Срыв может сделать его способным не только на преследование — он может быть опасен. Для себя и других. Будет ли поспешно сказать, что человек, посвятивший большую часть своей жизни соблюдению закона, внезапно — словно кто-то переключил рубильник — начинает убивать?
Может, я предвзята, но лично я считаю, что мы должны бояться больше всего людей, которым поручено соблюдать закон и защищать нас.
— Не беспокойтесь обо мне, — говорю я, предлагая ему еще воды. — Меня хорошо защищают, детектив.
Он качает головой в ответ на мое предложение.
— Но не прошлой ночью, Лондон. Когда Салливан был внутри твоего офиса. Он не ворвался к тебе, что наводит меня на мысль, что, что бы он ни делал, это еще хуже.
Я поставила стаканчик. Фостер никогда не обращался ко мне так неформально. Не по имени. Я изучаю его, ища хоть какие-нибудь признаки тактики Макиавелли. Детектив гораздо хитрее, чем кажется, но он недостаточно проницателен, чтобы быть мастером манипуляции.
И он чертовски серьезен.
Что бы ни случилось между Грейсоном и Фостером, детектив верит в мою невиновность.
— Я думала, это ты громче всех будешь кричать, что я в сговоре с Грейсоном. Что у нас было какое-то тайное воссоединение. С целью… — Я машу рукой. — Погубить всех.
Он усмехается.
— Это просто тактика. Чтобы рассердить тебя в надежде, что ты проболтаешься о чем-нибудь федералам.
Я медленно киваю. Верно. Должно быть, прошлой ночью Грейсон чертовски сильно его взбесил. Я осматриваю его гипс.
— Как вы сломали руку?
— Он ее сломал. — Его здоровая рука сжимается в кулак. — Я не знаю, почему Салливан был там, но я знал, что он будет. Он еще с тобой не закончил. Ты в опасности. Тебе нужно уезжать, Лондон. Спрячься, пока его не поймают или не убьют.
Я приподнимаю бровь.
— Насколько сильные вам дали лекарства?
— Я серьезно, — раздраженно говорит он. — Он пытался меня убить.
— Если бы Грейсон хотел вашей смерти, Фостер, вы были бы мертвы. — Я наклоняюсь к его уху. — Что означает, что вы для чего-то ему нужны.
Когда я отстраняюсь, он внимательно наблюдает за мной.
— Я ценю вашу заботу, — говорю я, — но вам следует больше беспокоиться о себе. Как вам хорошо известно, пребывание в больнице не гарантирует вам безопасность. Теперь для вас везде небезопасно.
По его заплывшим глазам я вижу, что он мне верит.
— Ты права. Он меня не убил. Он мог бы, но оставил меня в живых. Выстрелил в меня из собственного пистолета и промахнулся.
Я молчу, ожидая, пока он проведет связь.
— То, что он говорил… о чем он спрашивал меня… — Он качает головой и морщится. — Это было похоже на то, что он хотел узнать что-то конкретное. А когда не узнал, просто… ушел.
Я продолжаю молчать. Но заявление Фостера рассказывает мне больше, чем он думает.
— Ты забралась в его сбрендившую голову, — говорит он мне. — Объясни мне.
Я поднимаю брови, качаю головой.
— Его расстройство сложное. Есть много разных причин его действий, возможных теорий… и я не могу знать наверняка.
Фостер прищуривается.
— Зачем ты пришла?
— Попросить вас больше не разговаривать с прессой. — И лично заглянуть в глаза Фостеру, чтобы убедиться, убийца ли он.
Я раздраженно вздыхаю.
— Средства массовой информации не сообщают правду, Фостер, — говорю я. — Они перекрутят все, что вы расскажите, и изложат худшую версию истории, которая навредит нам обоим. — Я кладу руку на его, затем залезаю в сумочку и вытаскиваю карточку. Я засовываю ее ему в гипс. — Это телефон моего адвоката. Я сообщила ему о ситуации. Пожалуйста, позвоните ему, прежде чем выступать с речами перед прессой.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и он говорит:
— Аллен Янг? Ты серьезно?
— Вы помните, каким жестоким он был. Именно поэтому я воспользовалась его услугами. Всегда пожалуйста.
Он хмурится.
— Спасибо, док. Постарайся держаться подальше от неприятностей.
Уголки моих губ приподнимаются в маленькой улыбке, прежде чем я покидаю палату неотложной помощи.
Агент Нельсон ждет в холле.
— Подслушиваешь? — Говорю я, проходя мимо него.
Он легко догоняет меня большими шагами.
— То, что я выполняю свою работу, не делает меня плохим парнем.
Я искоса смотрю на него, но ничего не говорю.
— Хочешь верь, хочешь нет, — говорит он, — но я согласен с Фостером. Тебе небезопасно оставаться в Бангоре.
Мое первое желание продолжить спорить с ним. Но я подавляю его и беру несколько секунд, чтобы обдумать варианты.
— Может, Фостер, наконец, в чем-то прав. Сегодня я уеду. — Я миную стойку регистрации и направляюсь к двойным дверям.
Агент Нельсон останавливает меня, прежде чем я столкнусь с толпой журналистов.
— Позволь мне найти тебе безопасное место.
Я устанавливаю дистанцию между нами.
— Не нужно. Пожалуйста. Я не хочу ехать в какой-нибудь конспиративный дом ФБР. — Я убираю челку с лица. — У меня есть, где остановиться. У друга. Там я буду в безопасности.
— Могу я узнать, кто этот друг?
— Ты работаешь в ФБР, — говорю я, выходя на улицу. — Не сомневаюсь, что ты все узнаешь еще до конца дня.
Собственно, я на это рассчитываю.
Глава 47
СИЛА ВНУШЕНИЯ
Грейсон
Слетелись стервятники.
Рой голодных и жадных падальщиков проник в каждый город и поселок от Портленда до Бангора. Команды телевизионщиков, журналисты, правоохранительные органы, фанаты серийных убийц. Все, кто надеется получить свои пятнадцать минут славы, наводняют этот штат и заставляют меня все дальше уходить в тень.
Не отрывая взгляда от ноутбука, я делаю повтор. Я опускаюсь вниз, напрягая мышцы, и снова подтягиваюсь. Мой подбородок касается края деревянной балки, и внезапно я снова оказываюсь в камере три на два метра. Белые стены. Решетки. Шаги охранников. Я со стоном отпускаю перекладину, грудь тяжело вздымается.
Репортер на мониторе упоминает Фостера, и я увеличиваю громкость.
«Сообщается, что детектив из Нью-Касла поправляется и содержится в отделении интенсивной терапии под усиленной охраной. Больше никаких новостей…»
Он скоро поправится. Ему нанесен урон, но он не сломлен.
Несмотря на вмешательство Фостера и его безмозглые интервью, я остаюсь в том же штате, в котором меня когда-то поймали. Я был задержан и отбыл год пожизненного заключения в исправительном учреждении Котсуорт.
Смело или безрассудно?
Я слышал, что безопаснее всего спрятаться прямо под носом врага.
Не уверен, является ли это утверждение хоть сколько-то правдой, поскольку не могу вспомнить, кто первым произнес такие нелепые слова, но оно соответствует моему делу, моей цели, и вот я здесь.
Фостер спровоцировал меня, так что теперь мой выбор ограничен. Либо я приступаю к заключительной фазе, либо ударяюсь в бега.
Только один вариант соответствует моей цели.
Лондон.
Нить, связывающая нас, слишком крепка, чтобы ее можно было разорвать простой угрозой пленения или смерти. Черное или нет, мертвое или нет… но мое сердце бьется из-за нее.
Это немного мелодраматично, но для меня все в новинку. Я чувствую себя так, словно болен любовью и готов петь баллады под ее окном. Или похоронить ее заживо…Что для нас является явным подтверждением преданности. Не многие обладают такой самоотдачей, такой верностью своей второй половинке.
Любовь — это боль.
Настоящая любовь — а не та, что воспевается в поэзии — это агония.
Она разрывает твою душу, обнажает ее, сводит тебя с ума и требует оправдать наше существование.
Любовь — это безумие.
Я вытираю лицо и натягиваю футболку. Адреналин циркулирует по венам. Я пару раз машу руками, затем встряхиваю их.
Пора.
Дерзкий героизм Фостера вынуждает меня начать следующий этап раньше, чем планировалось. Я должен сделать шаг назад, переосмыслить и перестроить домино. Детектив Фостер не подражатель. Наша маленькая игра это доказала. Независимо от причины, лежащей в основе мотива убийцы, подражатель всегда испытывает уважение — восхищение — по отношению к объекту своего исследования. Тщательный анализ и воссоздание убийства говорит об уважении ко мне со стороны подражателя, а Фостер по-прежнему ненавидит меня так же сильно, как и в первый день нашей встречи.
