Лорд Берин был мрачнее тучи.
– Поначалу я думала, что и ты боишься моих способностей, поэтому стараешься не глядеть в мою сторону. Но со временем я утвердилась совсем в другом.
– И в чем же?
– Дело совсем не в страхе. Нет. Хотя, и это отчасти могло сыграть свою роль. Но лишь отчасти. Дело в твоей жадности, отец. В жадности и сожалении о неизбежности поступиться этим чувством.
– Мне не нравиться ни то, о чем ты говоришь, ни то, каким тоном ты это делаешь, – строго произнес лорд Берин, – О какой жадности ты ведешь речь? И вообще. Закончим тему. Все.
– Нет уж, отец. Мы договорим. Возможно, это единственный раз, когда мы с тобой говорим откровенно. Другого раза может и не случиться.
Нахмурившись, лорд Берин попытался встать из-за стола, но Коллин протянула в его сторону левую руку, и неподъемная тяжесть, опустившаяся на плечи лорда, заставила его опуститься на стул. От негодования и гнева, что против него применили запрещенную в этом доме магию, у лорда Берина перехватило дыхание. Он хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Лишь возмущенно смотрел на дочь, в этот раз выдержав ее немигающий взгляд.
– Тебе придется выслушать меня до конца, тем более что это не займет у тебя много времени, – Коллин прекратила свое магическое воздействие на отца, – А затем я уйду к себе и до отъезда, обещаю, ни разу не покажусь тебе на глаза.
Лорд Берин молчал. Тяжесть покинула его плечи, но он оставался на месте.
– Да, отец, – продолжала Коллин, – Я говорю о твоей жадности. Ты старался не смотреть в мою сторону не потому, что опасался по отношению к себе какой-либо непреднамеренной или намеренной угрозы физического воздействия с моей стороны, а потому, что видел во мне ту, что согласно законам нашей страны после присвоения ей звания мага должна будет получить в полное собственное распоряжение ровно треть от всего твоего имущества. Неважно, в каком виде, недвижимостью или деньгами, но ты будешь обязан поделиться своим состоянием со мной. Для тебя эти средства будут потеряны безвозвратно и навсегда. И вот с этим знанием ты смириться не смог. Поэтому в твоих глазах я и стала нежеланным существом, не по своей воле посягнувшим на твое самое святое. Если Эльза, выйдя в будущем замуж, покинет твой дом, она не сможет претендовать на свою долю наследства до тех пор, пока ты жив. Я же, думаю, уже лет через пять сделаю тебя заметно беднее. А теперь скажи, отец, что это за чувство, если не жадность, что заставила тебя забыть о том, что и я являюсь твоей плотью от плоти, родным человеком? Как Эльза, которую ты, не скрываясь ни от кого, всячески балуешь и лелеешь. А? А я скажу. Это именно то, о чем я и говорю. Это твоя жадность и невозможность потакать в полное мере этому чувству сделали меня бесконечно одинокой и несчастной. Но теперь уже осталось недолго, когда я окажусь среди равных мне по духу и содержанию. И поверь, настанет день, когда мое величие затмит все твои богатства. Но я не стану настаивать, чтобы именно ты гордился мной. Нет.
Коллин перевела дух.
– А вот теперь все. Я удаляюсь. Оставшиеся дни я отказываюсь от привычной тебе церемонии совместных обедов.
Коллин удалилась в свою комнату. Лорд Берин, раздавленный и потрясенный откровениями дочери, полностью соответствующими истине, еще долго сидел в одиночестве за обеденным столом.
В комнате Коллин ее ожидала Эльза. Она ходила из угла в угол, что-то бурча себе под нос. Стоило Коллин закрыть за собой дверь, Эльза бросилась к сестре и взяла ее за руку.
– О чем ты говорила с папой? – нетерпеливо спросила она.
Коллин не ответила. Она плюхнулась в кресло, стоящее в углу, и разрыдалась. Ничего не понимающая Эльза подошла вплотную к сестре, взяла обеими руками ее за голову и прижала к своему животу. Коллин, не переставая горько плакать, обняла Эльзу, а та, говоря что-то успокаивающее, нежно гладила сестру по ее волосам и спине…
***
По случаю приема иностранных послов из пяти сопредельных с Ретонией государств, примыкавших к ней со стороны запада, король Фарий организовал званый ужин, на который, помимо самих послов, были приглашены важные и влиятельные особы, приближенные к правителю Ретонии. К пяти часам вечера в приемном зале королевского дворца собралось много народа. В ожидании выхода короля люди, сбившись в небольшие группы в зависимости от личного знакомства друг с другом и общих интересов, обсуждали различные темы, связанные с вероятностными факторами будущего развития собственного государства и его возможными взаимоотношениями с соседними странами. Гости, кто где, расположились немного поодаль огромного длинного стола, на котором были расставлены многочисленные закуски и вина разных сортов, ожидающие своего применения. Одеяния людей, собравшихся в этом помещении, соответствовали принятой современной моде, отличаясь одно от другого лишь мелкими штрихами в виде различной расцветки камзолов, длиной платья и качества разнообразных украшений, выставленных напоказ. Между гостями сновала нарядная прислуга, предлагая желающим пригубить один-другой стаканчик освежающего напитка в качестве небольшой, но приятной оплаты за ожидание скорого часа, когда все же начнется основное застолье, ради которого все они здесь и собрались.
В дальнем правом углу зала стояли шесть старших магов Ретонии во главе со своим верховным магом. Это был высокий мужчина, на вид которому можно было дать от силы лет сорок пять, несмотря на то что на самом деле он был одним из самых возрастных магов Ретонии. Впрочем, его истинного возраста почти никто не знал. Знали одно. Господину Тиберию, так звали верховного мага, было более тысячи лет. Точная цифра в каких-то пару-тройку десятилетий уже не имела особого значения. Верховный маг был очень красивым мужчиной. Статный, черноволосый, практически без морщинок на гладковыбритом лице. Одет он был в белоснежную, по случаю важности данного мероприятия, мантию. С его шеи на серебряной цепочке, тонкой, но достаточно прочной, свисал не слишком броский кулон в виде многолучевой звезды, точно такой же, какие носили все маги, подчиняющиеся ему. Взгляд господина Тиберия был строгий и пронизывающий собеседника насквозь. Во всем его облике сквозили непререкаемая властность, воля и сила, а также полная уверенность в своих помыслах и поступках. Однако, манера его разговора с людьми, кем бы они ни были, была достаточна мягкой и почти всегда приветливой.
Остальные маги, стоявшие возле господина Тиберия, трое мужчин и две женщины, были его самыми ближайшими соратниками. Все они не только возглавляли магическое сообщество государства, но являлись и главными советниками короля. Ни одно серьезное решение в королевстве не обходилось без их непосредственного участия. Маги в ожидании начала званого ужина негромко разговаривали друг с другом, изредка кивком головы и легким поклоном приветствуя того или иного гостя, оказавшегося в поле их зрениями.
– В последнее время, друзья мои, меня стали необычайно утомлять все эти собрания, – проворчал господин Кранст, маг земли, очень полный седовласый мужчина, на вид которому было около пятидесяти лет. Одет он был, как и остальные его собеседники, в белую мантию, ничем не отличающуюся от одеяния господина Тиберия. Он поставил свой опустевший стакан на поднос проходящего мимо него слуги, – Неужели же недостаточно обычных светских бесед в уединенной обстановке со всеми этими важными господами, прибывшими на прием к нашему королю для лживых уверений в своем искреннем желании продолжать мирное и взаимовыгодное сосуществование с государством, которое они на самом деле мечтают разорвать на мелкие кусочки? – во время своей длинной тирады господин Кранст, не меняя своего спокойного, даже где-то равнодушного выражения лица, как ни в чем ни бывало, произвел легкий поклон в сторону посмотревшего в его сторону иностранного посла из Плавии, стоявшему в окружении еще трех послов из Герии, Сицении и Анаглии, западных соседей Ретонии, непосредственно граничащих друг с другом и потому тесным образом связанных между собой политически и экономически, – Так нет же. Королю Фарию обязательно необходимо показать свое радушное гостеприимство, удивить, по сути, всех этих недостойных людей своей щедростью и приветливостью, – господин Кранст отсалютовал послам своим стаканом с соком.
