Сол исчез и появился через минуту с корзиной, полной пивных банок.

— Впечатляет, — одобрил Харт. — Пожрать чего-нибудь есть? Ты готовишь лучше моей негритянки.

Сол похлопал по животу:

— С нашими загашниками жрать под пиво — преступление!

— Думаешь?

Харт посмотрел на свой живот, вспомнил Элеонору Уайтлоу, и ему стало неловко. Распустился, факт. А что осталось в жизни? Что другое? Холодное пиво. Вкусная еда. Пострелять чуть-чуть. Отловить пару неудачников. Что еще? С животом, без живота — все едино. Если бы он стал ухаживать за Элеонорой, будь у него три живота, не будь у него живота вообще, все равно ничего не изменилось бы. Как сказала много лет назад одна курва, по которой он сох: «Ты не моя группа крови, вот что, старик. Хоть тресни, а группа крови не моя…» Роман не состоялся.

— Давай, давай! Тащи! — прикрикнул Харт. — Для балета мы уже потеряны, а кровать еще и не то терпит.

Сол удалился, чем-то громыхал на кухне и чертыхался. Он появился с дымящимся на подносе блюдом. Харту защекотал нос пряный, острый запах. Пока Сол раскладывал по тарелкам, Харт пропустил пару стаканов.

— Слушай, Сол, ты с Барнсом видишься?

Сол от неожиданности неловко взмахнул рукой и уронил что-то огненно-красное на брюки.

— Твою так, — пробормотал он. — Надо же, любимые брюки. — Он смахнул салфеткой бесформенную горку с колена и теперь расстроенно смотрел на жирное пятно.

Музыка в приемнике смолкла, пошла информация: «Число убитых детей в Атланте достигло восьми человек. Нет никаких примет преступника. Убийцей может быть и мужчина, и женщина. Возможно, это один человек, возможно группа, возможно — вообще разные люди, действующие в одиночку. Нет никаких следов или улик, нет звонков в редакции газет, которые дали бы ключ к разгадке тайны преступления.

Способы убийств различны. Большинство жертв, как полагают, задушены. Возможно, пользовались веревкой или же шеи детей сжимали согнутой в локте рукой. Недавно полиция буквально шла по горячему следу. Накануне днем тринадцатилетний Майкл Болдридж вышел из дома, чтобы заработать несколько долларов, поднося соседям продукты. Его предупреждали, что покидать дом одному опасно. В семь часов вечера мать отправилась его искать, в восемь — заявила в полицию. На следующее утро в ее квартиру в жилом комплексе «Боуэн-Хоумс» постучал доброволец с овчаркой и еще двадцать человек. Через шесть кварталов след привел их к оружейному магазину: у его владельца Болдридж выяснял, не надо ли подмести полы. Затем след тянулся к автомобильной стоянке у начальной школы и там обрывался. Видимо, подросток сел в машину.

По свидетельству директора одной из школ, какой-то пятиклассник недавно предположил, что убийца может быть полицейским. Эта идея не столь уж невероятна, признают следователи. Ведь полицейский может подходить к детям, не вызывая подозрений. Дети называют преступника «тот человек», а именно так на уличном жаргоне именуют полицейских».

— Совершеннейший бред! — завизжал Харт. — Выключи шарманку. Озверели! Надо же: «тот человек»! Они хотят пересажать всех полицейских и только тогда успокоятся. Если среди нас и есть одна паршивая овца, зачем же чернить всех подряд? Зачем? Сол, оставь свои штанишки! Я куплю тебе новые. В крупную клетку. В каждой клетке, а на заднице даже красными буквами, будет вышито: «Боевому другу в память о юности!» Представляешь, с каким наслаждением твоя задница будет протирать «юность», «память», «друга»?

Сол выключил приемник, сел, сдвинул банки в центр стола и совершенно обыденно проговорил:

— Мне все это порядком надоело, боевой друг!

Харт наклонился так близко, что, казалось, они вот-вот стукнутся лбами, и прошипел:

— Л жить тебе не надоело, боевой друг?

В этот момент в комнату вломился верзила-водитель. Сол встал, наверное, чтобы продемонстрировать, что он всего вдвое короче парня, а не втрое, как казалось, когда он сидел.

— Сэр! Телефон в машине надрывается, требуют вас. Что-то произошло!

Харт проворно вскочил и на бегу крикнул:

— Подумай, Сол! Крепко подумай!

Поездка в архив вооруженных сил вымотала Элеонору до предела. «Ужасная глупость — ехать на своей машине в такую даль, вместо того чтобы лететь самолетом. Хотя тс-перь-то чего говорить?» Получилось так, как она и предполагала. Но если у женщины часто получается именно так, как она предполагает, то ей нужно задуматься, не превращается ли она в мужчину.

Миссис Уайтлоу резко вывернула руль — внезапно выехавший с боковой дороги длинный оранжевый трейлер неуклюже разворачивался, перегородив шоссе. Сзади взвизгнули тормоза точно такого же огромного грузовика, правда другого цвета. Махина замерла сантиметрах в десяти от заднего бампера машины миссис Уайтлоу. Шофер спрыгнул с высокой подножки, лицо его было мертвенно бледным.

Только сейчас Элеонора поняла, что чуть не попала в скверную псторию. Ее маленький автомобиль превратился бы в лепешку, не успей вовремя затормозить шофер задней машины. Уже опускались сумерки, но оранжевый трейлер разворачивался без единого огонька. Просто чудо, что Элеонора сумела остановить машину и не свалиться в кювет. Шоферы злобно переругивались. Элеонора подала вперед и проскочила мимо них по узенькому канту проезжей части, оставленному все же трейлером. Несколько метров пришлось проехать по полосе встречного движения.

До дома оставалось еще порядочно, а усталость сразу навалилась на нее, и, с трудом превозмогая сон, она дотянула до ближайшего мотеля.

Когда миссис Уайтлоу брала ключ от номера, в холл вошел человек, которого она где-то — где? — уже видела. Колючие маленькие глазки, расположенные так близко друг от друга, что, казалось, еще немного — и они сольются в один горящий глаз, глаз циклопа. Нос с вывороченными ноздрями и тонкие бескровные губы. Рукава рубашки были высоко закатаны и обнажали бледную кожу, покрытую густой черной шерстью. Ах да, водитель оранжевого трейлера.

Он безразлично скользнул глазами по носкам ее туфель и прошел в туалет.

Элеонора полуживая поднялась по лестнице.

Мотель будто вымер. Лишь откуда-то снизу, очевидно из бара, доносились почти не слышные музыка и голоса подвыпивших гуляк. В коридорах темно: над дверями номеров тускло светились красноватым светом маленькие лампы, похожие на детские пальчики. Конец коридора упирался в балкон, его двери были распахнуты, в них свисали ветви большого дерева с густой кроной. Профессионально, против воли, Элеонора отметила: если бы она захотела выбраться из этого коридора, не желая мелькать перед глазами дежурного внизу, — не было бы ничего легче. Она нашла свой номер, еле открыла дверь. Сил не хватило даже запереть замок изнутри, или он барахлил. Она хотела позвонить вниз, на это тоже нужна была энергия. Плевать — мотель пуст, кому она может понадобиться. Она едва ополоснулась под душем и рухнула на кровать, успев в навалившейся дремоте сунуть под подушку баллончик с газом «мейс», который всегда держала в сумочке: полированный цилиндрик, напоминающий тюбик помады.

Этаж был пуст. Миссис Уайтлоу спала в № 43. Спала как убитая, и все же в какой-то миг ей показалось, что ручка двери в комнату поворачивается.

Харт плюхнулся рядом с водителем, и машина понеслась к полицейскому управлению, Ее несколько раз заносило на поворотах, верзила с трудом удерживал руль.

— Полегче! — буркнул Харт. — Начальство везешь — не дрова!

«Сукины дети. Ничего их не волнует. Лет пятнадцать назад — другое дело. Положи раскрытую пачку сигарет на колено — и ни одна не выпала бы, пока ехали. И Сол тоже… Ему, видите ли, надоело. Можно подумать, мне не надоело. Барнс может всех погубить. Барнс — человек, которого угрызения совести могут толкнуть на любую глупость. Попали между молотом и наковальней. Какой-нибудь умник скажет: раньше думать надо было. Будь у нас возможность выбора, уж сообразили бы. Все крепки задним умом, хлебом не корми — дай посоветовать другому: «А вот я бы…» Слава богу, хватило мозгов не обзаводиться семьей. Сейчас бы рвал на себе волосы. Но свою шкуру тоже жалко! Ох как жалко».