– Ах, это. Наш Кирит будет целителем, – просто ответил господин Офиниус, наливая в свой бокал вина.

– Целителем? – разочарованно протянул Терсий, – Простой целитель?

– Ну да. Кирит будет целителем. А вот насколько простым, это совсем другой вопрос, который не дает мне покоя.

– Что значит, не дает покоя?

– Ну, как тебе сказать? Ведь я не раз объяснял тебе, Терсий, как в маге определяются его те или иные магические наклонности. Магическая искра мага, которую могут увидеть при определенном умении только другие маги, имеет свой отдельный цвет. Чем он ярче, тем сильнее магические способности. У магов огня это желтый цвет, у магов земли, как у меня, искра красного цвета. Искра магов воды имеет зеленые оттенки, а у магов воздуха искра голубая. У целителей, как у Кирита, искра белая. Но его искра почти незаметна. Даже господин Берт не смог разглядеть цвет искры Кирита. А ведь он один из лучших специалистов в этой области знаний.

– Это значит, что Кирит очень слабый маг, – подытожил Терсий, тоже наливая себе вина, – Но как все же вы определились с его направлением? И почему Кирит потерял сознание?

– Вот здесь и кроется загадка, ответ на которую еще предстоит разгадать.

– И что же здесь загадочного? – не понимал Терсий.

– Ты прав, Терсий. Тусклая искра Кирита говорит о его очень слабом потенциале. Но любопытно другое.

– И что же?

– В помещении, где определяют способности будущих магов, стоит очень интересный предмет. Это некий сосуд, наполненный специальной магической жидкостью, обладающей свойством хранить в себе определенное количество закаченной в нее магической энергии. В основном этим предметом не пользуются из-за ненадобности, так как для определения цвета искры обычно достаточно личных умений мага разглядеть ее в носителе. С Киритом этот номер не прошел. Поэтому решили воспользоваться магической жидкостью, чтобы она усилила в Кирите его искру. Прежде никаких затруднений с этим не было. Совсем небольшая часть энергии переходила в испытуемого, ярче засвечивала его искру и все.

– А с Киритом что-то пошло не так, – понял Терсий.

– Именно. Причем, случилось такое, чему нет объяснений ни у меня, ни у моих коллег. Они, думаю, еще долго будут разбираться с этим.

– Не томите, господин Офиниус, – взмолился Терсий, – Что там случилось?

– Вместо того, чтобы совсем немного усилить способности Кирита (как и должно было быть согласно заранее продуманным и вложенным в жидкость заклинаниям) в него, как в бездонную пропасть, перелилась вся энергия без остатка. А этого просто не должно было случиться. Естественно, неопытный Кирит не смог удержать в себе такое большое количество магии. В его организме сработал защитный механизм, и он потерял сознание. А вот почему вся запасенная в жидкости магия с такой непредсказуемостью влилась в него, тут и надо поразмыслить. Раньше такого никогда, насколько мне известно, не случалось. Пока я не нахожу этому подходящего объяснения. Но все это выглядело так, словно магия была не послушной чародеям субстанцией, а каким-то изголодавшимся диким хищником, который набросился на долгожданную и наконец-таки встреченную им добычу, чтобы побыстрее утолить мучающий его голод. Так что, Терсий, наш Кирит вовсе не простой, как ты выразился, целитель. Есть в нем какая-то особенность. Вопрос, какая? Поэтому я и в дальнейшем буду следить за его судьбой. Поверь, брат, он еще сумеет нас удивить. И, возможно, не раз…

Глава 2.

***

К пятнадцатилетнему Греду никто не обращался по его настоящему имени. Большинство его знакомых даже не знали, что его зовут Гред. Да он и сам почти забыл, как его зовут на самом деле. Для всех он был Хорьком. Быстрым, ловким, решительным и беспощадным маленьким зверем.

Рожденный в городских трущобах мальчишка очень рано потерял родителей. Его отец был вором. При очередном неудачном преступлении он попался в руки властей и был сослан ими на каторжные работы. При попытке совершить побег с медного рудника отца Греда насмерть загрызли сторожевые собаки. Мать Греда, простая прачка, часто прикладывалась к бутылке с алкоголем. Ее пагубное пристрастие к этому занятию закончилось тем, что в одно прекрасное утро ее нашли мертвой в сточной канаве, захлебнувшейся собственной рвотой. Греду тогда едва исполнилось четыре годика. Однако, ребенок не остался один. Его взяла на свое попечение сердобольная Старая Клара. Женщине было многим за шестьдесят, но свою приставку к имени она носила уже лет сорок. Никто не знал, откуда к ней привязалось это прозвище, да и не было никому до этого никакого дела. Сердоболие Старой Клары по отношению к осиротевшему ребенку проявилось в том, что она, приютив его в своем доме, приобщила маленького мальчика к строго определенному занятию, в котором участвовали еще несколько сирот разного возраста, также бывшие у женщины на попечении. Все они были уличными попрошайками. Эти вечно голодные, грязные, в ободранной одежде дети с утра до вечера ошивались на оживленных улицах города, прося милостыню у прохожих. В конце своего трудового дня все они возвращались в ветхое жилище, ставшее их родным домом, где отдавали Старой Кларе свой небольшой заработок. Если кто-то из них не выполнял установленную дневную норму, Клара или старшие дети избивали нерадивого добытчика, лишали его скудной пищи. На следующий день вид избитого, изможденного голодом ребенка должен был, по мнению женщины, вызвать у наивных жителей столицы гораздо больше жалости к нему, что могло поспособствовать принятию горожанами более твердого решения поделиться с несчастным маленьким человечком частью своих скудных сбережений.

Помимо науки выпрашивать милостыню, всех детей обучали мелкому воровству. К восьми годам Гред уже довольно ловко мог незаметно для зазевавшегося обывателя срезать его кошель, стянуть с прилавка торговца распродаваемый им товар и многое другое. В этом деле он особо преуспел. Старая Клара иногда справедливо отмечала, что Гред по части незаметного опустошения чужих карманов намного превзошел своего непутевого отца, когда-то воспитанного ею же. В девять лет Греда полностью освободили от попрошайничества. Он занимался лишь воровством, что приносило Старой Кларе гораздо большие доходы. Именно тогда за его необычайную ловкость и дерзость, а также за удачливость Греда прозвали Хорьком. С тех пор никто не вспоминал его настоящего имени, данному ему при рождении.

Хорек рос. К двенадцати годам он стал пользоваться определенным авторитетом как среди ребят, воспитываемых Старой Кларой, так и среди ребят из соседних банд, конкурирующих с их небольшим отрядом малолетних преступников. Частые стычки с другими мелкими разбойниками, бесконечные потасовки с ними сделали из Хорька неплохого бойца. Непримиримый с чужими, Хорек, однако, к своим относился с большой заботой и бережностью. Заступался за младших детей перед старшими, когда тем грозило наказание за недостаточную прыть в их повседневных обязанностях. Этим он снискал среди своих товарищей всеобщую любовь, хоть как-то заменявшую ее отсутствие от рано ушедших родителей.

Когда Хорьку стукнуло четырнадцать лет, Старая Клара сильно заболела. Она действительно была стара. Пролежав в постели в горячечном бреду две недели, женщина умерла, оставив своих воспитанников самим разбираться со всеми ее делами. Всем подопечным Клары по достижению восемнадцати лет предоставлялось право отправляться в свободное плавание, чтобы уже полностью самостоятельно решать свое будущее. Но в банде всегда оставались в среднем около двадцати детей и подростков. После ее кончины самым старшим из ребят оказался семнадцатилетний Хлыст, который принял бразды правления теневой компанией. Он был необычайно жесток и властолюбив. И лишь присутствие старухи немного смягчало его необузданное стремление как к лидерству, так и к определенным методам решения поставленных перед их небольшим сообществом задач. Смерть Старой Клары полностью открыла дорогу Хлысту к реализации своего личного видения деятельности их небольшой детской банды. Хлыст сразу же поднял планку по выполнению плана сбора средств с населения. Несправляющихся с нормой стали чаще наказывать. И даже попытки Хорька заступиться за слабых не помогли. Хлыст несколько раз жестоко избил его на глазах у всех. Он был старше и намного сильнее Хорька, тем не менее оказавшему ему достойное сопротивление, что еще больше раззадорило молодого изверга, вложившего всю свою душу в процесс избиения младшего товарища. После последней такой экзекуции над собой Хорек уж подумывал, как бы покинуть ставшее чужим и невыносимым место, но не смог решиться на этот шаг из-за тех ребят, с кем вырос, за кого, как он сам считал, был в ответе. Наоборот, чтобы как-то облегчить им жизнь, он сам стал более активно обворовывать граждан, делясь частью своего заработка с теми малышами, кто не смог уложиться в дневную норму по сбору средств.