– Прошу вас, присаживайтесь, мисс Симпсон. – Стонтон указал на одно из темно-красных кожаных кресел с подголовниками, стоявших возле письменного стола, достойного короля. Или герцога, подумала она.

Опустившись на мягкую кожу, Марианна вдруг поняла, какой зажатой и скованной стала, ступив на порог этого храма богатства и власти.

Ее охватил гнев, мышцы живота напряглись, как бывало во время боя. Почему она позволяет этому человеку и его имуществу лишать ее уверенности? Он не Бог, а всего лишь человек, разбогатевший благодаря чужому труду и самопожертвованию.

Вместо того чтобы сидеть натянуто, словно дрожащий мальчишка в ожидании наказания от учителя, Марианна развалилась в кресле и вольготно, удобно раскинула ноги, как сидели бесчисленные мужчины, которых она видела: словно все вокруг принадлежит только им.

Герцог окинул ее взглядом, и его темно-русые брови слегка приподнялись, когда взгляд задержался на бедрах девушки. Несмотря на его чувственный рот сластолюбца, своим суровым, бескомпромиссным выражением лица он напоминал Марианне Кромвеля на портрете, который ей однажды довелось видеть.

Правда ли он столь непорочный и благородный, каким выглядит? Может, подавляет свои похотливые желания? Или его интересует лишь подавление подобных желаний у других?

Ее слегка позабавили красноватые пятна, появившиеся на его скулах, и челюсти, сжавшиеся, когда его взгляд задержался на ее бриджах из оленьей кожи, явно заинтересовавшись телом, которое они скрывают. Добродетельную женщину оскорбило бы столь дерзкое разглядывание. Но начнем с того, что добродетельная женщина не надела бы бриджи.

Марианна бросила всякие попытки быть добродетельной после того, как Доминик превратил ее жизнь в хаос.

Если бы не предательские скулы, она бы не догадалась, что ее тело заставляет герцога чувствовать себя неловко. Но даже сейчас она не смогла бы сказать, что именно: отвращение, возбуждение, любопытство – вызвало этот легкий румянец.

Он медленно поднял на нее потемневший взгляд, и жаркий всплеск физического осознания его присутствия пронзил ее до глубины души.

Внезапно перед глазами вспыхнула картинка – герцог нависает над ней, его суровое красивое лицо напряжено от совсем других эмоций, его бледная кожа пылает по другой причине, дыхание прерывистое, его…

Марианна моргнула, прогоняя эротическое видение. Боже праведный! Откуда это вдруг?

– Так что все это значит? – спросила она гораздо резче, чем ей бы хотелось.

– Я недавно получил письмо от вашего любовника, барона Стрикленда.

Из всех возможных тем разговора, которые герцог мог затронуть, эта была последней, что пришла бы ей в голову.

Но Марианна зарабатывала на хлеб тем, что умела отвечать на неожиданные удары, поэтому быстро пришла в себя.

– Вы посещали спиритов и беседовали с призраками, ваша светлость? Или вы единственный человек в Британии, кто не слышал о смерти барона, случившейся почти год назад?

– Похоже, известие о его кончине оказалось несколько преждевременным.

Он вытащил из кармана сюртука связку ключей и отпер ящик в середине стола.

Когда он опустил пронзительный взгляд к столу, Марианна на мгновение закрыла глаза и судорожно вздохнула. Дом жив? Невозможно. Ее лихорадило, голова кружилась, сердце колотилось так, что, казалось, готово выскочить из груди.

Марианна заставила себя открыть глаза как раз в тот момент, когда бледная рука с длинными пальцами толкнула письмо через стол. Исполинский сапфир на печатке блеснул в неярком свете библиотеки.

Против воли она подалась вперед, чтобы взглянуть на письмо.

Желудок провалился куда-то, словно она стояла на палубе корабля. Марианна поднесла ко рту руку, увидев знакомый примечательный почерк. Доминик был левшой, и в детстве его пороли, когда он отказывался пользоваться правой рукой. Вместо того чтобы скрывать свою леворукость, он с удовольствием подчеркивал странный наклон и писал самым витиеватым почерком, какой Марианне когда-либо доводилось видеть. Буква С в слове «Стонтон» была до такой степени вычурной, что напоминала иллюстрации в средневековых фолиантах.

Если это письмо написано не Домиником Стриклендом, то кем-то, кто сумел исключительно подделать его почерк. Марианна покусала нижнюю губу, не в силах отвести взгляд от письма.

Дом жив.

Стоило мысленно назвать его имя, и пульс участился. Страх, ужас, стыд и ненависть бурлили в ее душе. Она несколько раз сглотнула, но комок в горле не исчез.

– Почему вы считаете, что это может меня заинтересовать? – спросила она наконец.

– Потому что в письме он упоминает вас.

Марианна оторвала взгляд от письма и посмотрела в непроницаемые глаза герцога:

– И что он пишет?

– Можете прочитать.

Взгляд Марианны опустился, словно его тянула невидимая сила. Она смотрела на письмо с такой же настороженностью, как могла бы смотреть на живую гадюку. Руки отяжелели, словно в свинцовых перчатках, и наотрез отказывались прикоснуться к вроде бы безобидному листу бумаги.

Что мог написать Доминик? «Прости, что я позвал тебя замуж, хотя уже был женат; прости за фальшивую свадебную церемонию, которую я устроил, чтобы уложить тебя в постель»?

Она вспомнила, как виделась с ним в последний раз, и унижение снова захлестнуло ее. Хотя еще и года не прошло, но она была такой душераздирающе наивной! За какие-то несколько дней Доминик лишил Марианну не только невинности, но и способности доверять мужчинам. По крайней мере, аристократам.

К горлу подступила желчь. Воспоминания, которые она вроде бы так надежно похоронила, выбрались на поверхность, восстали, словно мертвецы из могил.

Марианна стиснула зубы, испугавшись, что сейчас извергнет содержимое желудка прямо на роскошные герцогские ковры.

– Мне абсолютно все равно, что он написал, ваша светлость, – произнесла она, хотя герцог ее не спрашивал. – Может быть, вам следовало отнести это письмо его жене, настоящей баронессе. Она знает, что ее муж жив?

– Я ей об этом не сообщал. Финансовое положение, в котором оставил ее Стрикленд, вынудило «вдову» быстро опять выйти замуж.

Вероятно, Марианне следовало испытать удовлетворение от мысли, в какую неразбериху ввергнет баронессу воскрешение Доминика. В конце концов, в тот единственный раз, когда они имели несчастье встретиться, Каролина Стрикленд отнеслась к Марианне так, словно та была грязью под ее ногами.

Однако она была далека от злорадства. На самом деле Марианна испытывала только жалость к любому, кто попался в ловушку Доминика Стрикленда.

Сквозь хаос, царивший в голове, пробилась новая мысль, и Марианна прищурилась, глядя на герцога.

– А почему барон пишет вам, ваша светлость?

– Он утверждает, что у него имеются сведения о моем младшем брате, Бенджамине, о гибели которого меня известили в начале тысяча восемьсот четырнадцатого года. – Герцог уставился на собеседницу глазами хищника. – Он был офицером разведывательной службы.

Марианна слышала об этих людях. Разумеется, они были ничем не лучше шпионов, хотя гордо (и с ее точки зрения, весьма глупо) носили свою униформу, когда собирали данные для Веллингтона.

– Стрикленд утверждает, что ваш брат жив?

– Он прислал мне кольцо брата вместе с письмом, вроде бы написанным рукой Бена.

– И вы сочли это достаточным доказательством?

– Тело Бена ведь так и не нашли, поэтому возможно, что Стрикленд говорит правду.

Марианна набрала в грудь побольше воздуха, но выдыхать не стала, пока не обдумала свои дальнейшие слова.

– Я искренне надеюсь, что ваш брат жив, ваша светлость. – Она не желала смерти никому, даже Доминику. – Однако…

– Я весь внимание, – поторопил ее герцог.

– Но по моему опыту, барон Стрикленд манипулятор, интриган и лжец.

Похоже, герцог ничуть не удивился.

Она продолжила:

– Им движет исключительно корысть. Если он утверждает, что ваш брат жив, значит, наверняка может извлечь из этой ситуации какую-то выгоду.