– Я не знаю, с чего начать, – сказал человек.

– Так начни с самого начала.

Человек снова замолчал, очевидно, собираясь с духом.

– Можем помолиться вместе, – сказал старик. – Искренняя молитва, идущая от сердца, дарует силы в самом непростом деле.

– Не нужно, святой отец, – прошептал человек снаружи, – я просто подбирал слова.

– Продолжай, сын мой.

– Я должен вернуться мысленно на семнадцать лет назад. Я тогда только начал служить в отряде у капитана Магнуса и в первом же бою с имперцами был ранен. Рана была неопасная, но выздоровление заняло почти месяц.

– Отрадно слышать, что ты бился за правую веру против презренных раскольников, – сказал старик.

– Я всегда бился за деньги. Через два года, после того, как отряд Магнуса разбили, я уже дрался за императора. Главное, чтобы платили хорошо.

Человек замолчал, молчал и священник. Очень далеко часы на городской ратуше пробили три часа.

– Но речь не об этом, – продолжал исповедуемый. – Мы стояли в небольшом городке, князь которого платил нам за то, чтобы мы защищали его владения от разбойничьих банд, а по сути – от таких же отрядов, как наш. Была поздняя осень, но снег еще не лег. После ранения я целыми днями бездельничал, пил пиво и играл в кости. Рука моя, из которой наш цирюльник достал арбалетный болт, заживала плохо. Ходили слухи, что имперцы смазывают стрелы ядом, чтобы любая рана становилась смертельной. Как-то мы остановились на постой в одной опустевшей деревушке и напились из колодца, напоили и лошадей. Очень скоро у всех начались рези в животе и страшный понос. Цирюльник заставил нас тогда есть уголь из кострища, а воду кипятить в котле. Никто не умер, но все решили, что деревенские перед уходом намеренно отравили воду.

Так вот, рана заживала плохо, несмотря на все усилия цирюльника. Он говорил, что другому, менее крепкому, чем я, руку пришлось бы отнять. Он давал мне какие-то мази и менял повязки, которые всегда кипятил. Хорошо, что это была левая рука, и я по-прежнему мог сражаться. В благодарность за заботу я хотел отдать цирюльнику малую пистоль, которую забрал у одного убитого лейтенанта швейцарских пехотинцев. Эта пистоль свободно помещалась в ладони, тогда как обычные были длиной не меньше локтя. Правда, и стреляла эта малютка пулями не больше сушеной вишни, летевшими шагов на десять, но не раз впоследствии она спасала мне шкуру. Я носил ее в правом сапоге, где пришил специальный карман. О, это было настоящее наслаждение, когда я стоял, разрядив свою аркебузу, а ко мне бросался какой-нибудь саксонец или швед, размахивая палашом и готовясь снести мне башку одним ударом. Он ничего не успевал понять, потому что маленькая пуля вышибала ему мозги, и последнее, что он видел – это меня и мою руку, окутанную дымом, как у колдуна, потому что пистоль была почти неразличима в пылу боя.

Цирюльник отказался от этого подарка, а я был втайне рад. Больше пистоли он обрадовался книге, найденной мной в каком-то разграбленном богатом доме. Я был грамотен, и книга мне понравилась. Это был переведенный на латынь труд какого-то араба по хирургии, с прекрасными рисунками, напечатанный в Париже и переплетенный в телячью кожу в мастерской. Цирюльник чуть не оторвал мне здоровую руку от радости.

Человек замолчал.

– Продолжай, сын мой, – сказал старик.

Он боялся, что снова впадет в забытье в застывшем плотном воздухе исповедальни, оцепенеет, как муха в капельке смолы.

– В один из дней я валялся на соломе со жбаном ржаного пива, которое хорошо варили в тех краях. Дозорный криками известил, что к воротам приближается незнакомец. Наш лейтенант и несколько ребят вышли навстречу. Я тоже поднялся с подстилки, предвкушая развлечение.

Это был старый монах верхом на таком же старом муле. Старик ехал, полузакрыв глаза, а мул шел, опустив голову, и остановился только тогда, когда один из наших тронул животное за морду. Монах открыл глаза, пробудившись от дремоты. Он без страха смотрел на обступивших его вооруженных людей. Его спросили, куда он держит путь. Кажется, он плохо понимал местный грубый язык и отвечал на латыни, которую никто из солдат не разбирал. Я стоял в отдалении и расслышал только, что он едет в один из городов этой области по делам своего монастыря. Монах уже протягивал солдатам какой-то пергамент, но это было то же самое, что давать его слепцам, поскольку солдаты были неграмотны. Кто-то кликнул Магнуса. Тем временем монах спешился, а его мул стал пощипывать жухлую траву на обочине. Я лучше рассмотрел старика, и мне показалось, что ста`тью он больше походит на воина, чем на служителя господа. Он без страха смотрел на солдат и спокойно перебирал четки. Монах снял капюшон, обнажив лысый череп, покрытый круглой кожаной шапочкой там, где, несомненно, была тонзура.

Явился заспанный Магнус. Рассмотрев старика, он разразился радостными возгласами.

– Отец Урс! – воскликнул он и раскрыл объятия.

Лицо старого монаха озарилось улыбкой.

– Магнус! – сказал он, а капитан тем временем уже совсем не почтительно хлопал монаха по плечам и спине.

Из их сбивчивых возгласов я понял, что они старые товарищи по экспедиции в Новый Свет, со времени которой прошло уже много лет. Не виделись они тоже изрядно. Капитан распорядился подать еды и питья и увел отца Урса к себе. Мула тоже отвели в конюшню к нашим лошадям. Солдаты разошлись, переговариваясь между собой.

Утром Магнус вызвал меня. Со стола еще не были убраны остатки завтрака, а с самого края лежал кожаный кошель.

– Как твоя рука? – спросил Магнус.

Я показал. Она еще плоховато гнулась, но кружку пива могла удержать.

– В любом случае, сражаться тебе не придется, – сказал капитан. – Ты же неплохо знаешь эти места?

Я кивнул. До того, как попасть к Магнусу, я немало поскитался по окрестным городам и деревням. Магнус сказал:

– Отцу Урсу нужен сопровождающий до Хондорфа. Слышал о таком?

– Даже бывал. Там недалеко развалины монастыря.

– Святой отец едет туда, чтобы опознать преступника, который украл ценную книгу из монастырской библиотеки. В этом монастыре отец Урс обретался последние годы, постигая мудрость и смирение. Злодея задержали мирские власти за какой-то проступок, при нем нашли книгу с клеймом монастыря и сообщили настоятелю. Аббат отправил отца Урса с провожатым, чтобы вернуть книгу и свидетельствовать в суде, но проводник занемог в дороге, а мой старый друг уже в летах и опасается одолевать долгий путь в одиночку. Сколько пути отсюда до Хондорфа?

– Верхом – день. На муле, верно, два, – ответил я.

– Мне трудно отказать давнему другу, который спас мне жизнь в дальних краях. Кроме того, он предлагает хорошие деньги за простую работу. Сопроводить его в Хондорф, подождать, пока он заберет книгу и будет свидетельствовать перед магистратом. Отец Урс не собирается присутствовать на экзекуции.

– Охранять монаха нужно и на обратном пути до его монастыря? – спросил я. Монастырь мог быть и в сотне лиг отсюда.

Капитан замотал головой.

– Только досюда, таков был уговор.

– А почему именно я?

Магнус пожал плечами.

– Ты грамотен, знаешь латынь, бывал в этих краях. Никого из лейтенантов я в проводники дать не могу. Отец Урс сведущ в разных науках, и в медицине. Твоей ране пойдет на пользу. Кроме того, он сам на тебя указал.

Я молчал, думая, а нет ли в словах капитана двойного дна. Спустя мгновение капитан продолжал:

– Я знаю его много лет и могу за него ручаться. Он не похож на всех тех церковников, которых я встречал. Там, в Новом Свете, он перенес неимоверные мучения, когда его пленили туземцы. Они срезали ему кожу с головы и оскопили. И принесли бы в жертву какому-то своему богу, если бы наши товарищи не пришли на выручку.

Я содрогнулся, хотя на войне привык к жестокостям.

– Со своим увечьем он не мог стать епископом, – продолжил Магнус, – но ему позволили остаться при монастыре и заниматься книгами и пергаментами. Кроме бога и книг в его жизни больше ничего нет.