Александр Николаевич оставил других без присмотра, меня оттащил в сторону.

— Валера! Ты сколько гимнастикой занимаешься?

— С конца шестьдесят восьмого.

— Где?

— В институте физкультуры в Минске. У Зинаиды Павловны Кошкиной.

Он присвистнул.

— Даже не знаю, что сказать… Тебе повезло с ней или ей с тобой? В общем, если ты не выиграешь межлагерные в категории до десяти лет, я очень сильно удивлюсь. Будем ставить тебе программу персонально!

Шансы у меня были только в вольных. Снаряды я не любил и боялся, что на турнике, брусьях и кольцах перекачаю руки, заполучу медлительность движений. Хоть и случаются медленные чемпионы в боксе, давящие соперников силой, но с моим ростом выше первого среднего не подняться. А там сплошь скоростные.

В целом, если честно, в лагере нравилось. Я качал физуху, не размениваясь на дурацкие задания для младшешкольников, был свободен от маминых «Валерочка, одень панамку и не стой на солнце», «не пей холодную воду — простудишься», хоть я ни разу за девять лет не болел ничем, даже недомоганий не испытывал. В обществе пацанов и девчонок лет тринадцати-пятнадцати не приходилось напрягаться, изображая маленького ребёнка с ущербным разумом. Наконец, меня никто не пытался обидеть или задеть, вынуждая на ответные, мне самому неприятные меры.

В итоге жизненные трудности я себе создал сам — где-то через неделю.

В воскресенье накануне были танцы, слово «дискотека» пока не вошло в обиход. Само собой, мои сверстницы позволяли дотронуться до себя лишь вытянутыми руками, довольно смешно, танцы-обжиманцы начинались лет с тринадцати-четырнадцати, порождая конфликты, ревность и попытки сведения счётов. В лагере нашлась юная секс-бомба Галочка соответствующего возраста, чем-то неуловимо похожая на российскую звезду Кабаеву, но с вытянутым лицом и ещё не вполне оформившейся фигурой. Она была из Гродно, то есть настоящая «пани», в собственном понимании, хоть, на самом деле, её имя надо было начинать с «г» в белорусском или сельском произношении как среднее между «Галя» и «Халя». Благодаря художественной гимнастике развила грацию, а на танцплощадке включала такую сексуальность движений, что ей явно не хватало шеста. Естественно, от окружавших её юнцов пубертатного периода дух тестостерона валил с такой силой, что впору вешать топор.

В моём девятилетнем теле гормоны пока не проснулись, я не пачкал простыни по ночам и вообще спокойно ждал времени, когда развернусь во всю ширь своего некрупного организма.

После танцев Игнат проследил, чтоб мальки улеглись в постель, строго сказал:

— Сегодня — никаких шляний после отбоя! Долботрахи из старшаков будут выяснять отношения из-за смазливой шлюшки. Попадётесь под руку — угодите под раздачу. Потом ещё от меня отгребёте по шее.

На утренней тренировке в понедельник я отработал вольные, заслужив всего пару мелких замечаний от Александра Николаевича, и получил свободные пятнадцать-двадцать минут ожидания, пока вся наша группа оттрубит на ковре и двинет на брусья. Не теряя времени, потрусил лёгким бегом по тропинке под соснами на соседнюю поляну к единоборцам.

Разборы полётов там шли полным ходом. Не удивлюсь, если к тренировке даже не приступили. Боксёров сдерживали их тренеры, известнейшие Ботвинник и Коган, обоих множество раз видел в институте физкультуры и на фото в папином «Советском Спорте». Борцы, подпрыгивавшие от нетерпения, были одеты в куртку и трусы, то есть самбисты. Вольники и классики стояли чуть дальше и ухмылялись. Что характерно, у одного из самбистов красовался сочный фингал, наполовину закрывший глаз. Но по тому как он лыбился, коню понятно, парень вовсе не чувствовал себя побеждённым, вероятно, накостылял оппоненту куда больше. Именно в направлении этого забияки рвался рослый чернявый еврей Моисей, по комплекции кандидат во взрослые полутяжи, если не больше. Он размахивал руками в перчатках и орал:

— Всё гавно Галя будет моей! А тебя я встгечу после тгениговки, угод!

В общем, соваться между ними сейчас было, что между молотом и наковальней. Но демоническая сущность не дала отсидеться в кустах и толкнула вперёд, под раздачу.

— Ша, большаки. Вы — просто спортсмены. В реальной драке на улице у вас шансов не больше чем у шахматиста. Моня! Галя — не «всё гавно», а девушка. Не обижай белорусок.

Получилось зачётно. Обе команды вылупились на меня как на зловредное насекомое. Моня аж побелел — я не обозвал его по нации и вообще не оскорблял, но, тем не менее, задел национальное достоинство, у евреев оно развито, отвечаю. Главное, разборки зашли в тупик, а тут нашёлся отличный повод выпустить пар на постороннего.

— Ты кто, вообще, такой? — прошипел обиженный мной и самбистом.

— Валера Матюшевич, спортивная гимнастика. Девять лет… через неделю будет.

— Валил бы ты отсюда, Валера Матюшевич, если хочешь дожить до своих девяти, — прошипел сосед чернявого.

— Свалю, без проблем. Но если ты зайдёшь вечерком к нам с пацанами на бульвар Луначарского, это за филармонией, недалеко от института физкультуры, готовь пятнадцать копеек. У нас проход платный. Так легко… — я указал пальцем за спину, на самбиста с гематомой. — Так легко не отделаешься.

Оглянулся на борцов. Те — в смешанных чувствах. И рады, что мелюзга втаптывает в навоз их противников. И обидно из старшаковой солидарности, что малёк катит бочку на таких как они. Я же, рискуя получить в пятак не по-детски, надеялся обратить на себя внимание Ботвинника или Когана. Тем самым быстрее прорваться в боксёры, не откладывая ещё на пять лет.

Моня и его товарищ двинули в мою сторону, рефлекторно поднимая перчатки к морде. Ботвинник их остановил.

— Парни! Вы — разрядники, не лезьте к малолетке. Вон, Володя у нас первогодка, пусть он покажет.

Еврейские нотки в его голосе чувствовались, но лишь самую малость. Говорил хорошо, букву «р» — отчётливо. Слыл мировым мужиком, но слухи — одно, реальность бывает другой. Вот и сейчас уберёг своих явных любимчиков от возможных неприятностей, кинул на меня новичка-славянина.

Володя тоже был в перчатках. Вес где-то наилегчайший, то есть примерно в полтора раза тяжелее меня. И на полторы головы выше. Соответственно — размах рук и всё такое.

Но коротыш перед высоким имеет некоторые преимущества в боксе, если идёт напором головой вперёд в ближнюю дистанцию, где высокому мешают его длинные грабли, а недомерок лупит его апперкотами в корпус, повезёт — и в бороду заедет.

Правда, надо бы учесть одно «но». Я не умею бить апперкоты.

— Пошли на ринг? — осклабился Владимир.

Он был без шлема и капы.

— Отвянь. Прикинь, мы — на бульваре Луначарского. Двести метров до Якуба Коласа. Темнеет, ментов не позвать. Ты — один, — я подошёл вплотную и продолжил. — Эй, пацанчик! Проход платный. Дай закурить. И гони мелочь из карманов.

Среди борцов и боксёров прошелестели смешки. Спектакль им нравился.

— Пшёл ты…

— Так ты ещё и борзый, пацанчик?

Я дождался, пока он поднимет руки к физиономии и займёт боксёрскую стойку, затем врезал по передней ноге ребром стопы, обутой в чешки, то есть практически голой, по надкостнице, острой такой части кости между коленом и ступнёй. Коленную чашечку выбивать не стал, ребёнок всё же. И отскочил.

Конечно, удар босиком не столь сокрушителен как ботинком, тогда бы его нога распухла как футбольный мяч, обеспечив освобождение от треней до конца смены.

— Ты — покойник!

Он шагнул ко мне, хромая, и нарвался на подсечку в падении. Борцы избегают её, сильно наклонившись вперёд, тогда любой приём в ноги противника затруднён. Боксёр лишь опустил голову. Если захватить его руку, то, возможно, я бы смог вывернуть её на болевой после подсечки. Но — не рисковал, силы ещё не те, детские совсем.

Володя не упал, но на миг потерял равновесие, взмахнув клешнями. Мне хватило, чтоб с ловкостью гимнаста выпрямиться у него за спиной и вогнать прямой в правую почку.

У пацана сбилось дыхание. Он сдавленно захрипел.