Вот, кстати, сейчас можно и зайти. Я как раз на их этаже.

Сворачиваю к отделу кадров и слышу удаляющуюся ругань в коридоре:

– Я же говорила, что с детьми будут проблемы! Все, после праздников доложу начальству!

– Ой, Елена Степановна, не утрируйте! Ну приболела у нее тетя! Все равно в кабинете никого нет!

Шуршат створки лифта.

А! Черт! Сегодня же короткий рабочий день. Совсем забыл. Для меня все дни не нормированы.

Все разошлись. Эх.

Стоп. А в кадрах кто-то есть! Слышу шум, смех. Может, как раз Цыплакова и осталась. Пойду посмотрю.

Я открываю дверь и вижу практически пустой опен спейс. За компьютерами никого, только между столов слышится какая-то возня, сопение и тихий смех.

Что это такое? На рабочем месте? В моей компании?! Не позволю!

Делаю шаг вперед, чтобы навести порядок, как на меня наезжает офисное кресло!

– Ой! – взвизгивает девчушка лет пяти, которая сидит в нем.

– Ой! – вторит ей мальчишка, который его толкает.

Мальчишка… Почему-то не могу отвести от него глаз. Он кажется до боли знакомым.

Парень смешно шмыгает и задвигает себе за спину кресло с сидящей в нем девочкой.

– Привет, я – Вик! – выпячивает грудь. Защитник.

Такой смешной и… гордый. Прям как… Прям как я на той фотографии.

Я на маминой фотографии!

Точно!

У меня по спине вдруг бегут мурашки. Будто с детского портрета ожил и сошел пятилетний я…

Это же невозможно.

Это какой-то сюрреализм. Дурацкое совпадение.

Чьи вообще эти дети?

– Я вас просила тихо посмотреть мультики! – слышу взволнованный голос справа от себя и проваливаюсь в тьму. Поворачиваюсь, смотрю на мать этих детей, и давно забытая ненависть захлестывает меня..

Его обладательницу, кажется, тоже. Замерла и смотрит на меня, как на привидение. Узнала.

Конечно.

И я ее узнал.

Лана.

Дети тут же бросаются к матери. Смешно прижимаются к ней с боков и опасливо озираются на меня.

– Лана? – только и могу выдохнуть я.

– Ты… – у нее округляются глаза, она смотрит на рабочий бейдж на моей груди. Видимо, по костюму понимает, что я тут скорее начальник… – Прошу прощения за присутствие детей, – она суетливо отводит взгляд, похоже, пытается скрыть эмоции, – мне надо было задержаться. Начальство требует найти двух логистов до десятого, а в саду короткий день, и тетя… – тараторит она. – Я, – кажется, она вздрагивает. – Я не знала, что ты тоже здесь работаешь.

Бейдж перевернут. Мою должность она прочесть не может.

– Я здесь недавно, – она рвано выдыхает, – еще не всех знаю.

Да закончатся эти оправдания когда-нибудь или нет? Плевать я сейчас хотел на работу.

– Лана, чьи это дети?

Ведь это не может быть то, о чем я думаю. Просто не может.

– Мои, – а вот тут ее голос перестает дрожать. Она, наоборот, гордо поднимает подбородок и прижимает к себе малышей. – Это мои и только мои дети! – чеканит моя мягкая Ланка.

Опускаю взгляд на них. Девочка – копия мать. Маленький светлячок, а мальчишка… Тот мужик, который был с ней на фотографиях, – здоровый блондин. В кого мальчишка темноволосый?

– Сколько им, Лан? – спрашиваю обреченно. Хотя ответ уже знаю. Им должно быть чуть больше четырех.

Она молчит. Но пацан, видимо, смелый. Чуть отрывается от матери и выставляет ладошку с пальчиками.

– Нам четыле, – “р” он не выговаривает.

– И половинка, – добавляет его сестра.

– Нам четыле с половиной года! Вот! – почти выкрикивает малыш.

Умный. И смелый. Весь в меня.

Как волной накрывают боль, гнев, ярость и… Обида…

– То есть, – еле сдерживаясь, произношу я, – ты родила от меня и скрыла.

– Ты бросил меня! – выкрикивает она. – Уехал! Мне сказали убираться!

– Лана, – я рычу, – ты даже не отрицаешь, что это мои дети!

– Отрицаю! Это мои и только мои дети!

– Лана, не ври мне! – кажется, я уже ору.

– Я никогда тебе не врала, – она повышает голос в ответ.

– Ты изменила мне!

– Ага! С футбольной командой! Вот видишь, и детей сразу много! Мальчик от Роналду, девочка от Бэкхема!

– Лана!

И тут я получаю тычок в живот!

– Не смей кличать на мою маму! – моя уменьшенная копия смешно сопит внизу, сжав кулаки.

Замолкаю. Боже, что я творю?! Зачем вообще затеял этот разговор при детях?

Ланка тоже молчит. Она дрожит, кусает губы. И тут слышится тихий голос девочки:

– Мама, а кто такой Бекхэм?

***

– Так, ладно, – я запускаю руки в волосы, судорожно пытаюсь сообразить, что делать дальше. – Это не место для выяснения отношений. Собирайся, поехали.

– Я никуда не поеду! – выкрикивает мне в лицо моя Ланка. – Владелец фабрики хочет еще двух логистов! А я хочу эту работу!

– Владелец фабрики ждет тебя в коридоре на выход через десять минут! – чеканю, еле сдерживая гнев. – Будешь спорить – уволю! Ты все равно должна быть сейчас на временном контракте.

Ланка бледнеет. До нее доходит смысл сказанного.

– Да, Лан, – киваю, – это моя компания, ты на меня работаешь. И сейчас мне важнее вот эти двое, чем все логисты вместе взятые, – выдыхаю. – Так что собирайся, и поедем где-нибудь поговорим. Нам явно есть о чем.

***

Сидим в каком-то семейном кафе. Симпатичное место. Никогда в таких не бывал.

Зал полупустой – люди уже разъехались из города. Близнецы тусят в детском уголке.

Виктор и Виктория.

Победы.

Две ее маленькие победы.

На самом деле большие. Очень большие.

Она зовет мальчика Виком. Говорит, Витя ему совсем не идет. Оно и ясно. Мой же мальчишка. Ни секунды в этом не сомневаюсь. И даже смешно слышать от нее: “Почему ты в этом так уверен?!”

Это она еще в офисе сопротивляться пыталась.

Сейчас молча смотрит в свою чашку кофе.

А я смотрю на детей. На моих детей.

В детском уголке бассейн с шариками и горка. Викушка пытается на нее забраться, но она маленькая, неловкая. Брат подхватывает ее и совершенно по-медвежьи, от плеча, подталкивает ладонями под попу, чтобы не свалилась. А потом бежит к другому краю – вытаскивать ее из бассейна.

Смотрю на это, и губы сами собой расплываются в улыбке. Черт. Четыре года. Им четыре года. Я потерял четыре года.

– Почему ты мне не сказала? – спрашиваю Ланку, не отводя от них глаз.

– Как? Ты уехал! Телефон был вечно недоступен!

Да… Точно… Я помню этот скандал. Как раз тогда пришлось вернуться в Лондон из-за мамы.

Я прилетал. Сюда, в Москву. После того, как мне скинули эти мерзкие фотографии. Хотел найти ее. Не знаю зачем. Чтобы хотя бы спросить: “За что?!”

Мать не дала. Кричала, что я унижаюсь, что я не имею права звонить. Тогда случился ее первый сердечный приступ. Потребовалась реабилитация. Мы улетели в лучшую клинику в Англии. Тогда же в Лондон прилетела и Карина. Якобы ухаживать за ней, пока я работаю. Получилось, что я уехал за границу больше чем на год. Даже не заметил, когда московская симка заблокировалась.

Об этом всем до сих пор тяжело вспоминать. От мысли, что Лана мне изменила, до сих пор больно.

– Лана, ты мне изменила, наши отношения были прекращены, – выдавливаю из себя, – но ты должна была сказать о детях!

– Как? – умудряется крикнуть шепотом она. – И зачем?

Чувствую в ее голосе слезы. Обиду. Имеет ли она право на меня обижаться? После всего того, что случилось, она считает меня виноватым? Ерунда какая-то. Если я и виноват, то только в том, что она не смогла до меня дозвониться. Но, судя по всему, она и не пыталась.

В детской комнате эти двое насытились горкой и теперь что-то складывают из больших поролоновых кубиков. У Вика что-то случилось с одеждой. Носок, кажется, слетел. Он хмурится, крутится, пытается поправить. Виктория плюхается на попу рядом с ним и с очень деловым видом натягивает его носок на место.