Чьи‑то шаги пресекли его напряженную речь. Между домами возникла длинная тень.

– Эрти, ты простудишься…

– Уходи, Къельт! – крикнула Эрсиль. – Уходи отсюда!

Къельт повиновался, а Эрсиль не интересовало, как он нашел их: крался по пятам от основной дороги или позже рыскал, заметив направление. Мысли ее скомкались запятнанными листками с глупыми разрозненными записями. А ливень все рисовал свои вертикали, тщетно сражаясь с чернотой ночи.

– Он беспокоится за тебя, воспользуйся, – прохрипел незнакомец и сунул в руки Эрсиль некий предмет в холстине. – Теперь… прощай.

Не было ни грома, ни яростного всепоглощающего пламени. Незнакомец просто сгинул, растворился, словно никогда его не существовало. Эрсиль не удивилась. Она думала, что самое позднее к утру околеет и что, пожалуй, это хорошо. Испариться бы так же, как незнакомец…

В проеме опять мелькнул Къельт. Подскочил, глухо бранясь, и взялся хлопать Эрсиль по щекам. Поднял ее с грехом пополам и поволок за собой. Вокруг Эрсиль все расплывалось. Низкий одурманивающий гул стоял в ушах.

Къельт ногой пихнул дверь трактира и повел Эрсиль через общий зал наверх. Кто‑то охал, кто‑то смеялся. Эрсиль ничего не различала: искры перед внутренним взором опаляли ей веки. Къельт стащил с Эрсиль мокрый измаранный плащ, уложил ее на постель и удалился, не проронив ни звука. Эхо голосов и шум в голове Эрсиль внезапно смолкли, на нее обвалилась тишина. А точнее, Эрсиль показалось, что темную комнатку захламили тишиной, как мешками с овечьей шерстью: густой, пахучей и жаркой.

Помаленьку Эрсиль отогревалась. Разум начинал проясняться, и, правду сказать, Эрсиль предпочла бы, чтоб он не прояснялся. Забыться, стереть из памяти умершего мужчину и все, что он говорил перед гибелью, – об этом мечтала Эрсиль. До сих пор она стискивала принадлежавший незнакомцу сверток, и не было нужды разматывать тряпицу. Эрсиль поняла, что внутри – старинный кинжал рода, который наследовался в пределах одной ветви и которого ее ветвь лишилась давным‑давно. Приняв его, Эрсиль не могла вырезать сердце врага иным оружием – так завещали Первые.

Небрежно затолкав под тюфяк и собственный стилет, и клинок незнакомца, Эрсиль смотрела в потолок. Возвратился Къельт, зажег коптящую лампу, налил в стакан коричневатой жидкости из стеклянной бутыли и заставил Эрсиль отхлебнуть. Горькое огненное бренди притупило боль, отвлекло.

– Еще, – потребовала Эрсиль.

Къельт плеснул не скупясь и, надо отдать ему должное, ни о чем не расспрашивал. Эрсиль выпила залпом. Полегчать ей не полегчало, но спустя минуту она уже спала.

Мерзлым бесцветным лучом в каморку заглядывало яркое солнце. Оно подмигивало Эрсиль и мешало ей невыносимо.

– Окно, пропади оно… Занавесь, – проворчала сквозь дрему Эрсиль, убежденная в том, что спиной она вросла в кровать и что пошевелить даже бровью – задача наитруднейшая.

– Полдень. Не занавешу. Нам пора, – ответил Къельт.

Эрсиль завозилась и натянула лоскутное одеяло повыше. Но Къельт изобрел новый способ истязания.

– Не тряси меня, ты, вражина! – пропыхтела Эрсиль и, отмахнувшись, ненароком ударила Къельта.

Получилось звонко. Къельт в отместку сдернул покрывало, зашвырнул его в угол. Эрсиль съежилась и попробовала спрятаться в соломенных недрах матраса. Но матрасы, как правило, нечасто продырявливаются, если воткнуться в них макушкой.

Вчера Къельт позаботился об Эрсиль: ни башмаков, ни жакета на ней не было – только фланелевая рубашка и штаны. Открытие это смутило Эрсиль. Она тут же окунулась в действительность, и в действительности оной преобладало чувство стыда.

– Сделай милость, Къельт, выйди вон. – Язык у Эрсиль еле двигался, в горле пересохло. – Ты меня разбудил. С твоего разрешения, я бы переоделась.

Скрипнули петли, хлопнула створка. Эрсиль медленно села.

– Виверн, забери меня отсюда. Позвольте скончаться в одиночестве… – кряхтела она, вынимая из тюка влажную измятую юбку.

В маленьком выщербленном зеркальце над умывальником Эрсиль с содроганием увидела разнесчастную припухшую физиономию. На затылке, судя по всему, некогда гнездовались крайне неопрятные вороны, в глаза как песку насыпали, и шрам – куда без него? – белым росчерком дополнявший наружность Эрсиль, имел место.

– Образина, – скривилась она.

Холодная вода чуть сбавила отек, щетка и зубной порошок из керамической баночки изничтожили гадостный привкус во рту, гребень повыдергал колтуны, но почему‑то Эрсиль от этого не повеселела.

Коротко постучав, из затененного коридора вынырнул Къельт. На лице его не отражалось ничего, кроме сосредоточенности. Он увязал сумки и повел Эрсиль завтракать.

В нижнем зале обосновалось человек шесть, целеустремленно поглощавших супы, рыбные пироги и прочее. Возле Къельта и Эрсиль тотчас захлопотал надоедливый трактирщик. Он пригласил их за стол и, помимо тарелок со всякими разносолами, водрузил перед ними глиняное блюдо с овощами и тушеной бараниной под соусом из чесночной горчицы.

Аппетит у Эрсиль отсутствовал. Ковырнув мясо, она отложила вилку. Къельт нахмурился и обязал Эрсиль наедаться впрок. После утомительных препирательств она сжевала‑таки гренку с маслом и кусок сыра.

Без четверти два Къельт и Эрсиль покинули Сайвиль. Шагая по его сутолочным горбатым улицам, Эрсиль уныло рассматривала людей. Многие улыбались, о чем‑то беседовали, спорили. Из торговых лавок с украшенными витринами появлялись довольные покупатели, трепетно сжимая в объятиях упакованные в бумагу вещички… Эрсиль была здесь чужой, как и везде. Против воли она задумалась о том, чтобы бросить все и избавить грешную землю от гнили Проклятых – раз и навсегда.

Къельт, на удивление, попытался ободрить Эрсиль – способом несколько странноватым. Он потрепал ее по плечу и заметил, что погода налаживается. Эрсиль вяло кивнула, а Къельт вдруг разразился потешной байкой о трусливом кудеснике, до обморока боявшемся коров, и о проказливом импе. Эрсиль слушала Къельта вполуха, проваливаясь в собственные воспоминания.

До того как бабушка поведала ей страшную истину, а случилось это на тринадцатом году жизни, Эрсиль была почти счастлива. Да‑да, счастлива, теперь она понимала… Бабушка не ленилась рассказывать ей чудесные сказки, а когда Эрсиль освоила грамоту в сельской школе, подсунула некие рукописи. Они не ошеломили Эрсиль, не перевернули ее мир – и без них Эрсиль знала, что магия существует на самом деле. Зато эти книжицы – краткие справочники, так они назывались, – содержали немало интересного. Эрсиль нашла историйку о садовых фейках и месяц за месяцем таскала в одичавший сад мисочки с молоком, караулила ночами подле окна. Она верила, что феи прилетят. Не прилетели. Зато угощение оценили ежики. Эрсиль расстроилась. Хорошо, еще не подозревала, что ждет ее впереди.

Первые справочники – по утверждению бабушки, они достались ей от прапрапра‑кого‑то, – увлекли Эрсиль. С течением лет они исчезали, а на их месте возникали новые. Каждый последующий справочник был мрачнее прежнего. Захватывающие приключения и диковинные фейри затерялись в детстве. Их сменили законные волшебники, жаждущие упечь Эрсиль за решетку, и хитрая нечисть – к примеру, Идущие за Дождем. Не сразу Эрсиль приняла все всерьез. Читала, затаив дыхание, о коварных ведьмарях и мастерах Тайного Сыска, которые этих ведьмарей отлавливали. У Эрсиль и мысли не промелькнуло, что она вовсе не отважный герой, воспитанник Колледжа Колдовских Искусств, а негодяй‑ведьмарь. Бесчисленные угрозы, нотации, советы, как избежать разоблачения Тайным Сыском, нагоняли скуку. Для чего они ей?! Эрсиль уяснила, на кого она должна равняться, в свой тринадцатый день рождения.

Бабушка подарила ей карманный томик заклинаний и наговоров. Семь из четырнадцати устных формул служили для убийства врага – ее надежда на спасение. Заветная мечта поступить в Колдовской Колледж дала трещину, Эрсиль оплакивала ее и себя две недели.