– Завтра Риди покажет мне склад.

– В такую фантастическую погоду правда можно представить себе занятия получше, чем сидеть в подвале и раскладывать книги по коробкам, – ухмыльнувшись, отвечает Зельда. – Поехали к морю, Тамсин?

– И я тебя люблю, Зельда, – закатываю я глаза.

– А я, честно говоря, могу представить себе занятия похуже, чем провести весь день с книгами, – говорит Тамсин, – по-моему, это хорошее задание.

Она действительно книголюб до мозга костей. Ее невозможно встретить без книги в руках или, по крайней мере, в сумке, а часто там лежат килограммы книг. Поразительно, что у нее до сих пор прямая осанка.

– О’кей, дорогие мои, – произносит Зельда и встает, – мне пора в маникюрный салон.

С недавних пор она сама платит за обучение, потому что после грандиозной ссоры родители полностью лишили ее финансовой поддержки. Они не принимают тот факт, что Зельда встречается с афроамериканцем. Когда она рассказала мне о реакции матери и отца, поначалу произошедшее с Зельдой не укладывалось у меня в голове. Теперь у нее две работы: в маникюрном салоне и помощница-практикантка в университете.

– Хорошо вам сегодня провести время на свидании, – желает Тамсин. И поясняет мне: – Малик будет для нее готовить.

У меня сразу возникает мысль об Эми. Готовит ли кто-нибудь для нее? А ей такое понравилось бы? Не могу выкинуть ее из головы, пускай тот вечер и прошел весьма странно.

На мгновение меня охватывает желание рассказать Тамсин о нашей встрече. Наверняка она может рассказать мне об Эми. Но я отказываюсь от этой идеи, ведь Тамсин не одобряет мою беготню по свиданиям. Она ни разу не сказала ни слова против, но, думаю, только потому, что сама являлась причиной моих жалких попыток отвлечься. А если скажу ей, что чуть не переспал с социальной работницей ее парня, она сделает неправильные выводы. Решит, что я себя не контролирую и мое отвлечение достигло новых масштабов. Но с Эми все было по-другому. Я пошел с ней не для того, чтобы заглушить душевную боль. Откровенно говоря, она давно прошла, и в голове теперь нет-нет да и возникает образ некой блондинки со щелочкой между передними зубами.

Закончив работу и попрощавшись с Антеей и Тимом, я чувствую, что не хочу возвращаться в свою маленькую квартирку. Обычно я ценю возможность побыть дома в одиночестве, но с недавних пор у меня не получается по-настоящему расслабиться.

И я отправляюсь в свое любимое место. Короткая пешая прогулка приводит меня из кампуса в соседний квартал с ночными заведениями Перли. Улицы здесь узкие, на дорогах действует частичное ограничение скорости. Я прохожу мимо «Вертиго» и заглядываю туда, чтобы убедиться, что Эми там нет. Слабая надежда у меня все-таки оставалась, но она исчезла при виде полупустого бара. Для встреч за бокальчиком чего-нибудь крепкого еще слишком рано.

Я выхожу на улицу, занятую кроме пабов винтажными магазинчиками, антикварными лавками и маленькими бутиками. С наступлением темноты их неоновые рекламные вывески заливают все вокруг разноцветным сиянием.

Моя цель расположена в относительно заброшенном переулке, не охваченном шумом и суетой ни днем, когда студенты прогуливаются по магазинам, ни вечером, когда им хочется повеселиться. Иногда у меня складывается впечатление, что эту улицу вижу только я. Словно это мой личный Косой переулок. Сотрудник итальянского ресторана на углу небрежно выбросил мусорные мешки прямо на дорогу. Из водостока что-то капает. Наверное, конденсат из кондиционеров. Еще пара метров – и я у финиша. «Под напряжением» – мое самое любимое место на Земле. Находится оно в здании тридцатых годов, облицованном белой плиткой. Настоящий олдскульный кинотеатр первого (или как минимум второго) поколения. С крыши до высоты второго этажа, буква за буквой, тянется огромная вертикальная светящаяся надпись. Черные меняющиеся буквы на информационном табло над входом сообщают, какие фильмы сейчас в прокате. Блокбастеров среди них нет, потому что кинопрокатные компании требуют за них слишком крупные суммы. Сейчас тут крутят ретроспективу Хичкока.

Я открываю одну из распашных дверей и захожу внутрь. Теплый и приятный приглушенный свет в фойе освещает красно-зеленый ковролин, пятна на котором рассказывают о поколениях таких же киноманов, как и я. Запах немного спертый, но мне нравится все в этом месте, которое кажется неподвластным времени и затхлости. На стенах висят постеры старой классики: «Гражданин Кейн», «Глубокий сон», «Третий человек», «Касабланка». Парочка более современных картин вроде «Бойцовского клуба» и «Молчания ягнят» здесь тоже есть.

За застекленной витриной сидит Норман, владелец «Под напряжением».

– Привет, – здороваюсь я, но мужчина не реагирует. Подойдя поближе, я замечаю, что он уснул. Осторожно стучу по стеклу, и Норман вздрагивает.

– Я не сплю, – это первое, что он говорит. – О, здравствуй, Сэм!

– Привет, Норман, – отвечаю я. – У вас все хорошо?

– Я не спал, – повторяет тот, чтобы удостовериться, что я ему верю.

– Знаю.

Норман – древний старик. Ему точно уже за восемьдесят. На голове осталось совсем немного снежно-белых волос, а несколько уцелевших во рту зубов приобрели нездоровый коричневатый цвет.

– Хочешь сегодня вечером посмотреть «Окно во двор»?

– Вопрос, скорее, в том, когда бы я не хотел посмотреть «Окно во двор», – произношу я, и Норман одаривает меня практически беззубой улыбкой.

– Ты сегодня опять один?

– Я же всегда один, – откликаюсь я.

– Недавно с тобой приходила девушка, – напоминает старик.

– А, Зельда! Да, верно. Но это не свидание.

– Жаль!

Норман медленно открывает кассу, которая представляет собой не что иное, как темно-синюю жестяную коробку для денег. Она определенно знавала лучшие времена. Краска местами облупилась, на корпусе видно несколько вмятин. Пожилой хозяин кинотеатра двигается как в замедленной съемке.

– Знаете, может, мы подождем, не придет ли кто-нибудь еще? – предлагаю я. – Тогда вам не придется включать фильм для меня одного. Вместо этого поиграем в шахматы, я угощу вас попкорном.

Я понимаю, что Норману тяжело запускать кино. Он еле поднимается по ступенькам в кинозал.

– Но «Окно во двор»! – обеспокоенно восклицает он.

– Просто посмотрю в другой раз.

Старик с благодарностью улыбается. Конечно, он не может себе позволить разочаровывать платежеспособных клиентов, но сомневаюсь, что мои шесть долларов сыграют решающую роль. Я уже не раз предлагал ему сделать билеты чуть подороже, однако Норман даже слушать об этом не пожелал.

– Итак, попкорн, да? – спрашивает он и встает.

А целую вечность спустя вновь появляется за прилавком около билетной кассы:

– Сладкий или соленый?

– Соленый, – выбираю я, потому что он его любимый.

Норман наполняет бумажный пакет в красно-желтую полоску и протягивает мне. Поставив попкорн между нами, я жестом предлагаю ему угощаться.

Вдруг у него на лице появляется улыбка. Он поднимает указательный палец, давая мне знак немного подождать. Потом скрывается за занавеской и возвращается с бутылкой пива.

– Что скажешь? – спрашивает старик, неловко мне подмигнув.

Я не могу ему отказать и киваю. Он разливает содержимое бутылки, которой, вероятно, уже не один год, в два маленьких стакана для воды и ставит их на прилавок. К ним присоединяется шахматная доска, спрятанная под столешницей на случай совсем тихих дней и вечеров. Время от времени я застаю его за игрой с самим собой.

Мы расставляем красивые фигуры, вырезанные из дерева. Затем Норман делает первый ход.

– Значит, та яркая девушка в прошлом, – произносит он, сделав глоток пива. Оно теплое, но Норман, похоже, ничего не имеет против.

– Та яркая девушка никогда не была в настоящем, – поясняю я, – просто подруга. Тогда у нее дела шли не очень хорошо, вот мы и гуляли вместе.

– Я в твоем возрасте, – начинает мой пожилой знакомый и передвигает следующую пешку на поле вперед, – не ходил в кино в одиночку. Со мной всегда приходила как минимум одна девушка. И какие же они были хорошенькие! – Глаза у него засияли.