Но я не собиралась быть жертвой его уколов и манипуляций. Расправив плечи и глубоко вздохнув, я произнесла с холодным достоинством:
— Вы очень наблюдательны, синьор. И весьма щедры на колкости. Только, боюсь, совсем не понимаете самой сути.
Марко вскинул бровь, его ухмылка стала шире. Но я не позволила сбить себя с толку.
— Видите ли, дело вовсе не в букетах, — продолжала я, глядя ему прямо в глаза. — И уж точно не в их размерах или цене. Истинную ценность имеет то, кто их дарит. И как.
Я бережно подняла с пола помятую ромашку. Поднесла к лицу, вдохнула еле уловимый травянистый аромат. По щеке скользнула одинокая слеза, но я даже не попыталась смахнуть ее.
— Лорд Уэстбрук подарил мне эти цветы от чистого сердца. Просто так, без намеков и условий. Он хотел доставить мне радость — и у него получилось.
Я лукаво улыбнулась уголками губ. Слезинка покатилась по щеке, упала на лепесток, скатилась сверкающей каплей.
— Даже одна ромашка, поднесенная с искренней симпатией, стоит дороже сотни роз от того, кто видит во мне лишь объект для манипуляций, — сказала я, вкладывая в слова всю силу чувств. — Они напоминают мне о доме, о детстве, о чем-то светлом и настоящем. И пусть они скромные, зато наполненные живым чувством.
Я положила помятый цветок на каминную полку и повернулась к Марко. Тот глядел на меня со странным выражением — удивленно, зло и как будто растерянно.
— Что же до палаццо… — я одарила его уничижительным взглядом. — Не утруждайте себя расспросами и увещеваниями. Я не передумаю. Ищите другие игрушки и рычаги давления. А мне пора отдохнуть с дороги. Принять ванну. Для того чтобы смыть грязь этого дня.
Я решительно развернулась, и шелк юбок зашелестел, вторя моим шагам. Точка поставлена, пути назад нет.
Не оборачиваясь, я гордо покинула гостиную, оставив Марко наедине с его глухой злостью.
Глава 13
Едва закрыв за собой дверь комнаты, я без сил привалилась к ней спиной. Колени подгибались, дыхание срывалось. Зажмурившись, я пыталась унять бешеный стук сердца. В ушах эхом отдавался грубый голос Марко, его издевательский смех. Всем телом я ощущала фантомный жар прикосновений, чувствовала терпкий запах табака и виски.
— Мисс Элизабет! — ахнула подбежавшая Ханна. — Что стряслось? Вы белее полотна!
Служанка проворно расстегивала жемчужные пуговички моего дорожного пеньюара. Тонкий батист платья под ним промок от пота и неприятно липнул к коже. С облегчением стянув душные перчатки, я жадно глотала воздух. Постепенно сердцебиение выравнивалось.
— Все хорошо, — выдавила я, силясь придать голосу твердость. — Просто небольшая размолвка с синьором Альвизе. Ничего серьезного.
Ханна неодобрительно поджала губы, но расспрашивать не стала, за что я была ей благодарна. Меньше всего хотелось сейчас пересказывать неприятную сцену.
— Принеси-ка мне лавандовой воды, Ханна, — попросила я, опускаясь за туалетный столик и бездумно разглядывая свое отражение, — и камфарных капель от головной боли, если отыщешь.
Ханна кивнула и засуетилась, позвякивая склянками. А я вгляделась в зеркало, словно видя себя впервые. Растрепавшиеся локоны выбились из аккуратной прически. Щеки пылали неровными пятнами румянца. Во взгляде застыл лихорадочный блеск. Я с трудом узнавала эту взвинченную, испуганную девицу.
Взяв со столика черепаховый гребень, я яростно рассчесывала спутанные пряди, дергая до боли. Физический дискомфорт странным образом отрезвлял. Ноги ныли после беготни по венецианским улочкам. Тесные атласные туфельки натерли мозоли. Юбки многослойного платья давили на поясницу. В висках пульсировала тупая боль. Хотелось тишины, покоя и никогда больше не видеть мерзкую ухмылку Марко.
Но в то же время я осознавала: бегство — не выход. Не за тем я приехала в Венецию, чтобы пасовать перед первыми же трудностями. Да, этот спесивый индюк считает меня пустоголовой дурехой. Думает, сумеет запугать, унизить, вышвырнуть вон.
Но я не доставлю ему такого удовольствия. Буду стоять до конца. В конце концов, я — Элизабет Эштон, дочь своего отца. А он никогда не отступал перед власть имущими. И меня учил тому же.
Решимость скользнула в зеркале по лицу Элизабет, прогоняя тревогу и неуверенность. В синих глазах вспыхнули знакомые упрямые искорки. Даже подбородок вздернулся вызывающе, бросая вызов невидимому противнику.
— Итак, — произнесла я вслух, обращаясь к своему отражению. — Завтра как ни в чем не бывало спускаешься к завтраку. Ослепляешь всех безупречным видом и ослепительной улыбкой. Мило щебечешь с гостями, если таковые будут. Игнорируешь колкости и провокации Марко. А вздумает грубить — осаживаешь ледяным взглядом.
Отражение согласно прищурилось. Я продолжала, все больше воодушевляясь:
— Затем с достоинством сообщаешь о назначенной встрече с лордом Уэстбруком. Визите на его мануфактуру. Небрежно обронишь, мол, рассчитываешь поучиться у него ведению дел. Это должно задеть Марко за живое!
Я хищно ухмыльнулась и даже подмигнула своему двойнику в зеркале. Посмотрим, синьор Альвизе, как вам придется по вкусу, что я ищу советов на стороне!
Внезапно в голову пришла еще одна мысль. Я жестом подозвала замершую у двери Ханну.
— Ханна, дорогая, у меня к тебе важное поручение, — зашептала я. — Разузнай как можно больше о синьоре Альвизе. Его привычки, слабости, скандальные похождения. Порасспроси слуг, горничных, кого сумеешь. Можешь посулить вознаграждение за ценные сведения. Разумеется, в пределах разумного.
Ханна изумленно захлопала ресницами, но кивнула. Славно. Надо знать врага в лицо. Глядишь, и сыщется на него какой-нибудь компромат. Недаром говорят, знание — сила.
Я с наслаждением потянулась, разминая затекшие мышцы. Страх и смятение постепенно уступали место куда более привычным чувствам — несгибаемой решимости и предвкушению схватки. Что ж, синьор, вы сами напросились. Я вам еще покажу, кто тут «глупая девчонка»!
* * *
Я вздрогнула и открыла глаза, не сразу сообразив, что меня разбудило. Сквозь остатки сна пробивались какие-то звуки — приглушенный смех, шорохи, неясная возня. Словно множество людей изо всех сил старались вести себя тихо, но получалось у них из рук вон плохо.
Приподнявшись на локте, я прислушалась, пытаясь понять, что происходит. Ханна безмятежно посапывала на соседней кровати, свернувшись под одеялом уютным калачиком. В спальне царил полумрак, лишь лунный свет пробивался сквозь щель в тяжелых портьерах, прочерчивая на полу длинную серебристую полосу.
Любопытство быстро прогнало дремоту. Я осторожно встала, поежившись от прикосновения босых ног к прохладному мрамору, и накинула на плечи невесомый шелковый пеньюар. Стараясь не шуметь, я прокралась к двери, повернула витую бронзовую ручку и выглянула в коридор. И тут же застыла, будто громом пораженная.
Вдоль всей галереи второго этажа, пригибаясь и хихикая, пробирались полураздетые девицы. Шелка неглиже струились по округлым бедрам, растрепанные пряди выбивались из причёсок. Куртизанки возбужденно переглядывались, пихали друг дружку локтями, то и дело озираясь по сторонам. Некоторые ныряли за портьеры или исчезали в боковых коридорах. Казалось, весь этаж превратился в площадку для игры в прятки, где резвилась целая орава разгоряченных, взбудораженных девиц.
— Что за чертовщина? — пробормотала я, чувствуя, как вдоль позвоночника пробегает холодок нехорошего предчувствия.
— Ах, синьора Элизабет! — раздался за спиной знакомый голос.
Я вздрогнула и обернулась. В проеме одной из дверей стояла Лаура, небрежно прислонившись плечом к косяку. В руке куртизанка держала длинный янтарный мундштук, дымящийся ароматным табаком. В призрачном лунном свете ее точеное лицо казалось мертвенно-бледным, а глаза — двумя провалами тьмы.
— Лаура? Объясни мне ради всего святого, что здесь творится? — прошипела я, кивнув на галерею, где продолжали сновать полуодетые тени. — Почему все эти девицы носятся по палаццо словно безумные в такой неурочный час?
