В этом фонтане были карпы. Их было очень много.

Было ясно, что в это место вложено много сил и времени. Я бы солгала, если бы сказала, что не хочу идти домой, собирать свое дерьмо и немедленно переезхать.

Я никогда не видела ничего подобного, и, если бы он принадлежал кому-нибудь, кроме Роама, я бы сделала ему комплимент. Такой дом заслуживал открытого восхищения, а этот прямо требовал его.

Роум не наносил никаких ударов.Я сказала ему, что мне не нужно сопровождение, что я буду его добровольной пленницей, пока он оставит Анику в покое, и, сурово взглянув, он позволил мне войти в мою позолоченную тюрьму на своих двоих, в собственным темпе.

Если я думала, что снаружи его дом красив, в тот момент, когда я увидела его внутри, у меня перехватило дыхание.

Слева находилась гостиная, обставленная старинной мебелью из темного дерева. Бордовые обои с принтом выглядели так, как будто они были из другого времени. Были видны пара золотых мягких диванов с подушками и книжные полки от пола до потолка. Я не могла разобрать названия, но большинство из них выглядели устаревшими, и я знала, что это будет классика первого издания. Большой викторианский камин оставался незажженным, но окружающее его чугунное литье заставило меня задуматься.

В чугуне было изображение обнаженного мужчины, прижимающего к груди свою отрубленную голову. На противоположной стороне был тот же мужчина, без одежды, с высоко поднятой головой. Верх был усеян распростертыми телами и змеями. Я смутно припомнила, что где-то видела его раньше, но не мог точно определить где.

Быстрый взгляд вправо показал почти то же самое. Единственным отличием в этой комнате было количество проходящего через нее света. В ярко освещенном солнечным светом огромном пространстве стояли два четырехместных дивана темно-красного цвета с плюшевыми бархатными подушками, малиновый ковер с узором, который был настолько большим, что я даже не знала, что они бывают такого размера, темно-коричневые кресла, старинные лампы и вазы с замысловатыми букетами из роз. Когда я поднял взгляд, то увидела потрясающую хрустальную люстру, сверкающую в лучах солнечного света.

Это было божественно.

Мне казалось, что я вернулась в 1800-е годы, и я никогда не хотела уходить. Пока меня не отвели в отдельное крыло дома, и Роам не запихнул меня в гардероб своей спальни. Конечно, он был не совсем маленьким, и он оставил свет включенным для меня, но чем больше времени я проводила там в одиночестве, тем больше мне казалось, что стены смыкаются вокруг меня, потому что из-за клаустрофобии мое дыхание становилось тяжелым.

— Эй! — Я попробовала еще раз, стуча в закрытую дверь. — Выпустите меня отсюда! — У меня закружилась голова, и я закрыла глаза, когда мой стук стал слабым. — Я сказала, что останусь!

Но опять никто не пришел.

Почувствовав слабость, я прислонилась спиной к стене и соскользнула вниз по двери, затем подняла кулак и вяло постучала. Я делал это в течение долгого времени, и когда дверь внезапно открылась, я вздрогнула, отползая назад.

Там стоял мужчина, одетый только в черные боксеры и пару носков с красными полосками, и он сердито смотрел на меня.

— Вы не возражаете? — Он быстро заморгал, борясь со сном. — Некоторые из нас не спали до рассвета, пока им сосали члены.

Ой.

— Извините, — был мой растерянный, слабый ответ, потому что, что еще я могла сказать на это?

Он провел рукой по своим коротким шоколадно-каштановым волосам, и в свете изнутри шкафа сверкнул пирсинг в его носовой перегородке. Он звучал так расстроенно.

— Ну, я уже встал. — Затем он нахмурился, оглядев шкаф, прежде чем спросить: — Что ты здесь делаешь? — Его догадка была так же хороша, как и моя. Затем: — Это какая-то странная сексуальная штука?

Мое лицо скривилось.

— Я так не думаю.

Мужчина прислонился к дверному косяку, скрестил руки на груди и долго смотрел на меня, когда наконец спросил:

— Ты голодна?

Я воспользовалась возможностью и ухватилась за нее.

— Я могла бы поесть.

Глава 32

Настасья

Человек, освободивший меня из моей тюрьмы, представился резко:

— Я Поллукс.

Поллукс. Странно, но это неважно.

— Настасья.

Он дернул подбородком через плечо и сказал:

— Пошли.

Затем пошел, и я последовала за ним. Дом был огромен, и мы некоторое время шли по длинному коридору, прошли через маленький коридор, спустились по огромной лестнице из красного дерева с замысловатой резьбой, которая выглядела так, словно ей место на «Титанике», пока, наконец, не достигли кухни.

Как и остальная часть дома, потрясающе темный интерьер пронизывал все пространство, и, хотя кухня казалась немного более современной, чем другие комнаты, она по-прежнему сохраняла мрачный стиль, который пугал так же, как и очаровывал.

Половицы в елочку были окрашены в черный цвет. Изразцы за гигантской печью были из оникса, отполированы и красиво сверкали. Огромный остров в центре комнаты был из красного дерева, но имел столешницу из серо-кремового мрамора, а над этим островом висели два чугунных светильника, которые выглядели как старинные лампы. Их витражи были матово-кремовыми и кроваво-красными. Приборы были матово-черными и дорогими.

Я была поражена. Без сомнения, Роам был богат сверх всякой меры.

И в этот момент я увидела его самого, сидящего у острова, читающего газету и потягивающего из антикварной чашки кофе, какого-то известного бренда, я заколебалась, потому что в ту секунду, когда его взгляд остановился на мне, его глаза потемнели. Он положил газету медленно, намеренно.

Поллукс даже не взглянул на него, когда произнес:

— Йоу. Ты это потерял? — Прежде чем Роам успел ответить, Поллукс открыл шкаф и достал две миски, а затем повернулся, чтобы открыть еще одну дверцу и достать коробку с хлопьями. Он открыл коробку и высыпал немного в одну миску, прежде чем сделать то же самое с другой. — Она кричала, как банши, и стучала в дверь гардероба. Разбудила меня, черт возьми.

— Да, — холодно произнес Роам, стиснув зубы, — домашние животные, как правило, не любят свои клетки.

И Поллукс замер. Медленно он посмотрел на меня, прежде чем бросить взгляд на Роама. Когда он увидел ледяное выражение лица задумчивого мужчины, он коротко вздохнул, прежде чем пробормотать:

— Упс.

Именно тогда Роам поднял газету и заявил:

— Ты только что заработал обязанность няни.

И хотя Поллукс выглядел так, будто хотел возразить, он этого не сделал. Вместо этого он подошел к холодильнику, достал молоко и налил слишком грубо, с явным раздражением поставив передо мной тарелку с хлопьями и пробормотав себе под нос:

— Гребаная чушь. — Он швырнул ложку на стол так резко, что я вздрогнула. Когда он сел за стол и отправил в рот немного хлопьев, он сказал Роаму: — Ты мог бы нас предупредить.

Спина Роама напряглась, и когда он заговорил дальше, она была напряженной.

— Я не понимал, что должен руководить всем через тебя.

— Нет, — немедленно ответил Поллукс, понимая, что облажался. — Но я не могу эффективно выполнять свою работу, если половина деталей на странице затемнена. Может быть, знаешь ли, подумаешь об этом.

И Роам уставился на мужчину, не моргая. Спустя, казалось, вечность, он грубо сказал:

— В следующий раз, когда я захочу узнать твое мнение, ты лучше поверь, что я спрошу его, друг.

Он сказал друг так же, как некоторые сказали бы ублюдок.

Неловко.

Поллукс молча съел свою кашу. Роам продолжал читать свою газету. И я смотрела куда угодно, только не на них двоих.

Пока я рассеянно смотрела в тарелку с хлопьями, я услышала, как Роам сказал:

— Ешь. — Я подняла голову и увидела, что он смотрит прямо на меня, и когда он указал на тарелку передо мной, клянусь Богом, его лицо смягчилось, когда он бесстрастно произнес: — Покорми своего ребенка, Настасья.

Он продолжал смотреть на меня, пока я не подняла ложку, не зачерпнула немного хлопьев и не поднесла ко рту, неловко проглатывая их.