Мила открыла дверь туалета и заглянула внутрь.

– Тут пусто, – недоуменно сказала она.

Я тоже заглянула в сарайчик и поморщилась – ниточка следа указывала на дыру, что была проделана в деревянным полу под стульчаком.

– В яме? – правильно истолковала выражение моего лица Кира Фурр.

Я кивнула.

– Как же он там оказался? – удивилась ее дочка.

Они обернулись и внимательно посмотрели на старшую Фурр. Та стояла молча и была бледна, как бумага.

– Старая ты шалашовка! – с чувством сказала ей невестка. – Так вот почему собака не смогла его найти!

– Госпожа чародейка, можно ли браслет как-то достать? – спросила Мила.

– Можно, – флегматично ответила я. – Но туалет пострадает.

– Да боги с ним, с туалетом! – отмахнулась мать девушки. – Браслет достаньте!

Я отошла в сторону, поманила женщин к себе. Когда они встали рядом, накрыла нас защитным куполом и сделала пасс рукой. В тот же миг деревянный сарайчик развалился на части, как карточный домик, а из ямы, что была под ним, мощным гейзером вырвался столб нечистот. Его брызги разлетелись в стороны и вмиг покрыли все стоящие рядом хозяйственные постройки черными и темно-коричневыми пятнами.

Особенно большая плюха ударила в мой защитный купол и медленно сползла по нему вниз. Женщины охнули.

Согласна, получилось грубо. Преподаватель чар дал бы мне за такое колдовство подзатыльник.

Хорошо, что дамы семейства Фурр думают, что так все и должно быть.

– Вот ваша пропажа, – я сняла защитную сферу и указала на один из комков грязи у заляпанного забора.

Прочла заклинание чистоты, и в траве блеснул широкий ободок брачного браслета. Госпожа Фурр ахнула и бросилась его поднимать. Потом повернулась к свекрови и, глядя на нее злобным взглядом, поинтересовалась:

– Значит, говорите, я транжирю деньги?

– Это не я, – нагло заявила старуха. – Ты сама его туда уронила.

– Спасибо за помощь, госпожа Ридли, – сказала Кира Фурр, повернувшись ко мне. – Простите, что заставили вас копаться в нашем дерьме.

Я пожала плечами.

– Мила, – продолжала госпожа Фурр, – будь добра, заплати госпоже чародейке, а мы с бабушкой побеседуем.

Девушка кивнула и увела меня обратно в дом.

В поместье господина Дорна я вернулась, имея в кармане несколько крупных купюр, а в руках пакет с какими-то черными, очень вкусными ягодами.

***

Слух о том, что новая чародейка приходила в дом старосты и что-то там делала, разнесся по деревне за считанные часы и вызвал большой общественный резонанс. А когда в выходной день я появилась на пороге местного магазина – настоящий шок.

Видимо, за годы общения с Эриком Дорном деревенские жители привыкли к тому, что колдун – существо особенное и до простых людей почти не снисходящее.

Мне реакция пастухов тоже была в диковинку. Во всем мире отношение к волшебникам ничем не отличается от отношения к людям без магических способностей. Даже боевики и некроманты вряд ли вызвали бы у кого-нибудь сильные эмоции.

Левантийский Дорф, видимо, являлся особенным. Здесь на волшебника смотрели с тем же пиететом, что и несколько десятилетий назад, до всплеска рождаемости детей с магическим даром. Я в полной мере ощущала это на себе, когда появлялась на деревенских улицах – каждый встречный житель спешил выразить мне почтение. При этом заводить или поддерживать со мной разговор на посторонние темы никто не решался.

То, что я не гнушаюсь общаться с простыми людьми, существенно повысило рейтинг моей популярности. И прибавило работы. Ко мне стало обращаться гораздо больше клиентов, чем к господину Дорну.

Пастухи не только покупали у меня целебные зелья (варить их теперь приходилось в промышленных масштабах), но и просили заколдовать им хлев, чтобы из него не выбрались особо бодливые козлики (видела я этих чудовищ – мохнатые, с огромными рогами и раза в полтора крупнее обычных козлов), зачаровать от пожаров дома, и поставить во дворах сигналки от воров – осенью и зимой в деревню приходили перекупщики шерсти, которые зачастую выглядели подозрительно.

Вместе с количеством работы росли и мои доходы. Четкого прейскуранта на мои услуги не было, да он, по сути, и не требовался. Платили мне щедро, хотя и по мере своих возможностей. Когда же выяснилось, что госпожа чародейка с большим удовольствием берет за свои труды продукты, в моем стареньком холодильнике больше не переводились деревенские вкусности – молоко, яйца, домашний сыр и масло, зелень и овощи.

Поначалу плату за приемы я оставлять себе не планировала. После своей первой рабочей пятницы я честно попыталась отдать вырученные деньги мастеру, но тот от них отмахнулся.

– Ты их заработала, – сказал он мне. – Значит, они твои.

Наши отношения с господином Дорном отличались особой стабильностью. Мы встречались дважды в неделю, а в остальное время делали вид, что меня не существует. Вернее, это я делала вид, а чародей, похоже, действительно обо мне забывал.

За весь первый год своей практики я ни разу не нарушила границ его территории. Хотя там явно происходило что-то интересное. Из лаборатории мастера постоянно доносились то шум, то грохот, то самые невероятные запахи. А через расположенный в подвале дома портал время от времени прибывали гости.

Я много раз слышала смех и незнакомые мужские голоса, раздающиеся с половины мастера. Было очень любопытно взглянуть на посетителей господина Дорна, но приходилось пересиливать любопытство. У чародея не возникало желания сообщать своим гостям, что кроме него в доме живет кто-то еще, а мне самой обнаруживать свое присутствие было неловко. Да и боязно. Вдруг мастер посчитает это поводом досрочно прекратить мою стажировку?

Поначалу он будто бы и правда этого желал. Если наши занятия в библиотеке проходили тихо и плодотворно, то в тренажерном зале творился сущий кошмар. Колдун с мстительным удовольствием так гонял меня по снарядам, что через два часа я добиралась до своих комнат едва ли не ползком. Впрочем, это оказались только цветочки. Самое веселье началось, когда научный руководитель вздумал провести для меня ускоренный курс фехтования и боевой магии. В университете мы проходили азы этих дисциплин, и кое-чему я обучена была, однако мастеру это показалось недостаточным.

Я поначалу попыталась ему возразить, но господин Дорн напомнил: если мне что-то не нравится, я могу в любой момент отправиться домой. Я заткнулась и принялась заново учиться выдерживать и отражать удары пульсарами и холодным магическим оружием.

Кто бы мог подумать, что совсем скоро я вспомню эти изнуряющие занятия добрым словом…

***

О том, что в размеренной деревенской жизни могут случаться неординарные события, я узнала в середине осени.

Очередной пятничный прием был в самом разгаре, когда в мой кабинетик вошла тетушка Хадиза – деревенская кружевница. К этому времени я успела перезнакомиться со всеми жителями Дорфа, и находилась в курсе бытовых дел каждой деревенской семьи.

У тетушки Хадизы семьи не было. Детьми ее боги не наделили, а супруг умер пятнадцать лет назад. Кружевница рассказывала, что в пригороде Синерии живут ее брат и племянники, но приезжать в гости они почему-то не любят.

Мне тетушка Хадиза нравилась. На вид ей можно было дать лет шестьдесят, она была маленького роста, всегда аккуратно одетая, тихая и вежливая. Жила кружевница скромно – все ее хозяйство состояло из десятка курочек и козы, не породистой, как у других, а самой обыкновенной, маленькой и изящной, как и ее хозяйка.

В деревне Хадизу уважали за добрый нрав и восхитительные кружева. Рубашки, платки, скатерти, занавески, изготовленные ее руками, были произведениями искусства. Если бы я не знала, что их сплела женщина, не наделенная и каплей магии, то решила бы, что эти вещи создал художник-чародей.

И вот в один серый противный день эта кудесница-мастерица пришла ко мне на прием с опухшим от слез лицом.