Если бы в школе у нас не было комплексов… Жизнь тогда могла бы сложиться совсем по-другому! Мы стали бы успешнее. Возможно – перестали бы сутулиться, пряча глаза в пол, не боялись бы высказать свое мнение, не переживали бы, что о нас подумают другие… Да, еще бы мы не стеснялись знакомиться – на улице, в гостях, в общественных местах. И не сидел бы, запертый в прутьях грудной клетки, маленький запуганный человечек… Если бы только в школе у нас не было комплексов…

Но жизнь сложилась по-другому!

Говорят, что это происходит в торжественной обстановке. Говорят, что ученики (преподаватели так и продолжают называть их «детьми», хотя в среднем им уже исполнилось от двадцати трех до двадцати пяти лет, а некоторым из них – и вовсе больше тридцати, но это в редких, исключительных случаях), приходят на торжественную линейку наряженные. Белый верх, черный низ. Девушки – в черных до колена юбках. Не дай Бог надеть юбку короче колена! Тогда завуч, эта стервозина, сожрет с потрохами, а остатки праха с вышеупомянутой злосчастной юбкой сожжет и развеет по ветру. А учитывая специфику нашей школы все это вовсе не метафора! Впрочем надо заметить, что оба директора ШКОЛЫ, будучи мужчинами, относятся к таким юбкам весьма снисходительно.

Говорят, парни приходят на торжественную линейку аккуратно причесанными. В выглаженных белых или светло-розовых рубашках, в брюках с аккуратно отутюженными стрелочками.

Говорят, что после всех торжественных речей оба директора, по очереди, возвращают выпускникам способности, отобранные в начале обучения, и во много раз преумноженные… Все это делается с пафосом и должно запомниться на всю жизнь!

Говорят, так должно быть по традиции… Вот только в моем случае все пошло не так!

***

Была середина мая. Дни стояли теплыми, а вечера – душными, пыльными и тоскливыми. Таким же душным и пыльным был воздух в тренажерном зале, где мне по плану нужно было заниматься еще двадцать минут на беговой дорожке, а затем еще полчаса на других тренажерах.

– Макс, – услышал я голос Демида и обернулся. Он, судя по виду, стоял возле меня как минимум минуту, но заметил я его только сейчас.

– Что?

– Я говорю, тебя директор вызывает… Просил сходить за тобой…

– Черный или Белый? – глупо спросил я, чувствуя себя при этом как Гарри Поттер, уговаривающий распределительную шляпу отдать его в хороший Гриффиндор, а не в плохой Слизерин.

Видимо, Демиду в голову пришла та же мысль, поскольку он усмехнулся.

– Черный, – ответил он, ехидно улыбаясь. Впрочем, в его глазах все же читалось сочувствие.

Мир внутри меня замер, а затем рухнул и разбился к чертям собачьим! Что поделать: мы, воспитанные на русских народных сказках, где добро побеждает зло, а добрые богатыри навешивают оплеух злым иноземным врагам, стремимся быть светленькими, чистенькими и пушистенькими. По крайней мере – казаться такими самим себе! Именно поэтому все ученики ШКОЛЫ хотели получить обратно свой Дар из рук Белого.

Повторюсь, что в моем случае все пошло не так!

Я вытер вспотевшее лицо полотенцем и, выключив беговую дорожку, направился к выходу, ведущему в Черный коридор.

– Макс, подожди! – окликнул меня Демид. – Они в парилке. В нашей! – Он взглядом показал на пристроенную к мужской раздевалке маленькую сауну, куда мы заходили после тренировок.

– Они? – опять глупо спросил я, хотя обо всем уже догадался. Скверно…

– Ага. Он и его сын. Макс, сочувствую…

Я похлопал его по спине, попутно отметив, что он и правда мне сочувствует. Хороший парень, честный и добрый. И – всегда мне симпатизировал. Да, если бы не мой дурной характер, мы вполне могли бы стать друзьями. И почему мы с ним враждовали все эти годы?

Стоп. А откуда я все это знаю? Неужели мои способности уже возвращаются ко мне?

Все произошедшее со мной в парилке вспоминалось потом как в тумане. Собственно, там и в правду все было в тумане. Вернее – в густом пару.

В парилке они были вдвоем. Петр Алексеевич – директор Черного крыла Школы: высокий, худой, но подтянутый мужчина лет пятидесяти пяти. Светловолосый (хоть и Черный), с внимательными глубоко посаженными серыми глазами, которые, казалось, видят тебя насквозь! Его побаивались, и в разговоре со сверстниками упоминали слегка пренебрежительно, боясь, чтобы их не уличили в излишней любви к Черному крылу. Но в целом – любили! За вполне терпимый, а порой даже добродушный характер, смешные шутки, отпускаемые им всегда к месту, и – это самое главное – за то, что часто в конфликтных ситуациях между учениками и учителями он принимал сторону учеников. Дважды он помогал и мне…

Совсем по-другому обстояло дело с его сыном. Ему было примерно тридцать пять. Его не любили! Если точнее – его ненавидели! Его даже звали по-дурацки: Нестор. Невысокий, сутулый, худой. Если его отцу худоба шла, то в случае с сыном природа явно была жестока… Сын был щуплым. Худой, низкий и сутулый, с длинным орлиным носом, заостренным кверху. С глубоко посаженными пронзительными глазами, которые высокомерно, со злостью, смотрели на окружающих. Внешность Нестора как нельзя точно подчеркивала его должность учителя Черной Магии.

Они сидели на деревянных скамьях. Отец – выше, сын – ниже. Как и положено по статусу. Петр Алексеевич, в одних трусах и войлочной банной шапочке, с интересом разглядывал меня. Нестор, завернувший свое неказистое маленькое тельце в белую простынь с печатью (словно он стеснялся показать свое тело даже отцу), смотрел на меня презрительно, но в целом – равнодушно.

– Добрый день, Максим! – поздоровался со мной Петр Алексеевич и жестом пригласил сесть рядом.

– Вечер уже, – буркнул я, но все же подошел ближе. Садиться не стал. Залезать на верхнюю скамью было бы несколько невежливо, панибратски. А садиться рядом с противным Нестором не хотелось.

Нестор, словно прочитав мои мысли, усмехнулся.

– Да, Максим, ты прав! Уже вечер… – задумчиво протянул Петр Алексеевич, думая о чем-то своем. – Солнце скоро сядет… Надо успеть до захода солнца!

– Что успеть? – не понял я.

– Через два дня, Максим, у вас последний звонок. А после него – выпускные экзамены. И, как говорится, в добрый путь! А я хочу предложить тебе пройти экзамен заранее, так сказать – экстерном. Учился ты хорошо, так что труда тебе это не составит… Ну как – согласен?

– Когда? – спросил я.

– Сегодня. Прямо сейчас. Зачем тянуть кота за… – Он, не договорив, улыбнулся. Однажды эту фразу он сказал прямо на открытом уроке. Под дикий хохот учеников и ужас, написанный на лице стервозной Нателлы Викторовны, мнившей из себя образец пристойности и этикета. Лицо ее тогда стало пунцово – бордовым, поскольку в конце поговорки упоминался далеко не кошачий хвост. – Повторяю свой вопрос: ты согласен?

– Нет. – Я постарался сказать это как можно тверже. Получилось так себе.

– Почему? – удивленно спросил черный директор. Его пронзительные глаза смотрели на меня внимательно, но, кажется, смеялись.

– Если я сейчас соглашусь, то это будет значить, что я стану Черным. Я не хочу…

– Максим… Ты серьезно?! Ей Богу, не ожидал от тебя! Сколько тебе лет?

– Двадцать три.

– Ты уже большой мальчик… Ладно, давай начистоту. Даже если ты сейчас откажешься, ты все равно станешь Черным. Такова твоя природа. Не возмущайся, дослушай! То, что ты станешь Черным, вовсе не сделает тебя плохим. И даже если бы ты стал Белым – это не сделало бы тебя хорошим. Быть плохим или быть хорошим, совершать добрые или злые поступки – все это решают сами люди. Посмотри на меня! Я – директор Черного крыла. Разве я кого-то из вас хоть раз обидел?

– Нет, – неуверенно ответил я. – Ни разу.