Эйта Риарис Хорн натянуто улыбалась мне и молчала как рыба, старательно глядя в зал. А вот ее муж нет-нет, да бросал на жену короткие обеспокоенные взгляды, проверяя, все ли у любимой в порядке. И тогда она позволяла себе повернуться в мою сторону, но лишь для того, чтобы улыбнуться глазами мужу. И этот их обмен взглядами, неприкрытая любовь – спустя тридцать лет брака, между прочим, – приятно удивила. Я даже задумалась о том, что пугавшая меня недавно «темная» любовь, равная одержимости, может, и не так плоха, как казалось? Никаких тебе измен или «ой, я полюбил другую, молодую»!

Но все мысли о семейных ценностях отошли на задний план. В зале столпилось уже не меньше пятисот напряженных женщин и мужчин. Бал балом, но никто еще не забыл, чем завершился прошлый «праздник». Ненавязчиво звучала живая музыка, все ждали, когда князь, наконец, сделает сообщение, ради которого и объявили этот… экстренный сбор голодных гиен.

По темному придворному этикету на подобные великосветские мероприятия приглашенные обязаны являться в одежде исключительно насыщенных, ярких и в идеале темных цветов. И уверена, «нечаянными» нарушителями этого правила могли быть одна-две дамочки, отчаянно желавшие выделиться из толпы. И этакой пастельной, розово-голубой вороной сегодня стала я. В начале. По мере того как торжество набирало обороты, в зале замелькали и другие «голубые». Чем больше их становилось, тем чаще я смотрела в сторону Хорна. Того и гляди переплюну его супругу по количеству «горячих» взглядов.

– Не озирайся и сиди прямо, – предупредил князь, положив руку на мою.

И я словно заледенела, старательно взяв эмоции под жесткий контроль.

Наконец повелитель Солката, великий князь Дивит Фолкзан, встал и сделал объявление о том, что супруга пыталась его убить ради трона и единовластия. Но любимая дочь, я то есть, его спасла, рискуя своей жизнью. За этот подвиг мне даровано второе имя по обычаю древних великих королей. И отныне меня будут звать эрэтой Викторией Катрией Фолкзан.

Подданные молчали, пока первым не хлопнул в ладони Сэб Хорн, тем самым подсказав, чего от них ждет. Но не тут-то было. В следующий миг начался… нет, пожалуй, не хаос. Управляемый переполох. Надо думать, хлопок был сигналом стражам. Темные тени ринулись к тем, кто был отмечен любым голубым элементом на одежде. Те попытались сопротивляться и начать переворот. Двери зала захлопнулись, чтобы никого не выпускать, люди кинулись врассыпную, а тени Хорна хватали в создавшейся сумятице растерявшихся заговорщиков.

Я с огромным трудом сохраняла выдержку, помогала тяжелая крупная ладонь отца поверх моей руки, прижавшая ее к подлокотнику кресла. Иначе я уже давно бы за креслом пряталась от градом летевших в нас жутких черных энергетических сгустков. В отличие от князя, Хорна и его Реарис, полного доверия к магам, защищавшим нас, у меня не было.

Гости с криками метались по залу, кое-кто из «голубых» пытался прикинуться невинной жертвой, срывал с себя метки, но их весьма оперативно выявляли и уничтожали на месте. Я прикрыла глаза, не в силах смотреть на смерть. По сути, я уже дважды умирала, и вновь встречаться с Белой Эйтой, как тут называли госпожу Смерть, мне совсем не хотелось.

Однако все заканчивается. И заговоры, как правило, тоже. Вот и наш завершился грудой окровавленных тел, грубо и без малейшего сожаления сваленных в центре зала. И тем самым важным сообщением князя Дивита Фолкзана, ради которого здесь всех и собрали. Зря кто-то наивно, как и сама, в начале решил, что подаренное наследнице второе имя – это все, о чем хотел объявить повелитель.

– Так будет с каждым, кто посмеет поднять руку на меня, мою семью, мой статус! Тот, кто пойдет против Фолкзанов, позорно сдохнет, а его род лишат всех прав и привилегий! Так было, так есть, так будет всегда! – спокойно, совершенно бесстрастно и оттого еще более величаво и зловеще произнес мой нечаянно приобретенный отец.

Князь подал мне руку, я буквально вцепилась в нее и в гнетущей тишине, нарушаемой лишь сдерживаемым дыханием, мы спустились вниз… Туда, где разливался и разливался запах смерти, собравшей большую жатву, в толпу магов, минуту назад метавшихся и убивавших. Удивительно, но я чувствовала, что князь совершенно уверен в себе и реально спокоен. Чем и мне дал сил спокойно, с полагающимся княжне достоинством пройти по живому человеческому коридору. Пройти мимо множества мертвых тел с задранным подбородком. Хоть и содрогаясь в душе от неприятия подобной расправы, от пережитого ужаса.

Я оказалась в мире магии, где убивает не только сталь, но и энергия, которая окружает со всех сторон и используется во благо и не только, а еще эта волшебная сила живет внутри тебя самой. И с ней мне тоже придется научиться жить.

Светлое просторное помещение, в котором заседал солкатский «кабмин», позволяло детально рассматривать всех собравшихся на совещание у князя советников. Познакомиться, так сказать, воочию, а не по чужим воспоминаниям.

Влиятельные мужчины страны расположились за внушительным овальным столом и вели жаркие дискуссии по множеству важнейших вопросов. Правда, нет-нет, да бросали на меня напряженно-недоуменные взгляды. Как их не понять? После бала, где, надеюсь, окончательно расправились с заговорщиками, прошло всего три дня. Атмосфера во дворце и особенно вокруг меня оставляла желать лучшего. Ничего явного, но вот эмоциональный флер зашкаливал. Народ банально боялся. И что примечательно, помимо вполне обоснованно лютовавшего Хорна, страх вызывала и моя неоднозначная персона. Еще бы, дважды предательница княжна, сперва мать кинула, как говорили на родине, затем и доверившихся ей заговорщиков. Вообще-то, Катрия предала отца, а не мать, но об этом молчок, и уже я сдала заговорщиков. Зато мою «барахлившую» магию смерти придворные и прислуга имели честь, вернее, несчастье, наблюдать периодически. Не удивительно, что на меня косили напряженными взглядами, словно на обезьяну с гранатой. А ну как вздумает рвануть снова?

Сегодня князь совершенно неожиданно, причем для всех, в том числе и для меня, приказал присутствовать на совещании. А ведь Катрию ни разу не звали. Вот и сидела я, скучающим памятником самой себе, делая вид, что слушала, и скользя полуприкрытыми глазами по местным государственным деятелям, солидным и заслуженным. Потом остановила взгляд на беломраморной статуе Белой Эйты в углу, украшавшей помпезный зал заседаний. Н-да… ей поклонялись многие темные.

Но лично меня заинтриговало, что, в отличие от земной сказочной сущности, вовсе не считавшейся богиней, здешнюю Госпожу Смерть изображали не старухой с косой, а скорее богиней правосудия. Красивой, печальной женщиной в строгом одеянии, державшей в изящных руках весы с белой и черной чашей. Причем черная глубже, в жутковатых потеках и багряных каплях, поэтому невольно цепляла взгляд и вызывала безотчетный страх. Фу-у-у, неприятно-то как! Даже во рту мгновенно пересохло.

Краем уха я слушала скучный чиновничий бубнеж в стиле «денег нет, но вы держитесь», но, наверное, при виде Смерти слишком отчетливо вспомнила как умирала с подругами в шахте лифта, потом – как проходила инициацию в чужом теле, билась в агонии… Нет, лучше не думать об этом! Скоро месяц на Хартане, а все еще казалось, словно видела кошмарный сон. Жаль только, наяву и нельзя проснуться.

Я создала магический аркан и отправила его к столику у стены с бокалами и резным кувшином с водой, замаячившему как оазис в пустыне. Вот что бы не поставить водички каждому заседателю персонально? К сожалению, даже при полной синхронизации с чужой памятью, без годами наработанных навыков, как пользоваться магией, я знала лишь теоретически. Но я слишком сильный темный маг, хоть уже и не маг смерти, что является высшей ступенью среди темных. Поэтому мне жизненно необходимо при любой возможности «стравливать» избыток энергии, вот и магичила на бытовой ниве.

В зале стало тихо, в напряженной тишине советники с опаской наблюдали за поплывшим над полом, затем над общим столом бокалом, опрометчиво налитым «с горкой» и потому расплескивавшим воду по пути ко мне. И опасались они, конечно же, не пролитых на стол и пол капель, а то исчезавших, то возникавших серых нитей в моем темном энергетическом жгуте, которым я удерживала бокал. Магия смерти не хотела окончательно меня покинуть, вот и проявлялась такими вот отголосками. Кто бы сомневался, что наслышанные о моем ненадежном контроле силы окружающие боялись за свои жизни.