- Ведь это интеллектуальная кастрация.
Но, подумав о жене и детях, он успокоился и, как прилежный ученик, начал выяснять, не ошибся ли Лоос относительно значения глистов особого вида. Среди рурских шахтеров началась какая-то эпидемия, и Лоос считал, что все дело в этих глистах.
В феврале 1905 года, когда Шаудин уже снова собирался заняться своим, как он все еще считал, глубоким открытием относительно малярийных плазмодиев, трипанозом и спирохет, возникло новое препятствие. Из министерства здравоохранения поступил запрос о чрезвычайно важном открытии протистолога Зигеля. Зигель, якобы, нашел микроба, названного им - Cytorhyctes, являющегося возбудителем четырех различных болезней, в том числе и сифилиса. Было созвано совещание под председательством старого Келера, в котором приняли участие знаменитый специалист по кожным болезням Лессер, бактериолог Нейфельд и Шаудин.
Это было отвратительно. Все они считали открытие Зигеля чепухой, а совещание - бессмысленной тратой сил и времени. Данные Зигеля были путанными, неточными. Рисунки, изображающие этого Cytorhyctes, казались подозрительными.
Вообще, не в обычаях протистологов, как вы может быть уже заметили, быть друг о друге высокого мнения. И вот несчастного Шаудина заставляют заниматься проверкой такой чепухи. Это просто беспримерная бюрократическая тупость.
Но Шаудин снова подумал о своей работе и о семье и сел за микроскоп. Он был уверен, что ему удастся доказать грубую ошибку Зигеля и разоблачить этого Cytorhyctes, предполагаемого возбудителя целого ряда болезней, в том числе и сифилиса.
Сифилиса! Самой таинственной, коварной и, пожалуй, самой страшной из всех болезней человечества. Год за годом изучали паразитологи сифилис во всех ужасных его проявлениях, искали и не находили его возбудителя. Считалось установленным, что даже с помощью самых сильных гистологических красок и самых мощных (в 1905 году!) микроскопов этот таинственный микроб не может быть обнаружен.
Начало марта. Рослый Фриц Шаудин тщательно протирает оптику своего микроскопа. Ни одна из всех тяжелых болезней не была в ту пору изучена меньше, чем сифилис. С того дня, когда Диац де Изла в 1493 году взобрался в Палосе на борт колумбова корабля, чтобы лечить пораженных непонятной болезнью матросов, эта болезнь так и осталась загадкой.
Шаудин сидел и чистил штатив микроскопа, протирал объективы, готовясь показать, что и Зигелю не удалось невозможное. О сифилисе только и можно было сказать, что это ужасная болезнь. Но это было известно уже в 1493 году, когда парижские герольды объявили, что все зараженные этой болезнью должны покинуть Париж под страхом быть сброшенными в Сену.
Шаудин покорно готовил растворы красок для того, чтобы искать нечто, почти наверное отсутствующее. Отсутствие сведений о причине возникновения сифилиса оставалось таким же полным, как и при императоре Максимилиане 1-м, впервые в истории упомянувшем о нем в своем «эдикте против богохульников» в 1497 году.
Вот Шаудин уложил все свои бактериологические пожитки и отправился в клинику профессора Лессера, где сидели несчастные зараженные, умолявшие вылепить их. Что ж, Лессер мог дать им ртуть, но веселый красноносый Джироламо Фракастро, ученый врач, живший на берегу Гарденского озера, уже применял ртуть в начале XV столетня, когда он написал свою странную медицинскую поэму о пастухе Сифилисе, пасшем стада Алцитоя. Этот пастух оскорбил священный алтарь и в наказание был поражен ужасной сыпыо, покрывшей все его тело. Мучительные боли терзали ему руки и ноги и гнали сон от его постели...
В клинике Лессера Шаудин, который не был врачом, а только протистологом, расспрашивал ассистента клиники Эриха Гофмана об особенностях сифилиса. Все, что было известно об этой болезни, - это ее заразительность. Это вполне научным и ужасным образом было доказано давным давно одним врачом в Пфальце, который действительно привил сифилис здоровому человеку. Кто знает, какие несчастья постигли в дальнейшем этого безвестного мученика! Кто осудит старого доктора Юлиуса Беттингера за то, что он до самой смерти молчал об этом эксперименте?
Правда, за два года до этих первых мартовских дней 1905 года Мечникову, безумному русскому ученому, и хладнокровному французу Ру удалось привить сифилис обезьянам. Но возбудителя они не нашли.
3 марта 1905 года Фриц Шаудин приступил к работе. 1 марта, всего за два дня до того, Фредерик Г. Нови, зоркий мичиганский ученый, в безукоризненно научной статье разрушил до основания любимую теорию Шаудина о малярии, плазмодиях, трипанозомах и спирохетах.
Шаудин покрутил микрометрический винт своего микроскопа. Он ничего не ждал, не чувствовал дрожи, охватывающей исследователей, когда открытие приближается к ним. Он понимал, что ему нечего и надеяться найти причину возникновения этой таинственной человеческой болезни.
Что мог он сделать? Она крадучись пробирается в тела своих жертв. Ее первый приступ бывает часто незначительным. Иногда она вспыхивает и сразу же угасает, обманывая больных ощущением полного выздоровления.
Потом, - часто лишь через несколько лет, - она возвращается к ним, уродует их, отвратительная, как проказа; или внезапно останавливает сердца у людей во цвете лет и сил. Поражает параличем крепконогих бегунов или медленно разрушает мозг самых рассудительных людей; превращает гениев в слабоумных, слюнявых младенцев и убивает их.
Фриц Шаудин нагнулся над микроскопом.
VI
Случай №1. А. К. Женщина. 25 лет. Раньше никогда не болела. 20/I-1905 года - затвердение, болезненность желез. 22/II-1905 года - сыпь и головные боли.
Вот и вся история болезни этой уже забытой женщины, написанная доктором Эрихом Гофманом. Что было с нею потом? Жила ли она счастливо? Или трагически погибла?
Этим никто не интересовался. Под объективом Фрица Шаудина лежит крошечная капля отделений из сыпи на теле этой женщины.
Ну, хорошо. Во всяком случае можно сказать с уверенностью, что здесь нет ничего похожего на так называемого возбудителя сифилиса, зигелевского Cytorhyctes. Неизвестно, что ассистент клиники, доктор Эрих Гофман, думал в тот момент о шаудиновском методе работы. Гофман сам три года тому назад долго искал возбудителя сифилиса и никогда ничего не находил. Он работал общепринятыми методами, употребляя для окраски гноя такие сильные краски, что должны были бы окраситься и самые мелкие микробы, если только они там были. Но вот Шаудин,- всего только протистолог, - рассматривает под микроскопом: живой, неокрашенный гной.
Что-то странное происходит с этим Фрицем Шаудином. Он был известен, как чрезвычайно веселый человек, у которого жизнерадостность била через край (любимое выражение немцев). Но вот он уже очень много времени сидит, согнувшись неподвижно, даже не бормочет, а только смотрит, смотрит...
Мы ничего не знаем точно, но, вероятно, все-таки Эрих Гофман удивлялся, почему Шаудин сидит столько времени молча и только смотрит в микроскоп. Почему он не просит материала для исследования от больного №2? Почему он ничего не говорит о нелепости этой задачи - доказывать очевидную ошибку Зигеля? Почему не показывает он быстро на большом количестве случаев, что утверждения Зигеля - бред и галлюцинация? Почему он сидит и сидит, не отрываясь от микроскопа?
Если бы вы знали Шаудина, вы бы поняли, что на результате никак не могла отразиться неохота, с какою он взялся за эту работу. В сущности, он походил на охотничью собаку, которая рыщет как будто без цели, а потом вдруг...
Постойте... Это было забавно. Там, в сероватом тумане, в дрожащей неясности поля зрения, при самом большом увеличении его микроскопа, было - нечто.
Среди кусочков мертвой ткани, случайных красных и белых кровяных телец и незначительных микробов, о которых каждый ученик знал, что они ничего не значат, - что-то было еще, что-то двигалось.
Он видел, как оно вертелось, стремительно носилось взад и вперед. Стоило ему только чуть-чуть сдвинуть микрометрический винт, изменить фокусное расстояние, и это нечто исчезало. Стойте! Вот оно снова мелькает здесь, еле различимое в туманности, в которой оно плавает. Проклятие! Снова исчезло. Нет, вернулось, такое тонкое, такое невероятно, неизмеримо тонкое, что его толщину кажется невозможным измерить даже и в дробных долях микрона. Но оно движется, носится через поле зрения. Вы бы сказали, что у него только одно измерение. Длинное, движущееся ничто.
