Я вернулся обратно и запер за собой маленькую дверь. Затем зашел в большую комнату и попытался найти удобное место. Я не беспокоился, что засну; Мне все время казалось, что маска головы оленя смотрит на меня. Кроме того, время от времени мне чудилось, что я слышу еще кого-то еще в пещере, кто тихо дышит и издает легкие звуки. Я вспомнил еще один из уроков отца: «Собственное воображение -  твой самый страшный враг», и убедил себя, что я совершенно один и мне бояться нечего.

                                                                                                                 * * *

В конце концов я, должно быть, задремал, потому что внезапно очнулся от приглушенных женских рыданий и нестройной музыки трещоток и бубнов из-за железной двери.

У входа в пещеру началась церемония. Слова были слишком невнятны, чтобы я мог их разобрать, но я узнал строгий голос Феотима, главы мегабизов.

Наконец я услышал, как железная дверь открылась, а затем захлопнулась.

Музыка снаружи смолкла. Толпа затихла.

По пещере эхом разнеслись всхлипы девушки. Рыдания в конце концов стихли, затем приблизились, а затем закончились вздохом, когда Антея, одетая в простую белую тунику, вошла в большую комнату и увидела, что там стою и я.

В тусклом свете она не узнала меня и в страхе отшатнулась.

— Антея!  — прошептал я. — Ты меня узнаешь. Мы встретились вчера в доме твоего отца. Я Гордиан, римлянин, путешествующий с Антипатром.

Ее паника сменилась растерянностью: — Что ты здесь делаешь? Как ты здесь оказался?

— Неважно, — сказал я. — Вопрос в том, как заставить эти трубки заиграть?  — Я указал на музыкальные трубки свирели Пана, свисающие над нашими головами.

— Ты смотри, они действительно существуют, — пробормотала Антея. — Когда иеродулы объяснили мне сущность испытания, я не поняла, как такое может быть — дудочки, которые сами по себе заиграли бы мелодию, если бы я оказалась девственницей. Но вот они! А я девственница — это факт, и сама богиня наверняка знает это. Так что эти трубки свирели заиграют сами. Они должны заиграть!

Вместе мы смотрели на трубки Пана. В пещере не мог задуть никакой божественный ветер — не было никакого ветра. Трубки висели неподвижно и вряд ли смогли бы произвести какую-либо музыку.

— Возможно, проблема в тебе, — сказала Антея, обвиняюще, глядя на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Говорят, дудочки отказываются играть в присутствии того, кто не девственник.

— Так?

— Ты девственник, римлянин Гордиан?

Мое лицо стало горячим: — Я вообще не уверен, что термин «девственник» применим к мужчинам, — уклончиво ответил я.

— Бред какой-то! Ты сексуально чист или нет? Ты уже познал женщину?

— Это к делу не относится, — сказал я. — Я здесь для того, чтобы спасти тебя, если смогу.

— И как ты это сделаешь, римлянин?

— Поиграю на этих дудочках.

— Ты хоть знаешь, как на них играть?

— Надо попробовать …

— И как же ты собираешься до них добраться?

— Возможно, ты могла бы сыграть на них сама, Антея, если бы встала мне на плечи…

— Я танцовщица. У меня нет музыкального мастерства, а даже если бы и было, стоя на твоих плечах, я вряд ли дотянулась бы до этих трубочек.

— Мы могли бы попытаться.

И мы не стали терять времени. У Антеи было прекрасное чувство равновесия, что неудивительно для танцовщицы, и она уверенно взобралась на мои плечи.

— Попробуй схватиться за трубки свирели и притянуть их к себе, — сказал я, кряхтя под ее весом. Она была тяжелее, чем выглядела.

Она застонала от разочарования: — Это невозможно! Я не могу до них добраться. Даже если бы я смогла, цепь, удерживающая их, довольно прочная.

Из темноты тени донесся голос: — Возможно, я смогу до них добраться.

Узнав голос, Антея вскрикнула от радости и спрыгнула на землю. Из тени с вышла Аместрис, чтобы обнять свою госпожу, и обе расплакались от волнения.

Я понял, что Аместрис, должно быть, последовала за мной в пещеру, проскользнула внутрь, пока дверь была еще открыта, а затем спряталась в тени. Это ее дыхание я слышал в темноте.

Аместрис произнесла: — Госпожа, если бы вы встали на плечи римлянина, а я встала бы на ваши…

— Я не уверен, что смогу удержать вас обоих, — сказал я.

— Конечно, сможете, римлянин, вы такой крепкий мужчина! — сказал Аместрис. Ее слова заставили меня покраснеть, но они также придали мне уверенности. — И я умею играть на таких свирелях, — добавила она. -- Вы сами сказали, госпожа, что я играю, как певчая птица.

Снаружи, после долгого молчания, постепенно возобновились причитания. Женщины стонали и вопили. Не услышав музыки из пещеры, толпа начала предполагать худшее.

Антея уперлась руками в бедра и посмотрела на трубки свирели, словно давая им последний шанс заиграть самим по себе. — Я полагаю, стоит попробовать, — наконец сказала она.

Наконец, Антея взобралась мне на плечи. Пока я крепко держал ее за лодыжки, она протянула руки, чтобы удержаться за каменную стену. Аместрис взобралась за ней. Я думал, что мои плечи не выдержат и я обязательно рухну, но, стиснув зубы, я ничего не сказал. Я закатил глаза, но не мог поднять голову настолько, чтобы увидеть, что происходит надо мной.

Внезапно я услышал длинную низкую ноту из свирели Пана, за которой последовала более высокая нота. Наступила пауза, а затем, заполнив пещеру эхом от стен, раздалась одна из самых навязчивых мелодий, которые я когда-либо слышал.

Вопли извне прекратились, сменившись криками удивления, и мне показалось, что, я услышал голос Феотима, издавший вопль смятения и недоверия?

Странная, красивая мелодия подошла к концу — и как раз вовремя, потому что я не мог бы устоять на ногах ни на минуту дольше. Аместрис спустилась вниз, и Антея спрыгнула на землю. Я прислонился к стене и стал потирать ноющие плечи.

— Что теперь? — прошептала Антея.

— Предполагается, что дверь должна открыться сама по себе, — сказал я.

— Если нет, то ключ только у мегабизов, — сказал Аместрис. — Возможно, они откроют ее.

Я покачал головой: — Я бы не стал радоваться раньше времени, ожидая, когда это произойдет. Но я не удивлюсь, если Феотим вскоре сам появится здесь...

— Что ты имеешь в виду, Гордиан? — спросила Антея.

Я торопливо объяснил, что в задней комнате есть секретный выход, и объяснил им, что я хочу, чтобы они сделали.

Через несколько мгновений раздались звук из задней комнаты и вспышка света, когда дверь открылась, а затем снова закрылась. Я услышал сдавленное сквернословие и восклицание: — Клянусь Аидом, топор, нож, маска…  где все это? — и Феотим шагнул в большую комнату. В одной руке он держал головной убор священника, который, должно быть, снял, чтобы пройти через низкую дверь. Он резко остановился, увидев Антею и Аместрис, стоящих бок о бок, затем посмотрел на болтающиеся трубки свирели Пана.

— Как ты сюда попала, рабыня? — сказал он рычащим шепотом. — И как, фурии тебя забери, ты умудрилась сыграть на этих дудочках?

Меня он пока не видел. Я стоял позади него, прижавшись спиной к стене, укрывшись в тени. У моих ног лежали нож и топор — смертоносные орудия, которыми он намеревался убить Антею.

Я намеренно передвинул их, чтобы он не смог взять их в руки, когда войдет, а также чтобы я мог воспользоваться ими сам, если возникнет необходимость. Феотим был крупным, сильным мужчиной, с телосложением мясника, и, если бы мы схватились, мне потребовались бы все преимущества, которые я мог собрать. Но прежде чем прибегать к оружию, я сначала хотел попробовать другое средство. В руках у меня была маска головы оленя.

Пока вид двух девушек продолжал отвлекать мегабиза, я подкрался к нему сзади, высоко потянулся и надел маску ему на голову. Его голова была больше, чем у Хлои, и плотно прилегла к ней. Я изо всех сил толкнул его и через ладонь почувствовал удар короткого, острого, как игла, шипа, закрепленного внутри верхней части маски, когда он вонзился в его череп.