Бантинг и его помощники возвратили жизнь восьми из первых двенадцати впавших в коматозное состояние.

И не только жизнь они возвратили им, но и силы, и здоровье.

Есть ли еще во всей истории борьбы со смертью такое волшебное средство, которое почти одинаково хорошо помогает и при последних судорогах, и в самом начале болезни?

Теперь смерть после комы необязательна для диабетиков. В 1927 г. у бостонского врача Джослина из 1241 больных диабетом умерло 43 человека, причем ни один из них не умер от комы.

И в другом отношении инсулин Бантинга отменил законы развития диабета. Раньше, до Бантинга, дети умирали неизбежно. Чем старше был больной, тем менее безнадежно было его положение. Теперь развитие диабета подчинено общему закону жизни. Джослин утверждает, что нет пределов - кроме предела человеческой жизни вообще - сроку жизни больного диабетом ребенка. По всей Америке продолжают умирать диабетики от комы, но в этом Фред Бантинг не виноват. Виноваты плохие врачи. «Я думаю, что множество смертей не имеет другой причины, кроме недостатка знаний у врачей»,- сказал Джослин.

У хороших врачей пациенты уже не должны умирать от диабета. Их убивает враг стариков - артериосклероз. Джослии думает, что диабет, благодаря Бантингу, сможет помочь раскрыть тайну затвердевания человеческих артерий.

Диабет начинается при избытке жира, и диабетики обречены на смерть от избытка жира, потому что при слишком жирной пище-жир проникает в кровь и заносится в артерии. Так смотрит на это Джослин.

Если Джослин может предотвращать гибель диабетиков от затвердевания артерий диетой с небольшим количеством жиров, - какие выводы должны из этого сделать те из нас, которые не страдают диабетом, но стоят пред страшнейшей из всех угроз - старостью?

Вот к чему должны привести в конце концов забытые эксперименты Бантинга: диабетики, сохраняющие здоровье с помощью инсулина и точной, правильной диеты, должны научить нас всех иначе расходовать жизнь. Бантинг, конечно, улыбнулся бы своей медленной крестьянской улыбкой, если бы в те трудные дни ему сказали, что этот «X», за которым он так гнался, увеличит средний возраст страдающих диабетом пациентов доктора Джослина на десять лет по сравнению со средним возрастом всех жителей Массачузетса.

Конечно, инсулин не лекарство, потому что страдающие тяжелой формой диабета должны, пользуясь инсулином, регулировать его действие правильным количеством пищи. Но многое могут постепенно уменьшать его дозы, и это имеет такой вид, как будто, избавившись от груза больной поджелудочной железы, организм способен оправиться.

«Впрыскиванья инсулина младенцы переносят лучше детей среднего возраста, дети - лучше юношей», - утверждает Джослин.

Воспоминания возвращают меня к последним дням моего отца, умиравшего под веселый стрекот кузнечиков, такой же веселый, как в это майское утро, когда я пишу. Он охотно бы впрыскивал себе дважды в день инсулин.

И вот я сижу перед этим простым и честным Фредом Бантингом, похожим больше на фермера, чем на почтенного ученого.

Сотни тысяч спасенных Фредом Бантингом смягчают мою боль о том, что он родился немного слишком поздно, чтобы вернуть силы и жизнь моему отцу.

Недавно я имел честь провести вечер в общество чрезвычайно ученых исследователей. Мы уютно сидели и научно сплетничали.

Двое из них насмешливо улыбнулись, когда я назвал имя Бантинга, об открытии которого говорил, пожалуй, слишком восторженно.

Они считали, что инсулин открыт, в сущности, не только Бантингом; а когда я их припер к стене фактами, они сказали, что если это действительно сделал Бантинг, то ему просто повезло, и такого второго открытия он уже не сделает.

А кто сделает?

Не настоящая ли лаборатория - голова человека? Его сообразительность, глаза и руки - не лучшие ли его приборы? Майнот - практикующий врач - нашел средство борьбы с одной из самых таинственных и опасных человеческих болезней не в лаборатории, а в частной практике.

Без инсулина Бантинга Майнот вряд ли прожил бы достаточно долго, чтобы попытаться, для лечения погибающих от злокачественного малокровия людей, кормить их печенкой. До 1925 года не было более страшной болезни, чем это постепенное исчезновение крови. Диагноз злокачественного малокровия равносилен был смертному приговору, более непреложному, чем вынесенный уголовным судом.

В 1920 году Джордж Р. Майнот и Вильям Мерфи объявили, что спасли сорок пять больных, давая им каждый день огромное количество печенки. Когда костный мозг этих людей таинственным образом отказывался вырабатывать красные кровяные шарики, все они стояли на краю могилы. Их кормили печенкой - и ни один из них не умер. Кроветворная деятельность организма восстановилась у всех. Все выздоровели.

Это была самая потрясающая новость во всей история борьбы со смертью. Казалось бы, в наши дни, когда медицина стала такой научной, лекарство от общепризнанно роковой и неизлечимой болезни может быть придумано только в сверкающей стеклом и металлом лаборатории, каким-нибудь чудовищно ученым теоретиком. Но вот два молодых врача утверждают, что они уже нашли такое лекарство - от болезни настолько смертоносной, что даже шарлатаны не брались за ее излечение. Они предлагают средство до того неожиданное, что ученые смутились и покраснели, и в то же время такое простое, что его понял бы и ребенок.

Что же удивительного в том, что и после открытия Майнота люди продолжали умирать от злокачественного малокровия, хотя необходимость в этом уже миновала? До сих пор...

Его открытию недоставало элемента сложности - почти необходимой вуали всякой научности. Не только врачи, но и больные нуждаются в таинственных научных фокусах, чтобы уверовать в возможность спасения от такой смертоносной болезни.

Но это было так просто, что не могло быть правдоподобно. Майнот, правда, был профессором Гарвардского университета... но в кормлении печенкой не было ничего от высокой науки. Скорее это напоминало какое-то варево ведьмы, приготовленное в Вальпургиеву ночь. Странным казалось, что это лечение придумал такой консервативный врач, как Майнот, потомок невозмутимых Майнотов из Новой Англии, живущий в лучшем квартале Бостона, где так скептично отношение к искусствам и наукам...

Открытие Майнота было, в сущности, таким же глубоким и значительным, каким оно казалось грубым на первый взгляд. Ему не довелось, как Семмельвейсу, присутствовать при мрачных экспериментах, поставленных природой на матерях, которые умирали в обоих родильных отделениях Венского госпиталя. Его не толкал вперед логически стройный бред, силой проведший Фреда Бантинга через его первые опыты на чердаке. Но вот что роднит Майнота с Бантингом и Семмельвейсом: он тоже ненавидел человеческие страдания и не мирился с неизбежностью гибели. Он был настоящим борцом со смертью.

II

Тот, кто знал Майнота молодым врачом, никогда бы не подумал, что ему удастся сделать такое смелое, простое открытие. Ему не пришлось прокладывать себе путь в Гарвардский медицинский институт, он ни разу не закладывал своих часов для покупки книг... В его семье уже давно занятия наукой и медициной стали традицией, и этого одного было уже достаточно, чтобы помешать ему сделать что-либо глубоко оригинальное. Его отец, Джемс Джексон Майнот,- отличный домашний врач лучшего бостонского общества, некогда активный работник главного Массачузетского госпиталя. Его дед, Джемс Джексон, один из лучших американских врачей, был старшим врачом главного госпиталя. Брат его деда, Джемс Френсис, занимал это же место, а его двоюродный брат, Чарльз Седжвик Майнот, был выдающимся биологом, специалистом по биологической теории смерти, автором серьезной книги «Возраст, рост и смерть». Таким образом, Джордж Р. Майнот, о котором и будет идти речь, слишком хорошо начинал, чтобы чего-нибудь достигнуть.