. Я где-то читал, что дискомфорт от тактильного контакта может быть вариантом проявления аутистического спектра. У меня даже возникло желание погуглить эту тему, но затем я решил доказать себе, что меня это не волнует. В конце концов, вот уже несколько месяцев я сам фактически не романтизирую секс, если он случается, и добровольно исчезаю еще до завтрака после интрижки на одну ночь.