Так или иначе, Бажену теперь каждый день приходилось быть начеку. В завистливом коллективе, в котором каждый второй считал себя музыкальным гением, лучше не плошать.

На Невском проспекте, как всегда, было многолюдно. Большинство – приезжие и гости города, как их величают зазывалы на прогулки по рекам и каналам.

Одиночные «гости», парочки и мелкие туристические группки по три-четыре человека, как сомнамбулы, с ошалелыми от восторга глазами бесцельно бродили по проспекту и безостановочно фотографировали все подряд. Бажен их не любил, но они не представляли такой опасности, как организованные группы туристов.

Организованные группы напоминали ему табун баранов, возглавляемый вожаком-знаменосцем. Вожака всегда легко распознать по яркой кепке, громкому голосу и главному атрибуту власти – зонтику или свернутой в трубочку туристической программке, которую вожак как флаг держит над головой. На это знамя, на светоч во тьме барано-туристы смотрят чаще, чем на достопримечательности и питерские красоты вокруг. Потеря из поля зрения зонтика грозит туристу немедленной и полной дезориентацией в пространстве, поэтому фотографируют они гораздо реже, чем одиночные туристы, чтобы не дай бог не отбиться от группы. Но лучше не попадаться у них на пути – такие организованные «гости города» дружно пройдут по тебе и даже не заметят.

Особенно большие туристические скопления обеих категорий по традиции наблюдаются недалеко от станции метро «Невский проспект» – узловой станции сразу двух веток метро с выходом к Дому книги, Казанскому собору и набережной канала Грибоедова.

Прекрасно зная об этом, Бажен с радостью бы сократил посещения этой туристической Мекки до нуля, но не мог.

По иронии судьбы Малый зал филармонии, в котором приходилось выступать не реже, чем в Большом зале, находился как раз на перекрестке набережной канала Грибоедова и Невского проспекта.

Ближайшие от работы станции метро «Невский проспект» и «Гостиный двор» также были расположены на Невском, летние уличные концерты оркестра филармонии чаще всего проходили именно здесь.

Впрочем, Бажен лукавил. Невский проспект – главная артерия, в которой отчетливо бился пульс города, давно синхронизировался с ритмом его собственного сердца. А на счет туристов – посади их в зал филармонии, и они тут же превратятся в восторженных зрителей, в которых амбициозный скрипач более чем нуждался. Аплодисменты были его основной пищей, а повышенное внимание и восхищение публики – главным источником жизненной энергии.

На концерте, под лучами софитов, в элегантном черном костюме Бажен ощущал себя божеством, способным управлять эмоциями людей прикосновением смычка к струнам. На сцене скрипач преображался настолько, что становился олицетворением всего прекрасного, классического и духовного, что есть в Питере, а когда после сольника раздавал автографы зрителям, сам себе казался важной достопримечательностью города-музея.

Но, оставшись наедине с собой, Бажен быстро «сдувался». В вагоне метро, несущем его по синей ветке к «Черной речке», он не ощущал себя ни богом, ни тем более Паганини. К дому скрипач подходил уже не упругой походкой героя, а тяжелым шагом усталого путника.

В своей двушке с видом на продуктовую «Ленту», соседскую многоэтажку, дешевую пивнушку и парочку других простых и понятных обывателю объектов Бажен не жил. Жить здесь было невозможно. Он существовал.

Зарплата скрипача вполне позволяла взять кредит и с доплатой сменить жилье на новое, более комфортное, но скрипач даже не задумывался об этом.

Для холостяка и одиночки большой разницы нет, где будет стоять кровать, стиральная машинка, кухонный стол, торшер и стулья.

Правда, использовать слово «стоять» для пяти старинных дореволюционных стульев, доставшихся Бажену «в наследство» от бывшей хозяйки квартиры, было не совсем уместно.

Стулья ежедневно хаотично передвигались по комнате. Нет, конечно, не сами – никакого полтергейста в квартире не наблюдалось. Их переставлял сам Бажен.

Сегодня, например, стул с расшатанной ножкой и торшер служили вешалками для выглаженного концертного костюма – пиджак был накинут на высокую спинку стула, а поверх него, чтобы не помять, – белая рубашка. Брюки, сложенные пополам, свисали с абажура, а на полочке торшера лежал галстук-бабочка. Стул с порванной обивкой весь день мешался на проходе в коридоре – Бажен менял сгоревшую лампочку. Два стула теснились на кухоньке, а пятый стул служил пюпитром для нот.

На другой день один стул томился в ванной в качестве сушилки для носков. Три стула, составленные кружочком в центре комнаты, служили мастерской – на одном из них лежал смычок, истончившийся в месте, где его постоянно касаются натруженные пальцы, на двух других поместились канифоль, лак, кисточки, клей и прочие приспособления для ремонта. Четвертый, самый несчастный стул, был выставлен на балкон – на нем красовалась кастрюля с прокисшим супом.

Кто сказал, что человек – это система? Человек – это хаос в среде постоянно нарастающей энтропии, и только музыка возвышает его над бренностью бытия, дарит гармонию и смысл.

Часы показывали без четверти одиннадцать.

Еще можно поиграть пятнадцать минут, пока не застучат в стену рассерженные соседи… Бажен поставил глушитель на струны, длинные сильные пальцы сжали смычок, и убогую ночлежку омыли звуки Шестой симфонии Моцарта…

В это время в пустом и закрытом на ночь свадебном салоне «Love story» в центральной витрине тосковал манекен. На него надели другое платье, еще лучше, чем то, что у него «украли» вчера, – длинное, с декольте и двухуровневой фатой. Первая, более длинная часть фаты полностью покрывала длинные черные волосы манекена, а вторая, покороче, закрывала лицо. На запястье манекена висела этикетка: «Свадебное платье, бохо-шик, размер 44, модель Ронда».

И вдруг пальцы манекена вздрогнули, прикоснувшись к белоснежному шелку.

– Ронда… – прошептали пластиковые губы.

– Ронда… – пальцы куклы сжались в кулак.

– Ронда… – стекло витрины вылетело, звеня осколками.

Невеста в белом перешагнула низкий подоконник, и ее нога коснулась мостовой Невского проспекта.

Питерская ночь, белесая в тусклом свете незаходящего солнца, была хороша. Особенно для приезжих. Точнее, только для приезжих, подгадывающих свои отпуска специально под период знаменитых белых ночей.

Пока местные, вымотанные рабочими буднями, пытались заснуть за плотно задернутыми шторами своих спален, туристы «гуляли всю ночь до утра», как пел Виктор Цой, вечно живой кумир рокерской молодежи.

Сегодняшняя белая ночь обещала быть особенно шумной и классной – тематическая вечеринка «Рок 80-х» в рок-пабе на Невском проспекте должна была стать завершающим аккордом питерского вояжа.

По этому случаю Роман надел футболку с надписью «Кино», кожаную косуху в заклепках и белые кроссовки. Положил во внутренний карман куртки деньги, телефон, подмигнул девушке-администратору, болтающей по телефону за стойкой ресепшен, и налегке вышел из «Субкультуры» на улицу.

Гостевой дом «Субкультура» выгодно отличался от других хостелов оригинальными номерами-капсулами, в которых не слышно перегара соседа, бесплатными печеньками на общей кухне, а также замечательным расположением на пересечении Невского проспекта и набережной реки Фонтанки. Место идеальное для двадцатидвухлетнего оболтуса, гуляющего на деньги отца в честь окончания университета.

От гостевого дома до статуи Фредди Меркьюри у входа в рок-паб, место отличной музыки и хорошего пива – всего 12 минут хода. Сначала вдоль самой набережной, затем по Невскому проспекту до перекрестка с Михайловской улицей и направо.

Роман не торопился, вечеринка в одиннадцать только начиналась. В предвкушении грандиозного бухача – сегодня при покупке двух бокалов «Belhaven scottish stout» обещали в подарок фирменный бокал – парень вразвалочку шел по улице и что-то напевал себе под нос.