– Ты это о чем, Витя? – Спросил он мрачно.

– Ты думаешь, что среди наших крыса затесалась? – Лицо Жени тронуло настоящее угрюмое изумление. Он нахмурил брови. – Витя… Ты чего?..

– Он заявил это сам. Мне в лицо, – проговорил я. – Американская мразь знает, на что давить. Знает, как вывести из равновесия любого. Даже со мной у него это почти получилось.

– Ты подозреваешь меня, Фиму или Степаныча в том, что мы работаем с этим твоим Нойзманом, – Женя покачал головой. – Да я ушам своим не верю. Витя, мож тебе это в коме приснилось?

– Нет, Женя, – я вздохнул. – Я бы хотел, что б приснилось. Но, к сожалению, нет.

– Тогда он просто тебе набрехал. На понт взял. Вот и все. Ты знаешь, что я, Фима, Степаныч, ты – мы друг за друга умрем, если надо будет. Я тогда, на свадьбе, не думал ни секунды, когда открыл огонь по бандитам. Я тогда уже с жизнью распрощался. Я знаю, что ты, если вдруг придется, для меня то же самое сделаешь. Вообще не сомневаюсь в этом. А тут, выходит, что ты меня подозреваешь?!

– Я помню, Женя, что ты рисковал, – сказал я ровным тоном. – Не кричи. И в том, что я за тебя умру, тоже прав. Я не подозреваю тебя. Потому и решил поговорить.

Женя горько вздохнул, опустил голову. Взяв графин, глотнул с горла. Скривился от неприятного вкуса водки.

– Я просто поверить не могу, что ты заводишь со мной такие разговоры, Витя.

– Женя, – глянул я на него серьезно. – Я сам поверить не могу, что говорю об этом. Но факт остается фактом. Кто-то сливает ему инфу.

– Говорю же! Он врал! Наплел тебе в три короба!

– Нет, – покачал я головой. – Он каким-то образом хорошо меня узнал. Я уверен, что Американец не врет.

– Почему ты так думаешь, Витя?

Я поднялся.

– Почему ты так уверен? – Повторил Женя, глядя на меня снизу вверх.

– Я не могу изменить мир. Не могу поправить то, что твориться в стране. Но могу сделать лучше мир вокруг себя. Сделать его безопасным для тех, кто мне дорог.

– Я помню эти твои слова, – проговорил понуро Женя.

– А ведь я мало кому говорю об этом. Мало с кем обнажаю душу.

– И это знаю.

– Нойзман тоже знает. Все знает. Он ударил по мне моими же словами, Женя. Этими самыми словами. И, признаюсь, поразил. Говорю же, он знал, на что давить.

Женя сглотнул.

– Ты же не веришь этой падле, Витя? Не веришь, что кто-то из наших стучит ему на тебя?

– Я стараюсь не верить. Но факты говорят об обратном.

Женя тяжело засопел.

– Но будь уверен, кто бы это ни был, я выведу его на чистую воду. Все. Этот разговор был только между нами. Не говори об этом Степанычу и Фиме.

– У нас никогда не было таких секретов друг от друга, – покачал Женя головой.

– Знаю. Прошу, не говори. Пока что. Я во всем разберусь.

Женя поджал губы и опустил взгляд. Покивал.

– Я точно тебе говорю – это не кто-то из наших. Вот увидишь, Витя. Может… Может, какая-то прослушка? Жучки, шпионы?

– Я надеюсь. Пусть лучше прослушка, чем предательство. Ладно. Я пойду принесу тебе какой-нибудь закуси. Подожди здесь.

Когда я вернулся в зал, гости набрались еще сильнее. Они стали вялыми и краснощекими от водки. Музыка тоже изменилась. Заиграл спокойный медляк, и жены потащили мужей: кто еще мог держаться на ногах, танцевать.

Взяв со стола поднос с бутербродами со шпротами, я огляделся и вышел к Жене. Корзуна на ступеньках уже не было. Не было тут и графина водки. Оставив поднос у входа, я вернулся в зал.

Подойдя к своему месту, увидел, что Марины все еще нет. На танцплощадке девушки я тоже не заметил. Присев, подождал пять минут. Ни есть, ни пить мне не хотелось, да и переедать было нельзя. Марины все еще не было, и тогда я просто пошел ее искать.

В главном банкетном зале я ее не нашел. Кулым тоже не знал, куда Марина делать. Не нашел я девушки и у туалетов. Когда побрел по небольшому коридору, соединявшему большой зал и хозяйственные кабинеты, услышал негромкие голоса. Уменьшил шаг.

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите? Зачем вы говорите мне это? – Сказала Марина где-то за углом коридорчика.

– Я просто хочу обезопасить вас. Вот и предупреждаю, – ответил ей Нойзман.

Ах ты американская сука… Что ты задумал?

Я тут же завернул за угол, увидел, как у дверей бухгалтерии стоят Марина и Нойзман. Девушка прижалась к стене, закрылась от Нойзмана, скрестив руки на груди и испуганно схватившись за локотки.

Нойзман же, до тошноты самодовольный, стоял рядом девушкой в горделивой позе: опершись локтем о стенку и скрестив ноги.

Марина, увидев меня, посмотрела как-то испуганно. Нойзман почти не изменился в лице. Только улыбнулся мне одними губами.

– Отстань от нее, – сказал я строго. – Марина, подойди ко мне.

Девушка тут же послушалась.

– Что ты ей наплел?

– Ты знаешь, Виктор, – посерьезнел Нойзман. – Что подслушивать нехорошо. Это признак двуличного, лживого человека.

– Судишь всех по себе.

Нойзман хмыкнул, но не ответил.

– Что он сказал тебе, Марина? – спроси я, взяв девушку за плечи.

– Витя… Пожалуйста… Я хочу уехать… Я устала. Можно, я пойду?

Глядя в ее напуганные и какие-то грустные глаза, я медленно кивнул.

– Иди в зал. Я тебя скоро догоню.

Покивав, девушка зацокала каблучками прочь. Я зло посмотрел на Нойзмна. Приблизился.

– Еще раз увижу тебя рядом с ней – набью морду.

– Как грубо, – скривил физиономию Нойзман. – Но, очень в твоем духе.

– Пошел к черту, – сказал я холодно.

– М-да уж… – Он вздохнул. – Но не переживай, Виктор. Ничего плохого я не сказал твоей милой даме. Лишь предостерег. Дал пищу для размышлений.

– Мне все равно, что ты ей наплел. Это все равно ложь.

– Кто знает… Кто знает… – Хмыкнул он. – Ну так что, вернемся к нашему разговору? Я обещал спросить тебя еще и в третий раз. Вот. Спрашиваю. Твой ответ?

– Нет, – без тени сомнения проговорил я.

– Угу… – протянул Нойзман помолчав. – Ну что ж. Признаюсь, я ожидал этого. Ну ладно. Надеюсь, твое решение было взвешенным, Виктор. Иначе обещаю тебе, ты все потеряешь. Я…

– Обещаю тебе, Нойзман, – опередил я американца. – Если ты хоть пальцем тронешь Марину, или еще кого-то из моих, ты пожелаешь об этом. Даже то обстоятельство, что тебя выперли из Москвы, покажется тебе пустяком, по сравнению с тем, что я с тобой сделаю.

Нойзман нахмурился, сузил глаза. Его тонкокостная физиономия приобрела какие-то змеиные черты.

– Осторожнее, господин Летов. Больше всего я не люблю, когда мне угрожают. И что же ты, позволь спросить, собрался делать?

– Мои предки были крестьяне. И во времена революции вешали господ на сучьях. Поэтому, господин Нойзман, если хочешь узнать, что я сделаю, то рискни. Тронь кого-нибудь.

Я заглянул Нойзману в глаза. На пару мгновений мы застыли друг напротив друга. Американец не выдержал. Отвел взгляд.

– Пустой разговор, – сказал он с пренебрежением в голосе. – У меня нет на тебя времени, Летов. Еще много дел. Я пойду. До скорого.

Я проводил взглядом американца и бросил ему вслед:

– Скатертью по жопе, Нойзман.

Американец на миг остановился, втянул голову в плечи, видимо, от злости. Однако не обернулся, а только продолжил свой путь.

Следующий мой день начался немного странно. Марина, проснувшись первой, быстро собралась и уехала, как я узнал позже, в институт. Утром она даже не сказала мне ни слова. Тихая, как призрак, просто исчезла.

Я знал, что сегодня ей назначили один из последних экзаменов. Вместо того, чтобы попросить меня, как это обычно бывает, она вызвала одного из людей Кулыма, чтобы тот подвез ее на занятия.

Помимо ее поведения странность была еще и в том, что, как правило, экзамены ей назначали на вторую половину дня, а не как уж не с утра.

– В чем дело, Витя? – Спросил у меня Кулым по телефону, когда я позвонил ему насчет Марины. – Почему она убежала? А вдруг что-то случилось?