Она кивнула.

– Я не имела в виду ничего определенного. Но ты славный малый, Веум. Если когда-нибудь тебе станет одиноко… вспомни старушку Сольфрид Бреде. Не могу поручиться, но может оказаться, что буду дома. Я тебе расскажу…

Она собиралась что-то мне рассказать. Но сначала ей нужно было выпить еще рюмочку. На этот раз она налила себе вдвое больше, чем в первый. Тянулся нескончаемый хмурый день, и она не знала, как скоротать его. Она предложила мне еще коньяку, но я не отпил и половины из того, что у меня было.

– У меня есть друг, – продолжала она, – можно сказать «любовник». Мы встречаемся уже десять лет с небольшими перерывами. Он пережил двух моих мужей. Он тоже славный малый, один из тех, с кем всегда бывает хорошо, ласковый и очень хороший друг, с которым я могу говорить обо всем, не напрягаясь и не контролируя себя. Но я ни за что в жизни не вышла бы за него замуж. Никогда!

– Почему?

Она смотрела прямо перед собой, потом заглянула в бокал и отпила еще немного.

– Сама не знаю. Может быть, потому, что он слишком хорош или я просто боюсь, что такой брак будет длиться всю жизнь, а я не совсем уверена, хватит ли на это моих сил. Это как уход в плавание на корабле: никогда не знаешь, вернешься ли вновь в свою гавань. Кроме того, он женат.

Я кивнул и допил свой коньяк.

– Еще? – спросила Сольфрид.

– Спасибо, нет. Мне пора идти.

– Веум! – позвала она.

– Да?

– Ты производишь впечатление хорошего парня… Не мог бы ты – прежде чем уйдешь – поцеловать меня?

Я смотрел на нее. И хотя она сидела всего в полутора метрах от меня, я чувствовал, как необычайно трудно мне будет подняться и преодолеть огромную пропасть, нас разделяющую.

– Даже если ты влюблен в другую, один поцелуй ничего не значит. Поцелуй – это просто поцелуй.

Со своими четырьмя мужьями и феноменальным любовником в придачу она, сидя у себя на диване, была нищенкой, выпрашивающей поцелуи. Всеми позабытой нищенкой.

Я встал, подошел к ней и наклонился, опершись одной рукой о журнальный столик. Запах фиалок усилился. Пышная грудь вздымалась, как морской прибой. Другой рукой я придержал ее затылок, слегка повернул ее лицо к свету и внимательно рассматривал. Казалось, что мужья прошлись по нему копытами, любовники царапали его своими острыми когтями, сыновья долгие годы не касались его, запихнув подальше в шкаф вместе со старыми игрушками. Мужчины оставляли следы на лице Сольфрид, и это лицо их хранило. Сольфрид приходилось жить, подставляя лицо непогоде и шторму и отплевываясь. В итоге она осталась одинокой, одинокой в слишком большой для одного человека квартире, с лицом, слишком тяжелым для нее одной, и с бокалом вина, которого вполне бы хватило на двоих.

Я раздумывал, не поцеловать ли ее в щеку, как целуют мать. Но все-таки поцеловал в губы, не спеша и долго, как целуются давние любовники. Тяжело дыша, она прижалась ко мне и обняла за шею. Я завершил свой поцелуй и осторожно высвободился. Кондуктор дал последний свисток, поезд уже отправлялся. Прощай, дорогая, прощай.

– В другой раз, Сольфрид, в другой раз, – повторял я хрипловатым голосом.

– Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, если дело касается таких приятных вещей.

– Понимаешь, у меня дела. Я должен найти убийцу.

Она протянула ко мне руку, но потом опустила. Взгляд ее искал бокал, и рука потянулась за ним.

– О'кей, – проговорила она, – я не хотела… ты ведь… но не забывай меня, Веум. Когда-нибудь…

Я кивнул оттуда, где стоял – посреди комнаты, – и вид у меня, вероятно, был глуповатый.

– В другой раз. Всего хорошего.

– Счастливо, – сказала она и пошла открывать мне дверь.

Я, как бестелесная душа, не коснувшись ее, проскользнул мимо, и она закрыла за мной дверь. Я шел по балкону и думал, что она, в сущности, права. Никогда не следует откладывать на потом то, что можно сделать сейчас. Потому что никогда не знаешь, что ждет тебя завтра. Может, ты будешь лежать, истекая кровью, в чужой прихожей, так и не поняв, что же произошло.