Он многозначительно подмигнул и собирался продолжить, но тут Марко громко откашлялся, заставив Умберто прикусить язык.
— Полагаю, синьорине Элизабет еще рановато посвящать в некоторые… м-м-м… тонкости нашего времяпрепровождения, — мягко, но настойчиво произнес он, бросив на приятеля красноречивый взгляд. И тут же ловко сменил скользкую тему: — Лучше поведайте-ка нам, дорогая, как вам венецианская кухня? Надеюсь, наши яства пришлись вам по вкусу?
Гости заулыбались с облегчением, радуясь, что неловкий момент миновал. Я же почувствовала, как к щекам приливает краска. Охота? Девицы? Это что же, намек на какие-то непотребные игрища с распутницами? Святые угодники, в какой вертеп я попала!
Но я постаралась ничем не выдать своего смятения. В конце концов, рано или поздно мне придется столкнуться с истинной сутью здешних нравов. И я должна быть готова дать отпор любым домогательствам и провокациям.
— О, венецианские блюда просто восхитительны! — защебетала я с преувеличенным воодушевлением. — Такие изысканные сочетания вкусов, такая утонченная подача! Право, я в полном восторге.
Я одарила управляющего ослепительной улыбкой, втайне поблагодарив его за своевременное вмешательство. Марко, конечно, тот еще прохвост, но хотя бы умеет вовремя обуздать не в меру разошедшихся прихлебателей. И на том спасибо.
Увы, передышка была недолгой. Не успела я насладиться нежным ризотто с лангустинами, как Лукреция Монтефельтро решила взять реванш за недавнее фиаско.
— Ах, Элизабет, милочка, — пропела она елейным голоском. — А правду говорят, что англичанки такие недотроги? Ну скажите честно, неужели вам никогда не хотелось… м-м-м… чуточку поразвлечься? По-настоящему, без чопорных церемоний?
По залу прокатилась волна смешков. Мужчины загорелись плотоядным интересом, дамы прятали ухмылки за веерами. А Лукреция буквально сверлила меня взглядом, словно змея, гипнотизирующая кролика.
Я почувствовала, как во мне закипает ярость. Ах ты, старая интриганка!
— Поразвлечься? — елейно протянула я, округлив глаза. — О, непременно, синьора! Взять хотя бы вчерашний вечер — как я упоительно развлекалась, перечитывая трактат Фомы Аквинского «О целомудрии и других добродетелях». Такая умственная щекотка, такой восторг души! Никакие плотские утехи не сравнятся.
Повисло ошеломленное молчание. Матроны вытаращили глаза, кавалеры нервно заерзали. Даже Марко, кажется, слегка опешил от моей богословской тирады. Одна лишь Лукреция побагровела и стиснула веер так, что он жалобно хрустнул.
— Ну разумеется, — процедила она. — Только этого и следовало ожидать от чопорной англиканки. Небось еще девственница?
По залу прокатился громовой хохот вперемешку с непристойными выкриками. Но мне было плевать. Я лишь презрительно вздернула бровь:
— Боюсь, этот вопрос вы адресуете не по адресу, синьора. Я предпочитаю держать при себе то, что у меня под юбками. И уж точно не намерена делать из невинности публичный аттракцион. В отличие от некоторых.
Лукреция гневно раздула ноздри, но ответить не успела. Потому что Марко вдруг расхохотался — открыто и с явным восхищением:
— Элизабет, вы неподражаемы! Какой язычок, какая отповедь! Да вы рождены царить в этом змеюшнике. Поверьте, вскоре вы еще всех нас очаруете… или построите. Лично я заранее трепещу!
Он послал мне многозначительный взгляд, от которого мурашки побежали по коже. А по залу вновь пронесся смешок — на сей раз какой-то нервный и угодливый. Видимо, мнение Марко имело немалый вес в этом обществе гедонистов.
Я же вновь уткнулась в тарелку, избегая встречаться с ним глазами. Ох, Марко, Марко! Не знаю уж, друг ты мне или враг. Но одно ясно — с тобой шутки плохи. Лучше держаться от тебя подальше… иначе я рискую спалить себе не только язык, но и сердце. А этого допустить никак нельзя!
Остаток ужина прошел на удивление мирно. Разве что Джакомо Строцци попытался завести светскую беседу о новомодных увлечениях аристократии:
— А вы знаете, душечка Элизабет, — промурлыкал он, — в Венеции сейчас страшно модно устраивать спиритические сеансы. Говорят, на них порой такое происходит, что потом неделю в себя прийти не можешь!
Он многозначительно подвигал бровями. Дамы захихикали, кавалеры понимающе заулыбались. Я же изобразила вежливую полуулыбку:
— Благодарю за новость, синьор Строцци. Но, боюсь, потусторонние развлечения — это не по моей части. Я предпочитаю иметь дело с миром живых… хотя, судя по нынешней компании, порой это нелегко отличить.
Марко фыркнул в салфетку, пряча ухмылку. Гости слегка стушевались, не зная, как реагировать на очередную шпильку. Но тут слуги начали разносить десерты, и инцидент был исчерпан.
За сладким разговор потек в менее опасном русле — обсуждали погоду, корабли в порту, сплетничали о местной знати. Я помалкивала, отделываясь ничего не значащими репликами.
Когда подали кофе, Лукреция не преминула снова уязвить меня:
— Надо думать, и кофе вы тоже не жалуете, душенька? Поди, привыкли к своему английскому чаю с молоком? Ох уж эти британцы, вечно все наперекосяк!
Она противно захихикала, довольная собственной шуткой. Остальные тоже заулыбались — похоже, на сей раз Лукреция попала в точку с местным стереотипом.
Но я лишь царственно взмахнула ресницами:
— Вынуждена вас разочаровать, дражайшая. Я большая поклонница кофе и предпочитаю его крепким, черным и несладким. Прямо как мужчин.
Последнюю фразу я произнесла с самым невинным выражением, но подтекст был очевиден. Гости грянули хохотом, кто-то даже зааплодировал. Лукреция скривилась, будто лимон разжевала.
Марко же вперил в меня долгий, пронизывающий взгляд, заставляя все внутренности трепетать и пылать. Жаркая волна окатила с ног до головы, щеки вспыхнули, а в самом сокровенном уголке тела вспыхнул стыдный, неведомый доселе огонь. Господи, да что же со мной творится!
— Ах, Элизабет, — протянул он бархатным голосом. — Вы полны сюрпризов. Крепкий, черный и несладкий? Это почти автопортрет вашего покорного слуги. Похоже, нам суждено… гм… совпасть вкусами.
От его двусмысленного комплимента жар в моем теле вспыхнул с новой силой. Сердце колотилось так, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Дыхание сбилось, а мысли путались, затуманенные дурманом желания.
Я судорожно сглотнула, пытаясь взять себя в руки. Но тело предательски не слушалось, охваченное сладкой истомой. Хотелось зажмуриться, раствориться в этом жарком мареве, забыть обо всем на свете.
Господи, да что же это со мной? Как он смеет так открыто заявлять свои права на меня? И почему эта наглость не возмущает, а лишь будоражит кровь, заставляя трепетать от предвкушения?
Я судорожно стиснула салфетку, пытаясь скрыть охватившее меня смятение. Но Марко, кажется, прекрасно видел, какой эффект производят его слова. В бездонных омутах его глаз плясали дьявольские искорки — торжествующие, насмешливые… и откровенно плотоядные.
Он уже предвкушал победу, чувствуя, как я плавлюсь под его напором. И от этого внутри все протестующе сжималось. Нет, я не могу ему уступить! Не имею права раскиснуть и пасть жертвой его чар. Надо взять себя в руки, остудить этот жар, напомнить себе, кто я и что мне дорого.
Тем временем Умберто Барбариго, изрядно набравшись, затянул было похабную песенку о монашке и боцмане, но Марко жестко оборвал его, бросив красноречивый взгляд в мою сторону. Гости сразу сникли и притихли. Кажется, авторитет синьора Альвизе был настолько велик, что прекословить ему никто не смел.
Допив кофе, я промокнула губы салфеткой и поднялась из-за стола, обращаясь к Марко:
— Благодарю за чудесный вечер, синьор. Он был… хм… незабываем. Равно как и ваше общество. Но, боюсь, мне пора откланяться. Честно говоря, я смертельно устала от впечатлений.
— О, разумеется! — Марко тут же вскочил и галантно отодвинул мой стул. — Прошу простить, если мы вас слегка утомили. Поверьте, я сделаю все, чтобы ваше пребывание здесь было приятным и максимально комфортным. Обещаю лично проследить за этим.
