Такая резкая перемена в настроении Джел стала полной неожиданностью для Саши. В этот момент ей показалось, что палата стала еще мрачнее, и холод… гробовой холод стал пробирать до костей. Джел смотрела ей прямо в глаза, не моргая. Взгляд ее был ясный, в нем читались мольба и грусть, сожаление и тревога.

– Джел… – прошептала Саша.

Внезапно открылась дверь палаты.

– Саша, пора, – сказал Марк.

Саша подняла голову, проморгалась, посмотрела на Джел, вернее, на ее тело, которое подавало признаки жизни благодаря аппарату жизнеобеспечения.

– Что с тобой? – заволновался Марк, заметив испуг на лице Саши.

Саша ежедневно навещала Джел, разговаривала с ее мертвым телом, делилась переживаниями, корила себя за свое равнодушие и слабую сестринскую любовь, которыми она отличилась при жизни Джел, и порой засыпала у ее койки, продолжая разговор с сестрой уже во сне. Между Джел и Сашей появилась какая-то особенная, мистическая связь, после того как смерть разлучила их. Никогда еще отношения сестер не были такими крепкими. Только сейчас в них появилась истинная, священная сила. Саша верила, что все это не плод ее воображения, не безумие, сопровождающее всякое сильное горе. Джел в самом деле разговаривает с ней и пытается через нее говорить с остальным миром.

– Джел сказала, что она устала… что ей плохо, – ответила наконец Саша.

Марк, тяжело вздыхая, подошел к Саше, обнял ее одной рукой, а второй подал ей документ со множеством печатей и подписей.

– Недолго ей осталось мучиться, – сказал Марк.

– О Господи… – Саша поняла, что отец показывает ей последнее заключение комиссии. Были проведены очередные тесты, обсуждены многочисленные нюансы и наконец вынесено решение, которое позволяет вытащить тело Джел из больничного заточения, предать его земле. Больше нет никаких надежд. Смерть победила. – Папа, неужели это все?..

Йера долгое время не верила в то, что Джел умерла. А потом она решила всем подыграть, чтобы от нее отстали, перестали доказывать обратное, бередить рану. Йера сделала вид, что смирилась с потерей дочери. Делала она это умело, тем более у нее были такие прекрасные примеры для подражания, как Саша и Марк. Эти двое объединились, подпитывая друг друга мужеством, терпением и силой. Каждый время от времени вытягивал своего товарища по несчастью из пучины горя. Они вместе плакали, вместе смеялись, вспоминая забавные эпизоды, связанные с Джел. Марк передал всю оставшуюся любовь к Джел своей старшей дочери, Саша в ответ проявляла к отцу те сильные, нежные чувства, которые проснулись в ней после смерти сестры. Это были два сообщающиеся сосуда с равным уровнем любви, понимания и уважения друг к другу.

Йера же справлялась сама по себе. Муж и дочь не были обеспокоены ее состоянием, так как полагали, что Йера прекрасно держится, ей каким-то образом удалось быстро окрепнуть после этой трагедии. У нее железная душа, черствое сердце. Ничто не сломит эту женщину. Посторонним людям не давало покоя такое предосудительное поведение Йеры О’Нилл. Помимо того, что все обвиняли ее и Марка в смерти Джел, толпа еще неистово возмущалась: «Как Йера смеет храбриться, а то и выставлять напоказ свою бесчувственность, делать вид, что ничего существенного не произошло?! Не мать, а настоящее ничтожество!» Народ жаждал увидеть мучения Йеры. Йера же полагала, что ее осудят, если она покажет всем свои истинные эмоции.

Только Риннон Арлиц знала, что все не так радужно, как кажется на первый взгляд. От мнения общества разит предубежденностью, а Саша с Марком совершили серьезную ошибку, выбросив Йеру за борт, будучи уверенными в том, что она самостоятельно выживет в бескрайнем, зловещем, смертоносном горе. Поэтому Риннон предложила свою профессиональную помощь, а Йера нехотя согласилась, поскольку не могла отказать хорошей знакомой. Их встречи были наполнены интересными вопросами, глубокомысленными рассуждениями и даже шутками. У Риннон был своеобразный подход к работе. Она медленно, изворотливо исследовала свою пациентку, точно маленькая змейка с целебной силой тихо скользила по лабиринтам ее психики, ласково, ненастойчиво осматривала ее душевные раны, терпеливо, слой за слоем уничтожала ту мощную броню, под которой спряталась Йера вместе со своей болью. У Йеры был запущенный случай. Риннон понимала, что ее искусные методы терапии не работают так, как ей нужно, поэтому необходимо перейти к решительным действиям: вытащить из Йеры все, что она старательно прячет, резко и отточено – как поступает стоматолог при удалении гнилого зуба.

– Я из-за тебя пропустила занятие по аквааэробике, – недовольно высказалась Йера.

– Ничего страшного. Уверена, ты быстро наверстаешь упущенное, – ответила Риннон.

– Куда мы едем? Я уже начинаю нервничать.

– У нас обычный сеанс, и мы едем в тихое местечко, чтобы нас никто не потревожил.

– Риннон, зачем мне все эти сеансы? У меня все хорошо.

– Правда? А то, что произошло с Джел, тебя никак не трогает?

– Какая возмутительная прямолинейность! Марк и Саша давно смирились… и я тоже. Я очень сильная.

– Ладно. Если моя помощь тебе не нужна, я не буду навязываться. Только давай напоследок немного прогуляемся, не зря ведь ехали столько?

Риннон припарковалась, уверенно покинула салон автомобиля. Йера вышла следом, осторожно осматривая территорию, куда ее доставила Арлиц. Суровый лес, скрипучие кованые ворота, молчаливые памятники, покрытые талым снегом.

– Это кладбище? Это кладбище!!!

– Так уж вышло, что в нашем городе это самое тихое место. Пойдем, – ответила Риннон, проявляя нерушимое спокойствие.

– Нет…

– Что такое, Йера?

Йера поняла, что ее вот-вот раскусят. Ржавый, сломанный замок, наброшенный для вида на дверцу, которой она заперла все то живое, настоящее, сильное, все, что испытывает ее горюющая душа, – может тотчас рухнуть, дверца откроется настежь. Йеру больше не спасут искусственные уверенность и мужество, плотной паутиной скрывавшие ту самую дверцу от любопытных глаз и оберегавшие от бесцеремонного вторжения. Слабая, сломленная Йера предстанет на суд общественности. Йера тут же собралась и продолжила свою игру, покорно приблизившись к Риннон и молчаливо согласившись на все, что та предложит.

Они долго гуляли меж могил под звуки завывающего ветра и душесотрясающего карканья ворон. Вдруг Йера остановилась, заметив вдалеке несколько людей в черном, окруживших чью-то свежую могилу. Она внимательно присмотрелась к ним, и, узнав их, едва не потеряла сознание.

– Это Саша и Марк! Что они здесь делают?!

– Не знаю. Пойдем спросим.

Марк стоял, печально склонив голову, роняя слезы. Полы его длинного черного пальто трепыхались на ветру. Саша стояла рядом, из-под ее черной кроличьей шубки выглядывало платьице лавандового цвета. Она тоже беззвучно плакала. Поодаль стояли представители ритуальной организации, а в центре находился открытый гроб, у изголовья которого стояла большая фотография с улыбающейся Джелвирой.

– Что… что здесь происходит? – задала вопрос Йера.

– Йера, прости, я обманула тебя. Мы приехали не на прогулку, а на похороны, – спокойно ответила Риннон.

– Какие еще похороны?!

– У тебя умерла дочь. Ты забыла?

– Твари… Твари, что же вы делаете?! Да как вы смеете?! – Йера подлетела к мужу, и, вцепившись со зверской злостью в воротник его пальто, прорычала: – Ублюдок, как ты мог?!

– Мама, пожалуйста, успокойся!

– А ты… – обратилась Йера к Саше. – Неужели тебе нравится этот спектакль?!

– Йера, послушай меня, – сказала Риннон.

– Замолчи!!! Я подам в суд на тебя, поняла?! Это кощунство!!!

Йера взглянула на гроб, в нем покоилась одежда Джелвиры. Кофточки, штанишки, носочки…

– Это же… Это же ее вещи. Вещи моей девочки. – Йера упала на колени рядом с гробом, погрузившись руками в его содержимое. Далее раздался крик. Громкий, душераздирающий крик безутешной матери. Йера кричала словно одержимая. Ее пальцы крепко сжимали вещи дочери, точно под ними была холодная плоть, точно в гробу лежала сама Джел, и совсем скоро ее хрупкое, детское тельце окажется под землей, и Йера больше никогда не сможет к нему прикоснуться. Йере хотелось самой лечь в этот гроб, ведь ей уже не мил был этот свет, этот воздух…