Дзинь — зазвенели клинки, я легко отбил его выпад и пошел в атаку сам.
Шаг влево, и, размахнувшись, бью сверху.
Богдан тут же подставил свой клинок, я давлю на него. Пара мгновений противостояния, и я отступаю.
— Хех, — только и хмыкнул Богдан и начал осыпать меня ударами, никуда особо не целясь, мы закружили друг напротив друга.
Звон клинков разносился по двору, меня увлек этот поединок, и я отдался ему полностью.
Вот я отбил очередной рубящий удар Богдана и бью в ответ сверху вниз. Богдан же резко уходит в бок, и я промахиваюсь, а после заваливаюсь немного вперед.
Выровнявшись, я разворачиваюсь к Богдану, и в мое лицо уже летит острие его сабли.
— Да что вы творите?— в стороне слышится крик Прокопа.
Подшаг в сторону и вперед, острие сабли проносится мимо меня, а я бью под дых Богдана, и он тут же начинает хвать воздух ртом и сгибается, а после, не сдерживаясь, бью ему по лбу эфесом сабли.
— Ах, — только доносится от Богдана, и он, закатив глаза, валится на растаявший снег, почти в грязь.
— Млять, — вырывается из меня. Откинув саблю в сторону, я наклонился к нему, но тут краем глаза заприметил движение.
Подняв голову, я увидел стоящего в двух шагах Прокопа, который сверлил меня бешеным взглядом.
Глава 5
«Вот же ж»,— промелькнуло у меня в голове, когда я посмотрел на отца Богдана.
Неудобно как-то даже.
— Я все видел, — раздалось от него, было видно, что он сдерживает себя. Вот только непонятно, на кого направлена эта злость, на меня? Богдана? Или ситуацию в целом?
Ведь, если бы я не ушел от удара Богдана, мог бы и умереть. Вот только это случайно вышло или специально?
— Ага, — буркнул я, не отводя взгляда от Прокопа, и вот прямо сейчас у меня язык точно не повернется его Проней или Пронькой назвать.
Пару секунд мы играли в гляделки, а после Прокоп протяжно вздохнул и протянул:
— Там же учебные сабли есть, деревянные, железом обитые. Кроме шишек-то, ничего и не набьете, а вы… — Он махнул рукой и присел рядом со мной.
Богдан по-прежнему не открывал глаз.
«Видать, сильно я ему влепил, а может, убил? — промелькнула предательская мыслишка. — Да нее, не мог»,— тут же ответил я сам себе.
Нащупав пульс на шее Богдана, я с облегчением выдохнул:
— Живой.
— Кончено, живой, — хмыкнул Прокоп и кивнул на грудь Богдана, которая то поднималась, то опускалась. Собрал с земли немного снега и начал растирать лицо сына.
Богдан приоткрыл глаза и уставился на нас, а после, приподняв голову, произнес:
— Тятя, — и глупо улыбнулся.
— Тятя, — кивнул Прокоп, вот только его голос не предвещал ничего хорошего.
Схватив за грудки сына, он одним движением поднял его и тут же отвесил оплеуху, да такую, что голову Богдана замотало из стороны в сторону. И отпустил его, Богдан же пошатнулся
— Ты чего удумал, а? — И Прокоп начал наступать на сына, а Богдан пятиться назад.
— Тятя, ты чего? Мы ж учебно, так, баловство, — попытался оправдаться Богдан, от его боевитости не осталось и следа. В глазах читался откровенный страх.
— Просто баловство, я все видел. Я видел, как ты бил! Андрей не развернулся, а ты ударил. Да еще в шею метил, орясина, Андрей еще не отошел от болезни, трех дней не прошло, как он поднялся, а ты, — прошипел, словно змея, Прокоп.
Я облегченно выдохнул, ведь гнев Прокопа направлен не на меня. Случись мне с ним закуситься, не факт, что справился бы. Наблюдая за происходящим, желания вмешиваться в воспитательный процесс я не чувствовал. Прокоп был прав, и, если бы не он, мне самому пришлось бы Богдану отвесить пару тумаков.
— Да мы же шутейно, я бы остановился или увел удар. Андрей, ну скажи, — жалостливо протянул Богдан, глядя на меня. Я же лишь прикрыл глаза в ответ на его мольбу.
— Шутканул, значит, да, — тут же рыкнул Прокоп. — Я тоже хорошую шутку люблю, сынок. Так пошучу, всю жизнь помнить будешь. Всю шкуру с тебя неслуха сдеру, может, ума прибавится. — А ну на конюшню пошел, живо!
— Так, нам же завтра на смотр, — попытался отстрочить наказание Богдан.
— Ничего, без тебя управимся, а ну пошел живо.— Прокоп схватил сына за волосы и потащил на конюшню.
Помимо меня, за воспитанием Богдана наблюдали все жильцы подворья, включая его мать, даже пару детишек было.
— Вам что, заняться нечем? — гаркнул я на любопытных. Все тут же рассосались, кроме Марфы, матери Богдана, она прижала к лицу руки и жалостью наблюдала, как Прокоп тащит Богдана.
— Вот и потренировался, — пробормотал я и, подобрав саблю, уселся на лавку.
Спустя пару минут, с конюшни раздались крики Богдана, полные боли и страдания.
— Вместо тысячи слов, — усмехнулся я.
«Папа вам не мама. Не доходит через голову, дойдет через жопу»,— начали всплывать у меня разные эпитеты в голове.
Была в них какая-то народная мудрость целых поколений. Меня воспитывали с помощью ремня, и я так воспитывал своих детей, так как детишки частенько отказываются понимать нормальные слова, как ни пытайся объяснять.
Через десяток минут крики прекратились, и из конюшни появились Прокоп и Богдан.
Богдан направился домой нетвердой походкой, кутаясь в кафтан, накинутый на голые плечи, а Прокоп в мою сторону.
— Ты прости, Андрей, коли обидели чем, — тихо произнес Прокоп, смотря в землю.
— Пустое, Прокоп, — махнул я рукой. — Заигрались, вот и вышло. Вряд ли Богдашка хотел меня ранить.
— То верно, — кивнул мой послужилец. — Урок я ему преподал, надолго запомнит. — Вы, если решите биться шутейно, лучше деревянные сабельки берите. На сабле, поди, зарубки остались, править надобно, — проворчал Прокоп. — Да и меня лучше зовите, я покажу все, что знаю. Отец-то твой, Андрей, не успел всю науку передать, — со вздохом закончил он.
— Как он умер? — спросил я. Справочник насчет этого молчал, как и насчет фамилии.
Прокоп глянул на меня с удивлением, и мне пришлось пояснить:
— Наверняка ты сказывал, а я вот, как очнулся, думал об этом и даже вспомнить не могу лицо отца или матери.
— Вот оно как, — протянул он. — Видно, сильно приложило, — на что я только кивнул.
— В Цареве мы рубежи стерегли, туда сейчас часто ногаи приходят торговать, в основном лошадьми, а мы и рады скупать. Вот только они и озоровать могут, да мимо города пройти, надеясь пограбить или еще какую бучу учинить. Часто и посольство с купцами на Москву идет. Наглые они! — начал рассказывать Прокоп.
— В один из дней пригнали большой табун и под стенами города встали. Торг получился, а мы за порядком присматривали, иногда выезды по окрестным землям совершая. В один из дней у одного из наших, Матвея Горлицы, спор вышел с табунщиком, а там дело и до оружия дошло. Ближе к ним оказался твой отец и поспешил на помощь, к табунщику свои побежали. Там сеча была уже, — перевел дыхание Прокоп.
— Знаешь, Андрей, мне всегда казалось, что в твоем отце два человека живет, — хмыкнул Прокоп, и я вопросительно на него посмотрел.
— Тихий и спокойный здесь, любящий свою жену, своего сына и свой дом. Там на рубежах его словно меняли. Он становился холодным и каким-то яростным к врагам, я никогда не понимал, как такое возможно, но возможно. Да и оружием он хорошо владел, что сабелькой, что луком, было у него способности к этому.
Слушая Прокопа, мне оставалось только кивать и наматывать на ус.
— В общем, с обеих сторон народу набежало, побили их, вот только отца твоего и Горлицу все же убили, — мрачно закончил Прокоп и горестно вздохнул.
— Понятно, — только ответил я. — Скажи, а отец всю жизнь здесь жил, али прибыл откуда-то? Да и родичей его я и припомнить не могу.
Прокоп глянул на меня внимательно и вздохнув, начал новый рассказ.
— Тоже вспомнить не можешь? — с сомнением протянул он, и я кивнул.
— Многого я не знаю, только слухи и то, что отец твой сказывал. Бабка твоя, Софья Белева, сюда перебралась с отцом твоим, было ему вроде как пару годочков. Это прадед твой Петр Волынский, ну отец Софьи своему внуку и твоему отцу с вотчины деревенек отрезал, а может и бабки твоей преданное было, что после смерти деда твоего себе взяла. Вроде как ее вдовья доля совсем нищенская была, ни прожить ни прокормиться. Поговаривают, что вышла она замуж, а муж и погиб. Родичи же его начали ее притеснять вместе с сыном, ну, отцом твоим. Деду твоему, Петру Большому, пришлось даже вмешаться.
