По пекарне пронесся дразнящий запах горячего хлеба, и в животе у Гудри громко заурчало. Шафир засмеялся и протянул помощнику ковшик с водой. Гудри с жадностью приник губами и напился вволю.

– И так приходил пустынный мастер каждое утро, и каждое утро ему противостоял новый изначальный мастер. Ни лед Школы Родниковой воды, ни ревущее пламя Школы Огня, ни таинственная магия Школы Великой Тишины не смогли взять верх над песком. Однако побежденные не сердились – ведь верх над ними взял песок самой Велкве-таар!

К тому времени в городе пошли слухи, что милостивая Велкве-таар и послала этого красивого иноземца, дабы он основал новую школу в Чит-тае. А еще шептались, что голубоглазый воин с соломенными волосами спасет Астанапур в будущей великой войне! Так мол, гласит древнее пророчество… С чьей-то легкой руки… – Шафир хихикнул, вскочил и забегал по лавке туда-обратно, – а, точнее, легкого языка – стали называть незнакомца Надеждой Астанапура – имени-то его никто не знал. И остался последний поединок с мастером Школы Стекла. На трибуны явился сам шайхиншайх Астан Восьмой – да не исчезнет память о нем! – и многочисленные придворные. Все затаили дыхание, когда против Надежды Астанапура вышел уродливый старик с бездонными черными глазами. Лютая злоба исходила от него, и угроза носилась в воздухе…

Гудри шмыгнул носом. «Носилась в воздухе?» Воистину – пахло гарью.

– Хлеб горит! – охнул Гудри, и Шафир подскочил словно ужаленный скорпионом в мягкое место.

Юный булочник подхватил кочергу, откатил заслонку и быстро-быстро принялся вытаскивать формы с хлебом. Румяные, дразнящие корочки ровными холмиками возвышались над глиняным ободом… Шафир всхлипнул: три крайних хлеба чернели по краям угольками. Воздух в пекарне потемнел от дыма. На Шафира было жалко смотреть. Щеки затряслись, он жалобно протянул:

– Первый раз батюшка доверил, а я… Первый день, первая пекарня… – голос его прервался, плечи поникли.

Казалось, Шафир сейчас рухнет на колени и разрыдается.

– Да ты посмотри, какой хлеб красивый! – возмутился Гудри. – Подумаешь, всего три хлеба и подгорело… Да у тебя и тесто еще осталось – сейчас раз, два – и готово!..

– Но батюшка придет… Увидит угли – это же такой убыток, – Шафир не мог оторвать горестного взгляда от обгорелого хлеба.

– Вот и не скажем ему ничего! – хлопнул в ладоши Гудри и булочник тотчас очнулся. – Открывай, давай, ставни, чтоб дым ушел! Ставь тесто – угли еще жаркие!

– А это… – Шафир стрельнул глазами на горелые корки.

– А это… – Гудри на миг занялся. – Я курам отдам… Больше яиц снесут! Для сладкой сдобы!

Услышав о сдобе, Шафир тотчас воспрял. Кинулся к ставням, загремел запором. Гудри влез в толстенные перчатки из колючей валяной шерсти и вытряхнул хлебцы в корзинку. Юркнул в дверь, выходящую в родной двор.

– Подумаешь!.. – хмыкнул Гудри, разглядывая ношу. – Ну, подгорел самый верх… Вот Фири бы его отдать и всем его братьям и сестрам, а не кур кормить…

Стукнула калитка, и Гудри перевел взгляд. По двору плелся сонный новый слуга, сжимая ночное ведро. Увидев молодого хозяина, он ускорился и исчез из виду. Вдали послышался мерный стук колотушки солнцедаров, и Гудри вновь посмотрел на горелые корки.

С шумом из кустов выбежали две курицы, и Гудри вздрогнул от испуга. Одна курица бежала за другой, раскинув крылья. Злой Гудри поддал ногой, но промазал.

«Разбегались тут…» – Гудри решительно развернулся и направился к воротам. По привычке остановился и прислушался. Колотушка солнцедаров удалялась, звучала все тише. Гудри открыл калитку и выглянул. Никого… Совсем как раньше, он выбежал в переулок и метнулся следом за телегой.

– Эй! – негромко позвал он.

«А вдруг они не только немые, но и глухие?» – мелькнуло в голове.

Однако его услышали. Сидящий на облучке потянул поводья, и мулы встали. Троица обернулась. Глаза из-под прорезей недоуменно уставились на юношу.

Гудри смутился:

– Вот… Решил – хоть хлеба покушаете, – он наклонил корзинку и высыпал хлебцы на край телеги. – Горячий! Подгорел только малость…

Солнцедары переглянулись. Тот, что вышагивал с колотушкой, низко поклонился, прижав руку к груди, а его товарищ торопливо накинул рогожу на хлеб. В соседнем дворе послышалась перебранка, и Гудри махнул рукой на прощанье.

В пекарне Шафир уже пришел в себя. Распахнул ставни, прикрыл выпечку платком. Закатав рукава, умелый Шафир разложил тесто по новой. В тазу оставалось еще немного теста, рядом стояли пустые формы.

И как же у него все ловко выходит!

– Поможешь? – Шафир кивнул на глиняные формы. – Справишься?

Гудри кивнул.

Справится, конечно! Ведь он уже столько раз видел, как это делается! А тут всего-то дел… Обрадованный Шафир метнулся к прилавку – первые покупатели должны были вот-вот появиться! Гудри закатал рукава и взялся за тесто.

«Интересно, а ребята появятся?.. – на миг задумался Гудри, вытаскивая большой комок и расправляя его внутри формы. – Не забыли? Фири, небось, прибежит. Поглазеть, позубоскалить… Как же, потомок гордых Меджахаров нынче работает в лавке пекаря».

Гудри вновь погрузил руки в таз. Как частенько бывало, мысли бежали своей дорогой. Гудри припоминал опару, поставленную на ночь. Утром она ожила, бормотала что-то свое, пыхтела, загадывала загадки… Неясные образы – живой хлеб, живое слово – теснили грудь юного Гудри. Затем отчего-то припомнился всесильный шайх из недавней истории, который запретил огонь в Астанапуре.

«Кузни запретил, ночные фонари запретил, а вот с пекарнями не справился!» – Гудри придвинул наполненные формы к очагу, где по углам рдели десятками настороженных глаз угли.

Смутные слова, такие важные в этот тихий рассветный час, наконец выстроились внутри Гудри стройной строкой, и он прошептал, плохо понимая, что делает:

– Дух хлебный правителя строгого слова сильней… – внезапно между ладоней Гудри, выпачканных липким тестом, с шумным треском пробежали лиловые огни. Небольшая молния, хлопнув, ударила в потолок. От испуга Гудри отшатнулся, запнулся и сел на пятую точку.

– Книжник!.. – всплеснул руками дородный Зайрулла, входящий в лавку.

– Книжник… – вторил Шафир, круглыми глазами глядя то на Гудри, то на подпалину на потолке.

– Книжник! Книжник! Книжник! – наперебой завопили Ахмар, Сигвар и Фири подпрыгивая от восторга и колотя по прилавку. Как и обещали, друзья заявились к открытию пекарни.

– Книжник! Милостивая Велкве-таар, – прошептала Гинтрун, обессиленно опираясь на дверной проем. – Мой сын – книжник!

Глава 3

Не тот был характер у Гинтрун Меджахар, чтобы день-деньской лить слезы счастья, умиляясь внезапному дару книжника у своего любимого сына!

Матушка решительно ворвалась в пекарню – отодвинув с дороги пышного булочника Зайруллу, так и застывшего столбом, и даже этого не заметив. Ухватила сына за выпачканную тестом ладонь и потащила за собой. Ахмар, Сигвар и Фири побежали следом. Шафир с тоской посмотрел на спины ребят, окинул взглядом свежевыпеченные хлеба – и тяжело вздохнул.

Матушка без устали мчалась вверх по Воротной улице: косынка развевалась, глаза горели… Она выметнулась на Водоводную площадь, не замечая удивления на лицах горожан. В очереди стоящих за водой людей мелькнуло перепуганное лицо старого Якира. Друзья, пихая друг друга под ребра, вприпрыжку неслись за ними.

– Но… куда мы? – задыхаясь, спросил Гудри.

– Как куда? В Чит-тай, конечно! – вскрикнула Гинтрун. – Не каждый день в Астанапуре молнии крыши насквозь пробивают!

Молнии?.. Крыши? Насквозь?! Лиловые искры едва-едва опалили новехонькую балку, но разве матушке сейчас докажешь… Ее любимый Гудри пробил черепицу? Пусть так оно и будет…  Иначе глядишь, через пару-другую оставленных позади улиц Гудри, по ее словам, и вовсе разнесет несчастную пекарню по камушкам!

Наконец сумасшедший забег закончился. Вот только совсем не так, как того ожидала взбудораженная Гинтрун. Радостные мастера Чит-тая не высыпали из ворот, обнимаясь и плача от счастья, и не приветствовали юного одаренного книжника. Их вообще никто не встречал. Лишь молчаливые хмурые стражники перегородили путь, скрестив отполированные лезвия алебард.