У Аничкова моста Роман замедлил шаг, его внимание привлекли статуи. Он вспомнил шутку, которую слышал вчера на экскурсии, о том, что в северной столице не пьют спиртного лишь эти четверо, и только потому, что руки заняты лошадиной упряжью.

А еще в гостинице знакомцы рассказывали другие, более пикантные подробности о том, за что Аничков мост прозвали «Мостом восемнадцати яиц» и почему между ног у одного коня скульптор изобразил черты лица самого Наполеона.

Решив самостоятельно все пересчитать и проверить, Роман остановился возле скульптуры «Осаживающий коня юноша» и тут боковым зрением заметил движение – к нему кто-то быстро приближался.

Молодой человек обернулся и обомлел – невеста в белом платье с фатой на голове, закрывавшей лицо, двигалась прямо на него, выставив вперед обе руки.

– Жених! Мой! – взвизгнула «невеста» кукольным, пронзительным голосом, и ее руки грубо вцепились в куртку парня.

От неожиданности и испуга Роман резко вырвался и так сильно отпрянул назад, что опрокинулся спиной через ограждения и упал в канал.

Перед тем как темная вода сомкнулась над головой, он услышал звуки сирены, взволнованные голоса людей и увидел фигуру, покрытую белой фатой, перевесившуюся с перил и неотступно глядящую, как он тонет.

Очнулся любитель пива и олдскульного рока уже в больничной палате. Вместо пива в ту ночь он нахлебался воды из Фонтанки, но никаких увечий, к счастью, не получил. Лишь голова кружилась и подташнивало.

Над его кроватью участливо склонились двое, медсестра и мужчина в полицейской форме.

– Ну, чижик, очнулся? – весело спросил старший сержант Федотов.

– Я в больнице? – Роман задал вопрос, ответ на который был очевиден, чтобы немного затянуть время и сообразить, как ему отвечать.

– В больнице, а где ж еще после падения в Фонтанку?

Медсестра, убедившись, что пациент в целом в порядке, поправила ему подушку и тихонько вышла из палаты.

– Ну рассказывай, где был? На Фонтанке водку пил? – начал допрос сержант словами известной песенки.

– Какую водку?! Я абсолютно трезвый!

– Абсолютно трезвые витрины не бьют и манекены не воруют! И тем более не прогуливаются с ними под ручку по Невскому, как жених с невестой! И не падают затем в канал!

Разрозненные мутные фрагменты прошедшей ночи сложились у Романа в один ясный кадр. Парень приподнялся в кровати:

– Товарищ сержант, какой еще манекен?! Я вышел из хостела… прогуляться, остановился на Анькиновом мосту…

– Аничковом, – поправил, поморщившись, сержант.

– Да, Аничковом, где кони, а тут она, эта сумасшедшая! Налетела на меня, ухватила за куртку и давай визжать! Я шарахнулся, конечно! А сзади перила, довольно низкие, ну я и опрокинулся в воду. Это я – пострадавший!

Федотов скептически поморщился.

– Допросите ее сами! Почему она разгуливает в свадебном платье по улицам и пугает прохожих! Дурацкий перформанс!

– Пер… что? Так, парень, ты давай не дури, мы еще родителям твоим не сообщали, как ты тут веселишься в Питере, – дознаватель терял терпение. – Тебе срок за хищение манекена светит! А ты придуряешься!

– Да какого манекена? – теперь Роман испугался всерьез и чуть не плакал.

Сержант так возмутился наглости пацана, что побагровел, но сдержался, молча вышел за дверь и через минуту вернулся, грубо волоча за шею куклу в белом платье с грязным, запыленным подолом, и с чувством выпалил:

– Да вот этого!!!

Роман отпрянул, внутри у него похолодело:

– Я вам клянусь, это была живая девушка! Она сама ко мне кинулась! И сказала, что я ее жених!

Сержант внимательно посмотрел на долговязого оболтуса, вздохнул и вышел в коридор, забрав с собой манекен. В коридоре его ожидали два помощника и медсестра.

– Как окончательно оклемается, позвоните мне. И проверьте парня не только на алкоголь, но и на наркотики, – обратился дознаватель к медсестре, затем отдал распоряжения подчиненным: – Вы остаетесь здесь на дежурстве, чтоб этот «жених» не сбежал, а вы едете в участок, оформляете протокол, все как положено. Манекен уже обследовали, сфотографировали, пусть недели две побудет в деле, а после его можно будет вернуть законной владелице на ответственное хранение до суда без ущерба для доказывания, – Федотов помассировал затекшую шею.

Ночка выдалась напряженной. А надо было еще съездить в названный пацаном хостел, расспросить свидетелей.

Федотов жалел молодого дурня, с виду неплохого, только окончившего вуз и так сглупившего, и не хотел передавать дело в судебные инстанции, но стоимость разбитой витрины и дурацкой куклы в свадебном платье в совокупности получалась внушительной и по классификации нанесенного ущерба тянула как минимум на исправительные работы сроком до 2 лет.

«А вдруг он говорит правду? – подумал Федотов. – Что если он не вор, а жертва злого розыгрыша? А кто же тогда виновен? Возможно, дело не такое простое, как показалось на первый взгляд. В любом случае нужно во всем разобраться».

Оркестр собрался в репетиционной комнате, все расселись по местам. Началась генеральная репетиция концерта для скрипки с оркестром № 2 Белы Бартока.

Бажен солировал. Хармонин встал за пульт, но с первых аккордов сегодня не задалось. Оказалось, виолончелист и скрипачка во втором ряду перепутали ноты и украдкой от дирижера, свернув их в трубочку, передавали друг другу. Операция прошла успешно, дирижер ничего не заметил.

Но вот отсутствие арфы не заметить очень трудно. Машина, которая должна была привезти инструмент из ремонта к началу утренней репетиции, застряла где-то в дорожной пробке. Но Хармонин на компромиссы не шел. Есть арфа, нет арфы – играй. Бедной арфистке ничего не оставалось, как перебирать руками воздух, имитируя игру на арфе. Сидящие рядом еле сдерживали улыбки. Дирижер даже придрался к ней пару раз – мол, играет слишком громко. На этом шуточки кончились.

Первую часть концерта, AlIegro non troppo, отыграли сносно.

На вторую часть, Andante tranquillo, оркестр несколько раз не смог вовремя вступить, эмоциональный и вспыльчивый от природы дирижер занервничал и кинул в провинившегося музыканта дирижерскую палочку.

В конце третьей части, AlIegro molto, когда валторна не смогла сыграть чисто, дирижер окончательно вышел из себя и швырнул на пол партитуру. Затем промокнул вспотевший лоб платком, снял ботинки и продолжил репетицию, стоя в одних носках.

Бажен сидел ближе всех к подпрыгивающему и яростно размахивающему руками дирижеру. Запах вспотевших ног Хармонина настиг его первого в полной мере. Это было жестоко.

В программке концерта написано: «Классика ХХ века. Барток – от мрака, ужаса и безысходности наших дней – к миру, свету и радости».

Бессовестно врут!

Перехода к радости и свету не случилось. Бажену очень захотелось все эти народные венгерские ритмы с задворок Восточной Европы, ставшие теперь достоянием мировой классики, задвинуть на задворки обратно. Вместе с носками дирижёра. Но приходилось делать вид, что все в порядке.

Только Серёга Скрипочка, барабанщик, мог, не скрываясь как другие, подсмеиваться над Хармониным и дырочками в его носках. Барабанщик располагался от дирижёра дальше всех, запах потных ног и дирижёрская палочка до него не долетали.

К счастью, рано или поздно все заканчивается. Подошла к концу и эта жаркая в прямом и переносном смысле репетиция.

Бажен устало опустил скрипку. На коже, выше воротничка рубашки, отчетливо краснела полоса – инструмент, как всегда, натер шею.

– Жека, ты молодец! Хорош как всегда! – к Бажену подошёл альтист Вячеслав, – а мне вот сегодня досталось от нашей Хармони!

– Славка, ты ж фальшивил жутко, – мягко, по-дружески произнес Бажен. – Ждал, что наш свирепый дирижер по голове тебя погладит за это? По голове он может только настучать!

– Так я ж простуженный! Осложнение на уши пошло. Правое ухо слышит «до», а левое – «до-диез»! – Для доказательства Вячеслав вынул из кармана камертон, ударил им по пюпитру и приставил к своей макушке. – Ну, вот, точно, разный звук! В левом ухе жужжит что-то и не так хорошо слышно, как в правом!