– А потом? – продолжал Хамре.

Она пристально смотрела на него. Казалось, что в этой комнате они были только вдвоем. Паулюс Смит, я и женщина из полиции превратились в статистов, пребывающих где-то за кулисами, в этом камерном спектакле для двоих. Взгляды Венке и Хамре встретились, и они глядели друг на друга, можно сказать, с вызовом.

– Вы возобновили ваши отношения? – спросил он.

– Мы возобновили наши отношения, – сказала она с сарказмом. – Но это звучит так, будто у нас было какое-то деловое соглашение. Да, мы возобновили отношения, но не сразу, а спустя некоторое время. Гюннар сказал, что искал меня, что специально устроился здесь на работу и переехал из-за меня, чтобы быть поближе и иногда видеться. Это произвело на меня впечатление.

– Да, я могу это понять.

– Можете? Я давно уже чувствовала, как все обернется, как пойдет у нас с Юнасом, и мне необходимо было чье-то внимание, чья-то любовь. Я любила Юнаса, люблю его до сих пор и буду любить до самой своей смерти, хотя он уже мертв. А то, что было между мной и Гюннаром, – это совсем другое. Это было одностороннее чувство с его стороны. То же самое, что было между мной и Юнасом, но тогда любила я.

– Значит, вы были с Воге в интимных отношениях?

Она молча кивнула и проглотила слюну.

У меня разыгралась сильнейшая мигрень и мучительно стучало в голове. Паулюс Смит мрачно смотрел на Венке, она же глядела только на Хамре.

– Когда это произошло? – спросил Якоб. – Это случилось до или после того, как вы разошлись с Юнасом Андресеном?

Она всхлипнула.

– . Это было до! Но это ничего не значит, это не было изменой и не имело никаких последствий. Ведь между Юнасом и мной все давно уже было кончено. Я чувствовала это всем своим существом. Казалось, что вся любовь, жившая во мне, спряталась куда-то глубоко внутрь и там заморозилась. Вы понимаете? Это было незадолго до того, как Юнас совсем переехал от нас. Но до того!

– Можно считать, что ваш муж покинул вас именно по этой причине?

– Кто? Юнас? Конечно, нет! У него уже была другая – эта самая Сольвейг. Он ничего не знал о нас с Гюннаром. Я бы это заметила, и он бы обязательно сказал мне об этом, когда переезжал. Нет. Об этом знали только мы двое. И мы были очень осторожны. Мы редко встречались – только когда были совершенно уверены, что никто об этом не узнает. Чаще встречались у него, иногда у меня. Но у него было надежнее, там было спокойнее.

– Вам было хорошо вместе? – задал очередной вопрос Хамре.

И снова вызывающий взгляд.

– Хорошо? Да, хорошо, как может быть хорошо двум взрослым людям, если они оба разочарованы и обмануты. Было приятно дарить кому-то свою нерастраченную нежность и то же получать взамен. Всегда хорошо что-либо делить с другим, даже если это тайна или нечто недозволенное. Поймите: я воспитывалась в очень строгой среде, особенно это касалось таких вопросов. Неверность считалась непростительным смертным грехом, независимо от обстоятельств. Измена Юнаса не снимала и не уменьшала моей вины. Вы понимаете?

– Вы когда-нибудь говорили о… – начал Хамре, но запнулся и задал вопрос по-иному: – Не могли бы вы сказать, фру Андресен, по какой причине Гюннар Bore мог убить вашего мужа? Он что, ревновал?

Она отрицательно покачала головой.

– Ведь мы были почти разведены. Никаких причин не было. Между мной и Юнасом все давным-давно было кончено.

– Но не с вашей стороны, у вас оставались к нему какие-то чувства.

Она не ответила. Мы видели, как она подбирала слова. Несколько раз открывала рот, собираясь что-то сказать, но так и не произнесла ни звука.

– Совершенно очевидно, – сказал Хамре, – что независимо от событий сегодняшнего вечера, у нас есть серьезные основания подозревать именно вас в убийстве вашего мужа.

– Послушайте, Хамре, – перебил его Паулюс Смит, – возьмите себя в руки. Какого черта вы говорите… Вы же не думаете… – Он взглянул на меня, ожидая поддержки, но я промолчал, и он продолжал: – Гюннар Воге убил сегодня вечером этого парнишку, и он, как я понимаю, уже сознался.

– Неофициально, – ответил Хамре.

– Но тем не менее сознался, – продолжал Смит, – и причина убийства ясна: парень что-то знал. Он знал, что Воге убил Андресена. Он стоял внизу с Веумом и мог видеть то, чего не видел Веум.

– Вы думаете, это возможно? – кисло поинтересовался Хамре.

– На девяносто девять процентов, – продолжал Смит. – Этот парень видел, как Гюннар Воге ударил ножом Юнаса Андресена и исчез, спустившись по лестнице, пока Веум поднимался по другой. И когда сегодня вечером Воге понял, как много этот парень действительно знает, ему оставалось только одно. Все довольно просто, Хамре, совсем несложная канва.

Я тяжело облокотился о стол и, пристально глядя на Венке Андресен, сказал:

• – Ты мне лгала про Гюннара Воге, Венке.

Все молчали. Венке медленно повернулась ко мне. Она смотрела на меня своими большими темно-синими глазами, которые я впервые увидел меньше двух недель назад. Я смотрел на ее рот, губы, которые поцеловал и надеялся, что поцелую еще. Я смотрел на ее лицо и вспоминал, как мягко и доверчиво она потянулась тогда ко мне и я поцеловал ее тогда в первый и единственный раз.

– Ты мне лгала, – повторил я. – Обо всем остальном ты сказала правду. Все остальное я более или менее мог проверить. Ты говорила правду и о Рикарде Люсне – он сам потом признался, что врал мне. Но когда я спрашивал тебя о Гюннаре Воге, ты мне лгала. Почему, Венке?

Она отвернулась и смотрела на Хамре, будто искала у него защиты от меня, будто он мог защитить ее.

– Я не понимаю, – произнесла она, – за что Гюннар мог убить Юнаса?

– Нет, конечно, – сказал я, – ты не знаешь этого, и мы этого не знаем. Но если как следует вдуматься, это не удивительно, потому что Юнаса убил не Гюннар Воге, это сделала ты.

Лицо ее вспыхнуло, и она резко повернулась ко мне.

– Послушай, Веум, – вмешался Смит, – ведь уже есть…

Якоб Э. Хамре наклонился вперед, напряженно вглядываясь в Венке.

– Это ты убила его, – повторил я, – и ты прекрасно это знаешь. Мы просто не видели этого. Я этого не видел, но сейчас все стало предельно ясно – и теперь понятно, почему ты мне лгала.