Мама кипятком писала, так не хотела меня отпускать. Секция — ладно, но ребёнок каждый вечер и ночью — дома! В лагере сутками с другими детьми, а вдруг из неблагополучных семей? Вдруг курить научится!

Я не стал ей объяснять, что конкретно это тело не планирую травить табаком. Вот на прежних заданиях курил, и что? Ма наверняка решит, что у сына съехала крыша на фоне спортивного перенапряжения.

Часа три от Минска ехали на автобусах. Столь юных как я набралось всего лишь полдюжины, родители провожали нас как на фронт. Старшаки, отбывшие уже несколько смен в лагерях, только посмеивались. Кто-то из них припас пиво, а может — и немного самогонки. Так сказать, отметить начало спортивного режима.

Приехали. Мне всё действительно было в новинку. В СССР попадал несколько раз, жил подолгу, но не исполнял роль ребёнка, естественно, не находился в детских лагерях.

Наш, почему-то оттеснённый во второсортное спортивное общество «Трудовые резервы», не СКА, не «Динамо» или какой-нибудь «Спартак», выглядел солнечно и бедно. Под соснами разместились ряды одноэтажных бараков весёленького синего цвета. Каменным был только «кремль» с кабинетами директора лагеря, старшего тренера и прочих тренеров, медпунктом и библиотекой. Столовка и даже святая святых, так называемый ленинский уголок, размещались в дощатых строениях. Как кто-то пошутил, на Западе стиль «барокко», в СССР — «баракко».

Традиционные украшения в виде гипсовых пионеров, покрашенных алюминиевой или какой-то иной краской под металл, присутствовали в количестве двух, один прижимал к физиономии трубу, второй делал вид, что бьёт в барабан. Как это по-советски! Ни трубного дудения, ни барабанной дроби, одна видимость. Владимир Ильич также наличествовал в виде бюста, словно мировая буржуазия разобралась-таки с вождём мирового пролетариата, порубав его на куски, остались только лысая голова, короткая шея и фрагмент грудной клетки.

Нас быстро развели по отрядам, построили в линию между безмолвными пионерами и расчленённым Ильичом. Старшая тренер прочитала пламенную речь о правилах поведения в лагере: ходить только строем, за ограду не высовываться, не купаться, не сорить, не драться, соблюдать режим, слушаться тренеров пуще родного отца с матерью. За нарушение порядка — расстрел вплоть до изгнания из сего соснового рая с телегой родителям на работу и учителям в школу. Хорошее всё-таки слово «лагерь», не ГУЛАГ, но, по представлению местного персонала о дисциплине, что-то очень похожее.

Судя по тому, как переминались с ноги на ногу старшаки и посмеивались, пожелания таковыми и останутся, действительность выйдет иной.

После педагогической накачки прозвучало обязательное «будь готов — всегда готов» из пионерских обрядов, хоть пацаны с нежным пушком на верхней губе уже давно покинули пионерский возраст, а я в компании таких же мальков в него не вступил. Затем разошлись по палатам.

При виде двенадцати коек со свёрнутыми матрацами что-то заныло в груди. Та же казарма. В доме на площади Якуба Коласа у меня всё же была своя комната. Маленькая, метров шесть квадратных, если приспичило после отбоя в туалет — риск нарваться на гневный окрик отца, затеявшего возню с мамой под одеялом. И никакой конфиденциальности личной жизни, ма постоянно запускала руки в мои ящики, тетрадки, книжки, одежду. Всё равно — моя. Несколько надоел коллективизм за две тысячи лет, тем паче что большинство коллективов мне не доставляло радости. Например, казарма авиакрыла ВВС США с вечным несносным трёпом, выпендрёжем, откровенным расизмом — не только по отношению к цветным, но даже с высокомерием к европейцам, та вообще вызывала рвотные позывы.

На их фоне общество гимнастов отличалось в выгодную сторону. Обладатель первого юношеского разряда Игнат, как старшак занявший лучшую койку к окну, больше ни в чём не гнался за привилегиями дедушки-старослужащего. Младших школьников в палате оказалось трое, им помог разместиться и застелиться, одобрительно подмигнул мне, увидев, что с элементарными бытовыми проблемами справляюсь.

Он был худющий, мускулистый, жилистый, коротко стриженый. Из юношеской спортшколы где-то в Брестской области.

— Мальки и все, кто уже был в спортлагерях, гребите ко мне. Кое-что скажу, поважнее, чем на линейке, — парень явно метил на лидера, и остальные не возражали. — Про «неукоснительное соблюдение режима», что втирала старший тренер, забудьте сразу. Им — лишь бы не было ЧП. А ещё в конце смены будут соревы между лагерями, гимнастику наверняка включат. Если будете стараться на тренях, закроют глаза и на вечерние самоходы после отбоя, и прочие мелочи. Теперь что действительно опасно. Легкоатлеты и штангисты в основной массе вполне травоядные. А вот с борцами, особенно самбистами, и боксёрами держите ухо востро. Там мальков нет, в самбо берут с десяти, в бокс с двенадцати. В лагерь направляют, если не по блату, только что-то показавших на соревах. То есть боксёров, умеющих отбивать бошки, и самбистов, умеющих выдёргивать руки-ноги. Если ничего не изменится с прошлого года, эти начнут выёживаться перед девочками из художественной гимнастики, выяснять, у кого яйца круче. Тренеры, конечно, их пасут, но самые оторвы кому-то наверняка морду расшибут или руку вывихнут. Пострадавшие, короче, должны будут отыграться — на гимнастах или всяких бегунах-прыгунах из лёгкой атлетики. Поэтому держитесь вместе, не нарывайтесь. Чуть что — сообщайте сразу…

— Тренеру? — вылез мой сосед-малёк.

— Мне. Жалоба тренеру не всегда работает как надо. Наш — салага, просто побежит к их тренеру, тот соберёт боксёров, они прикинутся шлангом: не было ничего. А пострадавшему начнут мстить за ябедничество. Не спешите. Всё надо делать с умом. Это вам не гимнастика, тут думать надо.

Мы дружно загыгыкали. «Это вам не математика, в спортзале головой думать надо», повторяли наши тренеры едва ли не на каждом занятии. В интернетную эпоху столь часто употребляемая фраза назвалась бы мемом.

Я принял к сведению советы умудрённого лагерной жизнью Игната. А сам загорелся желанием посмотреть на драку самбистов с боксёрами, причём при прочих равных условиях ставил бы на борцов за умение работать ногами и в ноги соперника.

Глава 3

Детско-юношеские разборки

В отличие от хулиганья с бульвара Луначарского, вытрясавшего копейки из любой мелюзги, в «Трудовых резервах» мальков не трогали. Неспортивно это. Тем более, ведомые нашим тренером Александром Николавичем, к. м. с., но весьма несолидного вида и не слишком авторитетным, мы держались стадом. Благодаря одёргиваниям Игната не лезли на рожон. В столовую заходили позже «опасных» боксёров и самбистов, но нехитрой здоровой еды хватало на всех: хлебной котлетки, лишь чуть пахнущей мясом, к ней каши (рисовой, перловой или изредка гречневой) в роли гарнира. Тренеры и администрация питались вместе с детьми и упорно делали вид, что так и надо, хоть ежу понятно: мясо подмывалось с кухни в самых нескромных количествах. Творожная запеканка или белая булочка к компоту из сухофруктов приравнивались к деликатесам, их раздача строго нормировалась.

Минут тридцать-сорок после пиршества били баклуши, усваивая завтрак, потом тянулись по тренировочным зонам. Гимнасты занимались на открытом воздухе, основные снаряды были просто вкопаны в землю в тени древних сосен, площадка для вольных упражнений представляла собой ковёр с какой-то специальной тканью поверх него, на мой вкус — чересчур мягкий по сравнению со стандартным, привычным по институту физкультуры.

Александр Николаевич разбивал мальчиков и девочек на группы по полу и возрасту, после разминки мы по очереди делали подходы. Что мне не нравилось в гимнастике — слишком долго ждать свою очередь, это же не категория мастеров, где с каждым при подготовке к Союзу, Европе или миру занимается целая группа, для них выделяется персональное время в зале.

В вольных упражнениях, моих любимых, потому что развивается акробатическое владение телом, тренер предложил каждому показать, на что он способен. Я выполнил начало знаменитой комбинации Минелли — переворот вперёд, сальто вперёд, рондат, фляк и пируэт назад.