– Холод тут собачий, – сказал я.

Отец Урс потрогал рукой тяжелую железную решетку, которая была закреплена на петлях и заменяла дверь. Она была не заперта.

– Видишь, замок расплавлен? – спросил Урс. – Это дьявольская сила.

Стражники возле двери стали креститься, и под низким потолком, подобно душам грешников в чистилище, заметались тени.

Пол камеры был устлан вонючей соломой.

– Там, в углу, что-то лежит, – заметил я.

– Посвети мне, – сказал Урс, отдавая мне лампу.

Я начал светить, опасаясь, как бы масло не вылилось и не подожгло солому на полу.

– Опусти ниже, – велел отец Урс, – она настолько пропитана нечистотами, что не загорится.

Я опустил лампу и почти сразу же отшатнулся от страха, расплескав немного масла. В углу у решетки лежала скрюченная и почерневшая кисть человеческой руки. Масло зашипело и задымилось, а мне показалось, что скрюченные пальцы слабо шевелятся.

– Вот оно, вот оно! – закричал Урс. – Метка дьявола!

От ужаса я прижался к холодной грязной стене, выставив лампу перед собой, как оружие. Известно, что всякая нечисть боится света. За спиной слышались испуганные голоса.

– Охрана ничего не видела и не слышала? – спросил Урс у помощника бургомистра. Тот усиленно замотал головой.

– Говорят, их опоили или околдовали… – прошептал он. – Кто-то наслал на них глубокий сон.

– И книга пропала? – допытывался Урс.

– Пропала. Прямо из магистрата.

Урс достал из складок рясы склянку со святой водой и плеснул на решетку, пол и стены камеры. Ничего не произошло.

– Колдовство закончилось, – сказал Урс перепуганным охранникам. – Только пусть ваш каноник прочитает молитву, да как следует окропит все углы святой водой. И почините дверь.

Растолкав напуганную стражу, отец Урс вышел на улицу и быстро пошел к своему мулу, который мирно дремал на привязи. Я еле поспевал за стариком, сгорая от ужаса и любопытства. Подойдя к мулу, отец Урс достал из седельной сумки какую-то растрепанную книжицу и стал лихорадочно перебирать листы. На мой вопрос он ответил, что это черновики его перевода, того самого, который похитил преступник. Единственная нить, которая могла привести нас к разбойнику. Пока монах внимательно что-то высматривал в листах пергамента, я спросил его, как преступнику удалось бежать из темницы и чья это рука.

– Это его рука, грабителя. Его первый дар дьяволу. Не знаю, как он смог отделить ее от тела, – должно быть, пронес нож с собой или просто перепилил руку о край решетки.

Отец Урс сунул свои записки обратно в суму.

– Я не понимаю, – сказал я.

– Он отрезал руку и принес первый обет сатане, первое обещание. Отрекся от людского рода. И дьявол помог ему, усыпил охрану, расплавил замок и вернул книгу.

– Так просто? – спросил я. – Я думал, нужны заклинания, дьявольские рисунки.

– Залезай на коня, – сказал отец Урс, – нам еще ехать далеко. Заклинание он выучил, рисунок тоже начертил в грязи по памяти. Для первого обета там нет ничего сложного. И у него было время как следует подготовиться, выучить все, что надо.

Он уже бил пятками своего мула, понукая ускорить ход. Я тоже взобрался в седло и последовал за стариком. По его виду было понятно, что он знает, куда ехать и что делать. В моей голове мелькнула мысль, что нужно будет договориться с Урсом о дополнительной плате. Когда мы поравнялись, я спросил, понизив голос:

– Значит, там, в камере, появлялся сам дьявол?

Отец Урс захохотал, чем изрядно меня удивил.

– Там побывал только мелкий бес, помощник пернатого дьявола. Сатана (прости, Господи) такими мелочами не занимается. Он явится только с третьим обетом.

Я хотел расспросить его про эти обеты, но прикусил язык. Известно, что всуе не стоит поминать не только имя божье, но и другие имена.

Спустя некоторое время я спросил старика, куда мы едем, и Урс ответил, что в его рукописных таблицах собраны предсказания солнечных затмений для Европы, и такое затмение должно произойти завтра в нескольких милях от Хондорфа. Именно поэтому послушник, укравший записи Урса, устремился сюда, поскольку следующего полного затмения в Европе нужно ждать восемь лет. Урс специально многие годы проводил изыскания, изучал астрономические таблицы и книги лучших европейских и арабских астрономов.

Мы ехали без остановки, миновали несколько деревень. Рука моя разболелась. Отец Урс всматривался в даль, как будто ожидал какого-то знака. Спустились сумерки, и все утонуло во мраке, а единственными звуками были только шум ветра да чавканье грязи под копытами наших кляч.

Дорога привела нас на вершину холма, откуда открывался вид на долину, освещенную последними лучами заходящего солнца. В нескольких милях к востоку я заметил яркую красную точку, как будто свет далекого маяка, какие я видел на морском побережье. Отец Урс тоже заметил этот огонек и указал на нее с криком:

– Он там!

Пятками он ударил по ребрам своего скакуна и начал спускаться с холма. Мы двигались почти в полной темноте, поскольку луна была скрыта облаками. Прошло более двух часов, и я опасался, что наши животные скоро выбьются из сил. Постепенно огонек приближался, и я понял, что это зарево пожара. Мы объехали небольшой лес, – тонкие черные стволы были подсвечены розовым.

За лесом горела небольшая церковь. Она была охвачена пламенем от фундамента до шпиля, и никто не пытался тушить ее. Стропила уже прогорели, и крыша рухнула внутрь здания, превратив церковь в каменную коробку, заполненную огнем. Даже со своего места я чувствовал жар. Сверху сыпались какие-то черные хлопья. Отец Урс подъехал почти к самой стене и остановился, задрав голову. Мой конь пятился, фыркал и не хотел приближаться к огню.

– Это он! – крикнул Урс. – Его рук дело! Это второй обет!

Даже земля у стен церкви высохла, и от нее шел пар. Внутри здания что-то рушилось, поднимая в воздух снопы искр, разлетавшихся по округе сквозь пустые проемы из-под лопнувших от жара витражей. Старик сказал, что там внутри мертвый священник, поскольку без убийства служителя божия второй обет не может быть принесен.

– Значит, я все правильно рассчитал, – сказал Урс. – Едем!

На ночлег мы остановились в каком-то холодном придорожном сарае, который едва различили в темноте. Горящая церковь превратилась в розовеющую точку на горизонте. В сарае было холодно, и я развел небольшой костер, чтобы согреться. Кажется, Урса не интересовали еда и тепло: освещенный пламенем, он лихорадочно листал свои записи. Глаза его в запавших глазницах сверкали. Я завернулся в плащ и зарылся в остатки сена, а он все сидел, пока огонь не превратился в угли. Мне не спалось, потому что казалось, будто старик смотрит прямо на меня. Я лежал, не шевелясь, и видел, как отец Урс насыпал в свою флягу какой-то порошок, а потом несколько раз встряхнул сосуд. Спустя некоторое время я незаметно задремал.

Урс поднял меня до рассвета, вырвав из тяжелого мутного сна. Мы ехали прямо на восток, где край неба уже начал розоветь. По пути мы не разговаривали, хотя у меня было много вопросов, но по сосредоточенному лицу монаха я видел, что лучше держать язык за зубами.

Мы ехали, пока не рассвело и из белой мглы на горизонте не показались развалины старого рыцарского замка на невысокой скале. Мы пересекали вересковую пустошь, и вокруг не было ни души, только несколько птиц кружили в вышине. День обещал быть ясным.

Рука побаливала, но я не просил старика сменить повязку. Он смотрел только на руины замка, который становился все ближе. К полудню мы оказались у подножия скалы, от которой вверх поднималась дорога, некогда широкая, а сейчас засыпанная битым камнем и заросшая сорняками.

Старик посмотрел наверх и сказал:

– Он там.

Я поднял голову. Над выщербленным краем стены поднимался сизый дымок. Старик еще раз посмотрел на небо, а потом сверился со своими записями.

– Выходит так, – сказал он, – что у нас не больше часа.

Он посмотрел на меня, а потом протянул мне свою флягу.