Одетый в дорогой деловой костюм, при галстуке и с авоськой, полной апельсинов, Нойзман выглядел очень забавно. Однако мне было не до смеха.

– Явился, – не удивился я.

– Ну, я же должен знать, в каком состоянии мой деловой партнер, – Нойзман ощерил свои неестественно-белые зубы. – Можно, я присяду?

Я не ответил, понимая, что в таком состоянии выгнать его из палаты я все равно не смогу. Да и появился он здесь, скорее всего, заплатив кому надо.

Нойзман прочистил горло. Прошел вглубь палаты и присел на табурет, хранившийся, обычно, под прикроватной тумбой. Положив авоську на тумбу, он достал апельсин.

– Вы любите апельсины, Летов?

– Если ты считаешь, что сможешь надавить на меня таким образом, через Оборону, то ты ошибаешься, – сказал я.

Нойзман кисло улыбнулся. Принялся очищать фрукт. Потом с липким хрустом разломил апельсин. Отправил дольку в рот.

– У вас еще есть время. Я еще могу поделиться с вами этим апельсином. Это же витамины, Летов. Витамин ц очень полезен такому, как ваш, восстанавливающемуся организму.

– Я не собираюсь говорить с тобой об апельсинах.

Американец вздохнул. Он отложил фрукт, достал из нагрудного кармана белый платочек, принялся вытирать об него руки.

– М-д-а-а-а-а. Ну что ж. Вы меня даже не поздравите? Я ведь все же назначен руководителем комбината. Все так, как я и говорил.

– Иди к черту, – холодно посмотрел на него я.

– Как невежливо, – скривился он наигранно. – Я бы не советовал вам, Виктор, так со мной разговаривать. Все же, в определенном смысле, судьба вашей Обороны зависит от меня. И от вашего согласия сотрудничать.

– Ты постоянно твердишь о сотрудничестве, деньги суешь. Теперь вот, приходишь ко мне в больницу. А это значит – ты спешишь. Ты даже не смог дождаться моей выписки. Чего тебе от меня надо?

– А удобно тут у вас, – он осмотрел остальную пару пустующих коек. – Вам повезло. Говорят, в больницах, типа этой, редко удается остаться в палате одному и выздоравливать в спокойствии.

– Не переводи тему.

Американец вздохнул. Вальяжно извлек портсигар, не стесняясь, закурил. Тонкая струйка дыма потянулась к потолку от его сигареты.

– Раньше я не мог рисковать, раскрывая вам все мои планы. Все же, судьба Кондратенко была не определена. А сейчас другое дело. Там на комбинате, теперь я правлю бал.

– Избавь меня от своих высокопарностей.

– Это не высокопарность, – обиделся Нойзман. – А факт. Но все же, у меня есть определенные ограничения. Например, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания со стороны руководства холдинга, комбинат должен быть оснащен охраной. Это обязательное условие его работы. И в то же время оно же создает определенные препятствия для моей, скажем так, деятельности. К вашему счастью, никого другого из тех, кого бы я мог взять на место Обороны, в городе не осталось. Я не могу сейчас нанять местных братков, наскоро сляпать им охранную фирму и работать таким образом. Просто нет тех, кто бы такое потянул. Остаетесь только вы. И я все еще готов с вами работать. От вас и ваших людей требуется только одно: закрывать глаза на некоторые вещи, которые точно вам попадутся на глаза. Закрывать вещи и молчать, не поднимая шумихи. Это все. Тогда мы с вами, Виктор, будем процветать.

– Что ты собираешься делать, Нойзман? Продавать на лево товар? Сырье? Как-то это мелковато для тебя. Так обычно делают местечковые хозяйчики, которые пускают слюни на любую халяву.

– На что пускают слюни? – Удивился Нойзман.

– На любую Халяву, – повторил я угрюмо.

Нойзман нахмурился. Достал из внутреннего кармана маленький блокнотик и ручку Паркер.

– А как правильно пишется? Повторите. Интересное слово. И, точное значение, пожалуйста.

– Иди ты к чертовой матери, – зло засопел я.

– М-да…

Он глянул на меня холодно, сунул блокнот обратно, убрал ручку.

– Вы очень тяжелый человек, Виктор. Очень. С вами будет тяжело работать. Ну а что, собственно говоря, еще мне остается? Нужно радоваться тому, что имеешь.

– Ты говоришь так, будто мы уже партнеры. Но я не собираюсь с тобой работать.

– Позволь тебе напомнить, Летов, – заносчивый тон Нойзмана погрубел. – Что сейчас судьба твоей организации у меня в руках. Я знаю, что комбинат дает вам основную прибыль. Знаю, что сейчас твоей молодой фирме нужны деньги. Если я расторгну с вами договор, не пройдет и месяца, как вы просто разоритесь. Даже не успеете найти новых клиентов. Более того, я не уверен, что найдете. Хотя, – Он осмотрел свои ухоженные ногти. – Хотя можете, конечно, попытаться. Но это будет тупиковый путь. Как ты не можешь понять, Виктор. Сейчас ты зависишь от меня. Зависишь целиком и полностью. И ты находишься не в том положении, чтобы ставить мне условия.

Он говорил, упиваясь каждым своим словом. Говорил чувствуя хотя бы какую-то власть, которую, как ему казалось, он обрел надо мной.

– Раньше мое предложение было очень щедрым, – продолжал Нойзман. – Согласись ты выслушать меня тогда, цифры тебя приятно удивили бы. Теперь такого добродушия от меня ты больше не получишь. И, соответственно, предложение будет менее щедрым. Но, все еще, достаточно привлекательным.

Он снова достал ручку и блокнот. Написал многозначное число, с привлекательным количеством нулей и значком доллара. Вырвав листочек, показал его мне.

– Неплохо, да? Ну, конечно, ты можешь отказаться. Тогда останешься и без денег, и без Обороны, и без помещения.

– Это ты, – догадался я, нахмурив брови. – Ты как-то надавил на Брагину…

– На эту бедную женщину? – Удивился Нойзман. – Пришлось. Ее квартира принадлежала ее матери. Ну как, принадлежала? При советах Ирина Семеновна Камина, матушка нынешней хозяйки, работала на комбинате. И получила квартиру именно от нашего предприятия. Ну, и формально, по договору, она все еще принадлежит производству. Оформить ее в собственность, при сегодняшнем положении дел, будет очень непросто. А комбинат, если ему понадобится, скажем, жилье для рабочих, может в судебном порядке попросить гражданку Брагину на выход. Правда, я великодушен, и пока что не пускаю в ход адвокатов.

– Ты просто используешь несчастную женщину, чтобы через нее надавить на меня, – проговорил я холодно. – Ну и мразь же ты.

Нойзман нахмурился, и я увидел, что он замахнулся, чтобы ударить меня тыльной стороной ладони. Мое ответное движение оказалось не очень ловким и слегка даже заторможенным, но я смог защититься от его пощечины, выставив предплечье. Это изумило Нойзмана.

– А ты сильный человек, Виктор, – хмуро проговорил он, отстраняясь.

– А еще я не люблю, когда мной пытаются манипулировать. Пытаются давить на меня. Обычно все, кто это делал, оказываются…

– На том свете, да, – кивнул Нойзман. – Прямо как тот парень, что залез к тебе в квартиру, ранил, а потом сам скончался? От твоей, между прочим, руки.

Я злобно посмотрел на американца.

– Да-да. Я знаю, что у тебя твориться, гораздо лучше, чем ты себе представляешь, Виктор. А еще, я знаю, что твои действия можно квалифицировать, как превышение необходимой самообороны. Так что, мне лишь следует пнуть кого надо, заплатить кому надо, и ты окажешься за решеткой быстрее, чем скажешь слово «Халява». У меня много ниточек, за которые я могу потянуть, если ты дашь неправильный ответ.

Я хмыкнул, подумав, что с радостью бы придушил этого паганца. Что это как раз тот случай, когда нет человека, нет проблемы. Но трезвый ум подсказывал мне, что из любой проблемы есть выход. Ну а если в драке просить пощады, тебя станут бить только сильнее. Поэтому нужно стоять до конца, драться из последних сил, что бы ни случилось. В этой ситуации с Нойзманом, та же история.

Что бы он ни говорил, показывать слабину нельзя. Нельзя прогибаться под него. Если прогнуться, этот гад станет сжимать свои лапы на моей шее, только сильнее. Ну что ж… Если он хочет поиграть, мы поиграем. Поиграем по моим правилам. Правда, их только предстоит разработать.