Шаги приближались, знакомый аромат духов ударил в нос. Но теперь к сладкому запаху прибавился еще один: тяжелый, кислый, с металлическим привкусом крови. Я обернулся. Босая, в разорванном, испачканном платье, мимо меня прошла Кира.

– Значит, такой у тебя был план?

Лицо Артура осунулось, побледнело, глаза расширились. Он хотел было что-то сказать, но из открывшегося рта вырвался хрип. И по его безумному взгляду, по испарине, выступившей на лбу, я все понял. Артур схватился руками за ворот рубашки, пытаясь расстегнуть, с силой дернул, верхняя пуговица отскочила, покатилась по полу. Он попятился, широко открывая рот, будто ему не хватало воздуха, и, уткнувшись спиной в стену, стал оседать на пол. Кира опустилась рядом. Тонкие пальцы с обломанными ногтями впились в горло Артура.

– Просто работа?

Артур захрипел, корчась в удушье. Я растерянно озирался, не зная, что делать. Бежать было некуда. Не спуская глаз с Киры, я шарил рукой по стене в попытках нащупать кнопку автоматического открывания дверей. Чтобы быть незаметней, я изо всех сил вжимался в стену, прячась между пирамидами поставленных друг на друга коробок с искусственными цветами, венками и подсвечниками. Холодный металлический крест уперся мне в спину, я дернулся, коробка на вершине пирамиды качнулась и с шумом грохнулась.

Вздрогнув, Кира обернулась. Отпустив Артура, она смотрела на меня с изумлением и жалостью.

– Ты? – прошептала она. – Ты?

Артур завалился на бок, гулко стукнувшись головой о пол. Он больше не двигался.

Я попятился. Продолжая судорожно шарить по стене, нащупал венок, выдернул из него крест и выставил перед собой.

Кира подошла так близко, что я увидел искусанные в кровь губы, тонкую рваную рану на шее, затянутые мутной пеленой глаза и темные едва заметные пятна на коже – смерть проникала в ее тело медленно, надеясь сполна насладиться процессом.

Девушка протянула руку, желая по привычке взъерошить мне волосы, но тут же брезгливо отдернула.

– Почему ты не помог мне?

Кира наклонилась к моему лицу так близко, словно хотела поцеловать.

– Я не мог…

Пытаясь отгородиться, я поднес крест к лицу.

– Мог.

От холодного дыхания Киры рука замерзла, пальцы разжались, крест с глухим стуком упал. Но Кира даже не глянула на него. Ее подернутые пеленой глаза не отрывались от моего лица.

– Мог…

Кира схватила меня за руку. Острые ногти впились в запястье, но я не чувствовал боли. Ком застрял в горле, он становился больше, мешая дышать, лицо Киры плыло перед глазами.

– Почему ты не сказал мне?

– Я не знал!

– Что он наобещал тебе? Зачем вы перенесли площадку? Почему изменили место съемок?

– Я не знал!

Страх, что сдавил грудь, выплеснулся наружу и, задыхаясь от злости, я схватил ее за плечо: ладонь обожгло холодом, словно я коснулся ледяной глыбы. Но гнев и обида на то, что она не хочет услышать меня, заглушили боль.

– Нет! – кричал я, заглядывая ей в лицо, пытаясь прочитать на нем хотя бы намек на то, что она понимает меня. – Нет! Я не знал! Я не мог!

Как никогда в жизни, в этот миг мне хотелось, чтобы она кивнула, прищурившись, взъерошила мне волосы, став прежней насмешливой и надменной Кирой.

Кира всхлипнула, я отпустил ее, провел ладонью по щеке.

Я хотел, чтобы она поверила: я не мог ей помочь. Но больше всего я хотел вместе с ней сам поверить в это.

Кира вздрогнула, скривившись от отвращения, отбросила мою руку и отвернулась.

– Он говорил, ты давно на вебкаме, – оправдывался я, – что для тебя это просто работа, тебе нравится… ты знала, на что шла…

Мертвое лицо Киры исказила гримаса ненависти:

– Знала? Знала, что меня убьют? Значит, раз я снимала трусы перед камерой, можно со мной делать все, что угодно? Можно бить, резать, насиловать? Ты так считаешь? А ты молодец, быстро учишься…

Она кивнула в сторону лежавшего на полу Артура.

– Но я… но ты… ты же сама…

– «Сама» что? – Кира говорила громче, срываясь на крик. – Что «сама»? Сама виновата? Конечно! Я виновата! А он – нет. И ты – нет. И тот, кто деньги платил – тоже не виноват. Он же не пошел на улицу убивать хороших людей. Он заказал меня. Меня же можно…

Всхлипнув, Кира замахнулась. Пощечина выстрелом прозвенела на весь склад. Ударившись о темные остовы гробов, звук рассыпался на тысячи вскриков, швырнув меня в прошлое.

Съемки шли все чаще, и с каждым днем фантазия заказчика становилась все более извращенной.

Теперь Кира не просто раздевалась. В накинутой на плечи рубашке она сидела напротив экрана, вплетала в косу траурную ленту или украшала голову венком из искусственных цветов. А после острым лезвием ножа делала надрезы на руках, груди, бедрах и, томно глядя в камеру, слизывала кровь. К концу съемок порезы становились глубже, и красными каплями был усеян весь складской пол. И если раньше невидимый зритель, отдававший приказы, казался мне странным, то теперь, глядя на то, что вытворяла Кира, я думал, что он наглухо поехавший псих.

Я избегал смотреть на то, что происходит на «съемочной площадке», как называл Артур огороженное гробами место. Каждый раз, когда Кира начинала сладострастно извиваться, а на белой рубашке расплывались рубиновые капли крови, я чувствовал тошноту: острой болью сводило живот, горький ком подкатывал к горлу, я брал планшет и уходил на улицу.

Я рисовал, стараясь не думать о Кире, но даже стоя у дверей склада на холодном воздухе, я все еще чувствовал терпкий запах крови, смешанный с ароматом Кириных духов, и слышал тихие стоны, больше напоминавшие мольбы о помощи.

Поначалу с Кирой я почти не общался. Здоровался при встрече, помогал донести вещи, перевязывал бинтами изрезанные руки, наливал чай.

Она, сидя у меня в каморке, молча курила, а на прощанье, дожидаясь такси, натягивала ботинки на высоких каблуках и, взъерошив мне волосы, уходила.

А я продолжал рисовать. И с каждой новой съемкой девушки в моем планшете становились все больше похожи на Киру.

Однажды она приехала рано. Заметив на экране рисунки, начала разглядывать.

– Здорово! – Она смотрела на меня с восхищением. – Не знала, что ты художник.

Я смутился.

– Да нет, я не художник, это так, наброски. Я подрабатываю. Обложки делаю и все такое. Это просто… Платят немного, поэтому тут еще приходится. Сторожем…

– Ничего себе «просто»! – Кира удивленно покачала головой. – Я так и за сто лет не нарисую. А другие покажешь?

Я показал ей другие. Кира охала, хвалила, смотрела на меня с уважением, словно я делал что-то настолько необычное, чего никто никогда до меня не делал.

С этого момента мы подружились. Теперь она каждый раз приезжала заранее. Мы пили чай, я показывал ей рисунки, рассказывал про художку, дурацкую работу сторожем и тонкое покалывание в пальцах, которое бывает, если не выпускать стилус больше пяти часов, и про то, как безумно хочу победить в конкурсе, для которого вот уже полгода вечерами создаю рисунки. А она в ответ говорила о себе.

Как занималась баскетболом и играла за крутой столичный клуб. Как обещали позвать в сборную. Про травму колена, долгое восстановление, разбитые мечты, неудачный брак, развод и отчисление из команды.

И эти беседы роднили нас, делали ближе, отгораживая от огромного страшного мира, где остальные люди были богатые, успешные и точно знали, как нужно жить правильно.

Единственной темой, которую мы обходили стороной, был вебкам. Кира называла его «просто работа», но каждый раз после съемки, собирая вещи в красную спортивную сумку, она избегала смотреть мне в глаза, словно стыдилась и чувствовала неловкость.

Артур, казалось, не замечал этого.

– Ей нравится, – возражал он, когда я пытался поговорить о Кире, – ее никто не заставлял, сама согласилась. И клиент доволен. Мы делаем хорошее дело, Пашка. Спасаем мир. Я знаю клиента. Заказ у него брал. Уважаемый человек, должность высокая, денег полно. А в голове – бесы. Представь, не было бы Киры – он тогда вышел бы на улицу. Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце, а исполнившееся желание – как древо жизни. Книга Притчей Соломоновых, глава тринадцать. Успокойся. Все довольны. И он, и она, и мы. Возьми деньги и ни о чем не думай.