В самое короткое время Симпсон и лучшие врачи Дэйтона научились диагносгпгровать мальтийскую лихорадку, так, же, как, например, корь и свинку. Врачи ставили диагноз на основании своих наблюдении и здравого смысла, а потом посылали Симпсону кровь на исследование.

Симпсон с группой энтузиастов, его сотрудников, слишком скромных, чтобы именоваться учеными, показали на большом материале, что эта свирепая лихорадка поражает только любителей сырого молока, оставляя в покое всех остальных людей.

Полтора года тому назад в Дэйтоне и его окрестностях начали пастеризовать почти все молоко, включая также и молоко от самых породистых, премированных коров.

С тех пор там не было ни одного случая мальтийской лихорадки.

Конечно, Симпсон и эти дэйтонские врачи - чудаки, может быть даже фанатики, и едва ли в тридцати американских городах применяется пастеризация.

Большинство живет по старинке, утешаясь мыслью, будто для того, чтобы заразиться мальтийской лихорадкой, нужно выпить огромное количество сырого молока.

Распространено также чрезвычайно научное мнение, будто существуют восприимчивые и невосприимчивые к мальтийской лихорадке любители сырого молока.

К сожалению, до тех пор, пока вы не заболеете, вы никогда не можете сказать с уверенностью, к какой из этих двух групп вы принадлежите.

Нет ничего глупее здоровых людей, закутанных в пледы, с перчатками на руках и под зонтиком. Но существуют меры предосторожности, одновременно и простые и разумные.

Я не хочу умирать и хочу быть здоровым, поэтому, прежде чем выпить стакан молока, я всегда спрашиваю:

- Это молоко пастеризовано?

 Но почему именно ты должен этим заниматься?- спросила миссис Мак-Кой своего мужа.

- Если бы другие не возились с больными попугаями, то я думаю, они бы не заболели, - ответил Мак-кой.

- Но почему же ты работаешь совсем один?

- Судя по данным, которыми мы покамест располагаем, у меня при этой работе не больше пятидесяти шансов из ста остаться в живых через месяц...

- Понимаю. Ну, ничего не поделаешь. Тогда ты прав, - сказал миссис Мак-Кой.

Это последний из рассказов, посвященных приключениям исследователей из красного кирпичного здания на холме. Я должен предупредить вас, что борьба со смертью, о которой здесь будет рассказано, - не эффектна, Смерть проиграла сражение, но жизнь кого бы то ни было из нас нисколько при этом не удлинилась, и на протяжении трех отчаянных месяцев все сотрудники красного кирпичного здания подвергались сильнейшему риску.

Это была решительная схватка. На мой взгляд, всякая борьба со смертью должна быть героична. Все участники этой борьбы, будь то знаменитые ученые или самые скромные их помощники, должны поровну делить опасность. В этом отношении научные исследования похожи на войны тех отважных времен, когда генералы действительно не умирали в постели.

Современные руководители лабораторий подвергаются такому же риску умереть от болезни, с которой они борются, как генералы современных войн - погибнуть от бомбы или от гранаты. Многие современные бактериологические исследования стали такими сложными, требуют стольких работников, что кажется вполне разумным со стороны руководителя- держаться в тылу, сохраняя свою голову для дальнейшего руководства. Эти соображения ничем пе отличаются от соображений, в силу которых генералы последней войны командовали армиями из хорошо укрепленных замков или глубоких, забетонированных окопов. Гибель мозга армии влечет за собой растерянность, а часто и гибель миллионов.

С этой точки зрения поведение д-ра Мак-Коя, директора Института гигиены при департаменте здравоохранения США, кажется мне не только сумасбродным, но просто нелепым и противоречащим его заботам о благе страны. Если бы он погиб, - где нашли бы мы другого такого талантливого ученого здравомыслящего человека?

Он был похож на генерала, который не только вышел на линию огня, но и отослал всю армию домой- «для пущей ее сохранности» - и решил сражаться в одиночестве.

Сейчас, я расскажу не об изобретательности, с которой борцы против смерти отвоевывают нам долгую жизнь - я только покажу вам источник того духа, который превращает кишащее тараканами старое кирпичное здание в резиденцию научной романтики.

II

В начале января 1930 года управление департамента здравоохранения США в Вашингтоне превратилось в желтый дом. «Просим информации о диагностике попугаевой болезни». «Просим информации о предупредительных мерах против распространения попугаевой болезни...» «Можете ли выслать большое количество предохранительной сыворотки от попугаевой болезни немедленно телеграфируйте ответ...»

Кучи желтых и голубых бумажек засыпали столы департамента, здравоохранения в Вашингтоне. Сидевшие за этими столами врачи-администраторы почти пе слыхали об этой попугаевой болезни. Многие из них, наверное, уже и позабыли, что они когда-то медицинском факультете что-то учили о таинственной болезни, разносимой попугаями и называемой Psittacosis (р - не произносится). Это латинское слово нисколько по помогло им отвечать на телеграммы. Но, конечно, Мак-Койп и его сотрудники смогут им помочь. Торопливо зазвонил телефон.

Мак-Кой, - высокий человек с худым лицом Линкольна, но без его меланхоличности, вызвал к себе Чарльза Армстронга, коренастого, вечно улыбающегося, с рыжими волосами и широко расставленными круглыми мазами.

- Армстронг, что вы знаете о попугаевой болезни? - спросил Мак-Кой.

- Что я знаю о ней? Просто ничего не знаю, - ответил Армстронг.

Не больше знал и Мак-Кой, и они не были одиноки в своем невежестве. Первый диагноз был поставлен не учеными специалистами, а домашней хозяйкой, которая не изучала медицины, просто прочитала в воскресном номере Нью-Йоркского «Таймс» заметку об этой болезни. Муж этой женщины был врачом в Аннополисе- городке штата Мериленд. В декабре 1924 года он как-то вернулся домой, встревоженный тремя странными случаями воспаления легких. Не был ли это тифоид? Или грипп? Нет, в легких у них были изменения. Воспаление легких, конечно, но атипическое; странное.

Это миссис Мертон прочла о том, как 1920 г. в Германии несколько человек получили из Южной Америки попугаев, как птицы заболели, потом заболели и их владельцы. Миссис Мертил знала, что в доме у этих пациентов ее мужа был попутай, который недавно тяжело заболел, - и она связала эти два факта,

Итак, в начале января 1930 г. Mак-кой и Армстронг совещались, сидя в красном кирпичном доме. В это утро было зарегистрировано двадцать шесть случаев попугаевой болезни в одной только Балтиморе; эпидемия распространялась по всей стране, и начиналась наша настоящая американская паника.

В тот же день Армстронг уложил свой чемодан. Вчера, еще он был поверх головы занят разгадкой тайны сонной болезни, наступавшей после оспопрививания. Это была очень важная работа, речь шла о здоровье и жизни сотен людей, которым уже сделаны были прививки. Кроме того, врачи не решались уже убеждать население в полной безопасности оспопрививания. Теперь Армстронг должен был бросить начатую работу, и это было досадно и казалось легкомысленным. Ведь только владельцы попугаев находились в опасности, они этого, право, вполне заслуживали.

По Армстронг был невозмутим. Оп и его правая рука - Шорти Андерсон - прекратили работу отправились раздобывать попугаев, выдавая себя за специалистов по попугаевой болезни, что было просто смешно. И Армстронг смеялся.

III

16 января Армстронг и Шорти сидели в подвале Института гигиены в двух сырых, холодных комнатах величиной с угольный ящик каждая. Было бы оскорблением предложить под лабораторию такое помещение уважающему себя бактериологу. Там они держали множество попугаев на свободе и в клетках, которые Армстронг и Шорти соорудили из старых ведер, покрыв их проволочными сетками. Проходя мимо этих дверей, вы бы зажали уши, но Армстронг и Шорти упорно преодолевали все трудности, связанные с разведением попугаев. Шорти поклонялся Армстронгу, который обучил его бактериологии. Теперь в свою очередь Шорти учил своего патрона отводить душу, как это умеют делать только моряки. Армстронг был способным учеником.