Снятое в желтом тусклом свете фонарей видео, выглядело устрашающе мрачным. Картинка дергалась так, что зацепиться глазу было совершенно не за что. Хорошо видна была лишь бликующая сталью красная лужа. Все поменялась слишком резко. На экране не очень четким черно-желтым фоном с оранжевыми пятнами тусклых фонарей, возник бульвар. Была видна изгородь, деревья, кусты, какие-то люди вдалеке, редкие прохожие. Она внимательно рассматривала их почти полчаса, укрупняла картинку, нажимала на паузы. Но вынуждена была признать: ни на траве, ни даже дальше, на плиточной дорожке, никто не стоял.
Кэт вспомнила все фильмы от «Бойцовского клуба»25 до «Острова проклятых»26 и все книги от «Горбунова и Горчакова»27 до «Билли Миллигана»28. Слишком уж нереален и странен был ночной Страстной. Она вдруг подумала, что сама убила, а потом вообразила несуществующего мужчину в пиджаке. Что если у нее – раздвоение личности? Для того, чтобы доказать самой себе, что это не так, прокрутила в голове события того вечера.
Кэт отчетливо помнила, как доехала до Кузнецкого моста. Поднялась из метро, и в арке, уже на улице, встретилась с Юлькой, подругой. Они прошлись до Камергерского, разговаривали, тщетно пытаясь понять скрытые мотивы Юлькиного непредсказуемого парня. Решили выпить по бокальчику вина и уселись в ресторанчике с черными диванами и огромными окнами, выходящими на фасад МХТ. Выпили, обсудили бывших мужей, потом еще выпили, обсудили неофициальных нынешних. После третьего говорили о скидках на Furla, новой удачной коллекции Dior и неудачной Yves Saint Laurent, а Кэт хвасталась фотографиями нового, ухваченного с огромной скидкой, пальто. После четвертого она зачем-то выложила, что совершенно рассорилась с Артемом. После пятого они уже почти рыдали о своих горьких судьбах. Было почти одиннадцать, из театра повалили люди. Закончился спектакль. Кэт встретила старого Тёмкиного – еще со студенчества – друга, саксофониста Мишку. Он вышел из театра с коллегой Лешенькой, ассистентом мхатовского режиссера. Они выпили еще по бокальчику, и теряющая последние крохи здравого смысла Кэт почувствовала, что хорошо бы пройтись. Юльку забрал ее – так и не понятый ими – своенравный парень, а Кэт решила, что прекрасно успевает на метро, поэтому предложила дойти до Пушкинской. Миша с патологически занудным Лешенькой, который почти мгновенно ей надоел, поддержали, и маленькая компания пошла по залитой ночными огнями Тверской. Двигались задорно и весело, травили байки о репетициях. Было только начало первого, поэтому решили еще выпить на одной из только что открытых у Пушкинской площади веранд. Ребята пошли выбирать стол, а Кэт сказала, что сначала покурит. Вместо этого, словно завороженная, она зачем-то перешла дорогу к кинотеатру «Россия», прошла мимо него и уверенно ринулась на Страстной бульвар. Там нашла свою школьную подругу Олю, лежащую в луже крови. Если бы кто-то спросил, зачем она отправилась к дому №9, которого так боялась, Кэт не смогла бы ответить. Ни тогда, ни сейчас.
Половина пропущенных – от Миши. Понятное дело, искал: в ресторан она так и не зашла. Вторая, не определяющаяся, надо полагать, от Лешеньки. Кэт долго вертела гаджет в руках, потом написала обоим извинительно-успокоительное сообщение о потерянном и найденном телефоне. Сразу после этого позвонила Илье, Олиному мужу, но он не взял трубку. Олина мама сказала, что будет на Бауманской после обеда. Кэт пообещала, что тоже приедет.
Окинула взглядом Страстной, снова тронула ступню Высоцкого и медленно пошла на Петровский бульвар. В голове было пусто. Кэт бездумно двигалась вперед, механически переставляя ноги. Что было у нее? Ничего не было. Ни улик, ни доказательств, ни зацепок. Ноль. Нужно было начинать сначала.
Из бесспорных ныне фактов был только один – Оли больше нет. Значит, скорее всего, маньяк существует. Возможно, он видел и ее. Возможно, знал, что она снимала место преступления на видео. Возможно, потерял ее в толпе на Пушкинской. Возможно, в подъезде в Зоологическом переулке даже не появился, его просто нарисовало воспаленное воображение. Возможно, когда на Страстной пришла Кэт, он уже скрылся, иначе как объяснить, что его не осталось на видео? А если нет? Если он все же видел ее и уже готовился устранить любопытную свидетельницу? В любом случае, знала Кэт, ей следовало бы найти его раньше, чем он отыщет ее.
Телефон зазвонил, когда она была на уже на следующем бульваре. Села на скамейку и ответила Сашке.
–
Ты как? – Осторожно спросил он.
–
Нормально.
–
Где ты?
–
На Сретенском.
–
Ты понимаешь, что она шла в редакцию, в «Известия» свои?
–
Это спорно.
–
Ничего спорного. Что иначе она могла делать ночью рядом со своей работой?
–
Страстной не по пути, он дальше. Не ехала она ни в какие «Известия», потому что она их проехала.
–
Кто знает, куда она собиралась, или где была до? С кем встретилась?
–
Чего ты хочешь?
–
Провести расследование.
–
Действуй, Шерлок. – Разрешила Кэт.
–
Мне нужна твоя помощь. Шерлок – это ты. Ты журналист или я?
–
Я не журналист в привычном понимании. Я скромный редактор коррсети.
–
Но ты явно ближе к разгадкам тайн, чем я.
–
Ну конечно. – Саркастично протянула Кэт. – Пересмотрел американских фильмов про громкие журналистские расследования? «Вся президентская рать»
29
? Или «Свой человек»
30
?
–
Ты можешь достать все, что тебе нужно, и кого тебе нужно, я столько раз видел.
–
Когда это было, Ватсон?
–
Не так давно.
–
Хорошо, берем это дело.
–
Нужно внимательно осмотреть место преступления. Там должны остаться следы.
–
Отличная идея, док. Поезжай. Я сейчас сгоняю помогу Олиной маме и присоединюсь.
Она посидела еще немного и пошла вперед.
Ноги несли сами. По залитым слишком радостным солнцем бульварам, на цветущую весеннюю Покровку. Кэт почти ни о чем не думала, не понимала, спит она, или эта согреваемая нежными лучами утренняя Москва существует в реальности. Сама не заметила, как оказалась на Старой Басманной. Остановилась. Посмотрела на Куракинский31 дворец. Ей кто-то говорил, что именно с этого семейства Толстой карикатурно списал своих знаменитых Курагиных32, изменив в фамилии всего одну букву. Но она не верила. Слишком мало видела сходств. А вот Волконские-Болконские33 – совсем другое дело.
Марья Болконская34, некрасивая скромная сестра Андрея, как две капли воды похожа была на Марью Николаевну. В девичестве – Волконскую, в замужестве – Толстую, мать Льва Николаевича. Еще одна великая, но так несправедливо забытая, прекрасно умевшая рассказывать сказки в темноте: при свете стеснялась. Она умерла в тридцать девять, когда Лёве было всего два. В совершенстве знала пять языков, физику, историю и логику, играла на клавикорде и арфе. Умная образованная дурнушка, совершенно не умевшая кокетничать и флиртовать, отпугивала и без того немногочисленных женихов и только в тридцать, катастрофически по тем временам поздно, вышла замуж. Она оставила горы дневников, которые сформировали будущего гения. Он воспитывался на ее записках, ее саму просто боготворил. Что выросло бы из Лёвы, если бы не ее талантливые рукописи? Стал бы он бесспорным литературным мастером мирового уровня? Создал бы хоть что-нибудь? Написал бы?
