Позавтракали сваренными вкрутую яйцами и хлебом со сливочным маслом, выпили по чашке кофе. Сухо попрощавшись с матерью, я вышел во двор. Серёга уже уложил мои вещи в багажник старенькой, но крепкой тойоты, подаренной ему отцом, усадил меня на переднее сидение и пристегнул ремнём безопасности. Мы тронулись в путь. До деревни добирались несколько дней. Две ночи провели в придорожных гостиницах, остальные – в машине. Тесновато, но дешево и сердито. Студентам не привыкать.

Всю дорогу я чувствовал себя разбитым. Много спал. Когда не спал, то смотрел в окно на однообразные пейзажи: мелькающую зелень деревьев и полей, домики, коттеджи, заборы. Всё мне казалось каким-то блёклым, серым, несмотря на летнее цветное великолепие, которого я будто и не замечал. Говорили мало. Я не хотел, а Серёга деликатно не приставал с расспросами.

Когда добрались до Серёгиной деревеньки, была глубокая ночь. Я спал, приняв вечернюю дозу таблеток. Серёга припарковался на краю грунтовой дороги и вышел из машины, чтобы отворить ворота. Загнав тойоту во двор, он пошел в дом. Зажёг керосиновую лампу, бросил наши сумки на пол рядом с печкой и вернулся за мной. Помог взобраться на крыльцо, завел в дом и усадил на старенький диванчик, стоявший у стены. Он выглядел уставшим, а я был полусонным, так что есть мы не стали. Сняли одежду и улеглись спать, даже не умывшись. Я остался на стареньком диване, а друг расположился на скрипучей тахте, притаившейся около окна. Проспали мы почти до полудня.

Когда я продрал глаза, Серёга уже встал, натаскал воды из колодца, залил её в умывальник, стоявший в сенях, и умывался, расплескивая брызги и фыркая от удовольствия.

"Холодненькая!" – воскликнул он, увидев, что я за ним наблюдаю.

Я осмотрелся. Ночью, когда мы приехали, было не до того. Тусклый свет керосинки еле освещал комнату, я был сонный и плохо соображал. Теперь же я видел, что дом, в который меня привёз друг, простой и светлый, похож на избушку из детской сказки. Бревенчатые стены, низкий потолок, печь с лежанкой, стол, накрытый светлой скатертью, и две лавки. Маленькие оконца украшены цветастыми занавесками. В углу, по старинному обычаю, образа и свечи. Вот и всё нехитрое убранство. И никаких удобств, привычных современному человеку.

Туалет на улице в виде деревянного домика, вода из колодца. Электричества и связи нет. Холодильник, стало быть, тоже отсутствует. Зато под полом был погреб для хранения продуктов, глубокий и прохладный. Я лишь заглянул в него, но залезть не решился. Оттуда потянуло холодом и сырой темнотой, и я поспешил захлопнуть крышку. Во дворе стояла банька, которую Серёга обещал истопить вечером, если мне того захочется.

Пока я осматривал окрестности, Серёга сбегал к местным жителям, принес яиц, овощей, зелени и картошки. Достал из багажника походную печь, работающую на газовых баллончиках, и принялся готовить поздний завтрак.

"Отвык я уже от деревенской жизни, – пояснил он, кивнув на газовую печь. – Отец как-то справлялся по привычке, а я уже так не смогу. Электричество нам обещали провести, да так и не провели. А теперь и подавно не станут. Деревня вымерла. Остались несколько домов, в которых старики доживают свой век. Мой отец был одним из тех, кто не захотел покидать родные места. Тут, говорил, мать твоя похоронена и я рядом с ней лягу. Так и вышло".

Пока я слушал его монолог, на сковородке аппетитно заскворчала яичница, запахло свежим хлебом и луком. Серёга ловко снял с печи сковороду и поставил на огонь чайник. Разложил по тарелкам яичницу, присыпал зеленым лучком, отрезал по ломтю белого хлеба. Залил чайные пакетики кипятком и пригласил меня к столу. Я к тому времени успел не только обойти окрестности вокруг дома, но и умыться студеной водой. Чувствовал себя бодрее и лучше, чем обычно, словно обещанная матерью польза от общения с природой уже начала на меня действовать. Ел я с большим аппетитом, нахваливая кулинарный талант друга.

После завтрака мы прибрались и пошли прогуляться по деревне. Первый же дом, попавшийся нам на пути, был заколочен. Забор вокруг него покосился, участок и двор заросли бурьяном, собачья будка пустовала. Одинокая цепь, покрывшаяся ржавчиной, валялась в пыли. Следующий дом представлял собой такое же жалкое зрелище. И таких брошенных дворов было много. Серёга прав: деревня вымерла и теперь походила на поселения-призраки, про которые сочиняют страшные истории. Кругом царило запустение.

Скоро мы добрались до деревенского кладбища, где ситуация была не лучше. Заваленные кресты со стершимися от времени надписями, провалившиеся могилы, которые никто не поправлял, заросшие травой памятники с выцветшими, едва распознаваемыми фотографиями. Следить за кладбищем было некому. Новых захоронений тоже давно не было. Самая свежая могилка принадлежала Серёгиному отцу, умершему в декабре прошлого года. Серёга выправил отцу добротный памятник с выгравированным изображением, на котором тот улыбался. Рядом была похоронена его жена, Серёгина мать, умершая совсем молодой. С фотографии смотрела красивая женщина с грустной улыбкой и светлыми волосами, уложенными по моде тех лет. Я совершил в уме нехитрые вычисления и пришел к выводу, что женщина умерла в возрасте тридцати четырех лет, что показалось мне ужасной несправедливостью.

"Такая молодая и красивая! – думал я. – Жить бы и жить".

Но вслух ничего не сказал, не хотел огорчать Серёгу.

Постояв немного возле родительских могил, мы решили, что пора возвращаться. Солнце уже забралось высоко и нещадно палило. Назойливые мухи липли к телу, приходилось их отгонять березовой веточкой, которую я подобрал у дороги. Хотелось поскорей напиться холодной воды и спрятаться в тень. Шли мы молча. Серёга был задумчив и серьёзен.

Вдали замаячил чей-то силуэт. Я напряг зрение. Навстречу нам, с усилием передвигая ноги, шел человек. Серёга увидел его и приветственно помахал.

"Это Иваныч, – пояснил он. – Живет в трех домах от нас. Один из последних жителей деревни".

Иваныч оказался высоким седым стариком, немного сутулым и прихрамывающим на правую ногу. Белая борода рваными клочьями росла на его морщинистом лице, голову от солнцепека прикрывала старая потертая панама. Он нес удочку и ведро, в котором колыхалась грязная илистая водица.

– Серёжа! – приветливо воскликнул он. – А я вот на рыбалку ходил.

Он приподнял ведерко и продемонстрировал содержимое. В ведре лениво плавала пара мелких рыбёшек.

– Не та нынче рыбалка, – посетовал старик. – Разве что коту нашему, Ваське, на один зуб. Речка совсем обмелела.

– Рыбалка – дело хорошее, – поддержал разговор Серёга. – Думаю тоже сходить. Друг мой человек городской, хочу показать ему, что значит настоящая деревенская жизнь.

– Да, отец твой был рыбак знатный, – вздохнул Иваныч. – Каких сазанов мы с ним ловили! Таких уж больше нет.

– А мы с другом в поход пойдём, на озеро, – вдруг сказал Серёга – Там-то рыбалка получше будет.

Я удивился, поскольку про рыбалку и поход разговора не было, но промолчал.

– На Русалочье-то озеро? – хмыкнул старик, подумал немного, нахмурив косматые брови, почесал затылок. – Давно уж никто не ходит туда.

– Да, – согласился Серёга, – далековато, конечно, с ночевкой придется идти, но оно того стоит. Красота такая, что дух захватывает! И рыбы всегда полно было.

– Так-то оно так, – кивнул старик, – рыбалка там хороша и озеро живописное. Но ночевать в тех краях я бы не советовал.

– Почему? – неожиданно для себя спросил я.

Старик посмотрел на меня изучающим взглядом, потом перевел глаза на Серёгу и ответил ему:

– Места там неспокойные. Тебе ли не знать.

– В каждой глухой деревеньке есть места, обросшие байками. Местный фольклор, – усмехнувшись, пояснил мне Серёга.

– Байки – не байки, – обиделся Иваныч, – а люди-то там тонули, иных до сих пор не нашли.

– Когда я был маленьким, верил в сказки, – рассмеялся Серёга, – но сейчас, уж прости меня, дорогой Иваныч, многое могу объяснить и безо всяких чудес.