— Но ведь воля Исиды в этом вопросе уже известна, — сказал я. — Разве не с ее помощью я нашел решение?  Она даже…  — Я прикусил язык и больше ничего не сказал. Они потребовали от меня подробностей моего пребывания внутри пирамиды, и я рассказала все, что мог выразить словами, за исключением любого упоминания о близости, которую я разделила с богиней. Этот опыт был слишком особенным, чтобы им делиться, и не поддавался описанию и мне кажется, что любому смертному, который развлекается с божеством, лучше быть осторожным.

Жрец не поддался на уговоры. Он пригласил нас всех провести ночь в его покоях в Храме Исиды, и мы оставили рабочих заниматься своим трудом. На данный момент "сфинкс среди пирамид" останется тайной.

— Завтра я поеду в Мемфис, — сказал священник. — Я скажу Мхотепа, что загадка разгадана, и прикажу вернуть мумию.

— Как вы его уговорите?

— Предоставь это мне. В этом вопросе, Гордиан, ты должен получить удовлетворение от той роли, которую ты сыграл в спасении Джала.

— Я уже получил свое удовлетворение, — сказал я, думая о своем чудесном опыте с богиней.

— Как так? — спросил священник. Остальные навострили уши.

— Это должно остаться загадкой, на которую никто из вас никогда не узнает ответа.

                                                                                                        * * *

— Комната наверху! Почему нам дали комнату наверху? — причитал Антипатр, хватаясь за перила и спускаясь по ступеньке за раз. В течение нескольких дней после нашей поездки к пирамидам он настолько занемог и измотался, что едва мог двигаться, поэтому все это время пролежал в своей постели в гостинице. В этот день он, наконец, согласился выйти из дома, потому что мы получили совершенно особое приглашение.

Пока мы пересекали город, это казалось, пошло ему на пользу, несмотря на его нытье и стоны. Необычные экзотические для нас виды и звуки взволновали нас обоих. Наш маршрут пролегал мимо проезжей части к Храму Сераписа, и мы остановились, чтобы посмотреть на длинные ряды сфинксов.

— Учитель, — сказал я, — можете ли вы представить себе такого сфинкса, увеличенного до огромных масштабов монумента, который остается скрытым на плато? Если бы его обнаружили, люди назвали бы его Великим Сфинксом и съезжались бы со всего мира, чтобы полюбоваться его размерами. И если бы он оказался таким же красивым, как эти сфинксы поменьше, то, несомненно, заслуживал бы места среди Семи Чудес Света. Почему его еще нет в списке?

— Потому что в те времена, когда был составлен список Семи Чудес, никто не знал, что он существует. Он, должно быть, был скрыт под этим песком, по крайней мере, со времен Геродота, который не упоминает о нем и, несомненно, написал бы что-нибудь, если бы его увидел. Но я подозреваю, Гордиан, что в течение твоей жизни Великий Сфинкс, как ты его называешь, будет открыт еще раз заново. Этот жрец Исиды сделает все, что в его силах, чтобы слухи не разошлись, но один из этих работников когда-нибудь заговорит, весть распространится, и рано или поздно любопытство возьмет верх даже над самыми консервативными жрецами. Возможно, сам царь Птолемей прикажет раскопать Великого Сфинкса.

— Скорее всего, это будет какой-нибудь честолюбивый римский правитель после того, как мы завоюем Египет, — пробормотал я.

— Что, что?

— Неважно.

С радостной мыслью, что когда-нибудь я смогу вернуться в Египет и увидеть Великого Сфинкса, мы возобновили наше путешествие к дому Джала.

Само жилище было скромным, но располагалось в чудесном месте, построенное на небольшой возвышенности у Нила. Маленькая девочка, дочь Джала, встретила нас у двери и провела в сад с террасами, откуда открывался вид на рыбацкие лодки на реке и сельскохозяйственные угодья на противоположном берегу. Джал сидела и смотрела на реку. Увидев нас, он вскочил и обнял нас обоих.  Антипатр застонал от того, что его так сильно прижали к груди.

— Что это за чудесный запах? — спросил я.

— Трапеза благодарения, которую приготовила для нас моя жена.

— Твоя жена? Я думал…

— Она была больна, да, но сейчас ей намного лучше. Нам всем лучше, с возвращением мумии. Пошли со мной и посмотри!

Он провел нас в комнату, где должна была быть подана еда. Во главе стола, прислоненный к стене, стоял высокий деревянный ящик с мумией внутри.

— Отец, это Гордиан из Рима, человек, который спас тебя. Гордиан, это мой отец.

Я никогда раньше не видел мумий. И меня никогда официально не представляли покойнику. На этой древнейшей земле мира я получил много новых впечатлений.

Я подошел ближе к мумии и сделал небольшой поклон. Насколько я мог судить, старик выглядел ничуть не хуже за время, проведенное в неволе. Его льняные одеяния были чистыми, а лицо удивительно хорошо сохранилось — настолько, что я почти ожидал, что он моргнет и откроет глаза. Мне все казалось возможным в Египте.

В комнату вбежала дочь Джала: — Отец! Отец! Иди сюда быстрее! Иди и посмотри!

Мы последовали за ней обратно в сад. Поверхность Нила изменилась. Там, где раньше он был неподвижным и плоским, как зеркало, теперь по всей ширине простиралась рябь. На лодках, которые слегка покачивались на волнах, рыбаки махали руками и приветствуя друг друга. По ту сторону воды поля внезапно наполнились фермерами, спешащими туда-сюда. Были приведены в движение различные приспособления с колесами и лопастями. Оросительные каналы, пересекавшие поля, которые раньше были сухими, теперь блестели от влаги.

— Началось наводнение, — прошептал Джал. — А мой отец дома! — Он упал на колени, закрыл лицо и заплакал от радости.

— Вы тоже сходите посмотреть!  — воскликнула маленькая девочка. Она взяла меня за руку и повела по тропинке к реке. Антипатр, кряхтя, последовал за мной. На илистом берегу мы сняли обувь и вошли в Нил. Посмотрев вниз, я увидел, как зеленая вода становится коричневой по мере того, как она неуклонно поднималась, покрывая сначала мои ступни, а затем лодыжки.

Со всех концов реки я слышал возгласы благодарения. Снова и снова все взывали к Исиде. Я уставился на покрытую солнечными пятнами воду. Всего на мгновение, среди ряби и искр света, я мельком увидел Исиду, улыбающуюся мне в ответ.

.

— Ты, о чем? — пробормотал Антипатр, который клевал носом под палящими лучами полуденного солнца. Переполненное пассажирское судно, на которое мы сели в Мемфисе, пронесло нас вниз по Нилу, через дельту и в открытое море. Теперь мы плыли на запад, держась поближе к низкой береговой линии. Смотреть было особо не на что; земля была почти такой же плоской и безликой, как море. Палящее солнце, казалось, выжимало краски из всего. Бледная водная гладь отражала небо самого слабого оттенка синего, почти белого цвета.

— Почему существует список именно Семи Чудес? — спросил я. — Почему не шести, восьми, или десяти?

Антипатр откашлялся и моргнул: — Семь — священное число, более совершенное, чем любое другое. Это знает каждый образованный человек. Число семь неоднократно встречается в истории и в природе, и его значение превосходит все другие числа.

— Как так?

— Я поэт, Гордиан, а не математик. Но я, кажется, припоминаю, что Аристобул из Панеи составил трактат о значении числа семь, указав, что в иудейском календаре семь дней и что во многих случаях Гесиод и Гомер также придают особое значение седьмому дню в последовательности событий.  На небе семь планет, сможешь ли ты их назвать? По-гречески, пожалуйста.

— Гелиос, Селена, Гермес, Афродита, Арес, Зевс и Кронос.

Антипатр кивнул: — Самое заметное созвездие, Семь Волов или Большая Медведица, имеет семь звезд. В Греции мы прославляем семь мудрецов древности, и твой город, Рим, был основан на семи холмах. Семь героев противостояли Фивам - Эсхил написал о них известную пьесу. А во времена Миноса каждый год отправляли семь афинских юношей и семь дев для принесения в жертву критскому Минотавру. Здесь, в Египте, Нил, образуя дельту, разделяется на семь основных рукавов. Я мог бы привести еще много примеров, но, как видишь, список Семи Чудес вряд ли можно назвать произвольным. Это пример закона природы.