Так что я, отпив горячую сладость кофе – который, кстати, Син тоже критиковал, – изображаю милую улыбку:

– Что до твоих навыков, то, по-моему, всё равно здорово уметь что-то делать. У меня с талантами не очень. Я бы многое отдала, чтобы быть такой, как ты.

Хмыкнув, он бросает на меня взгляд через плечо.

– Какой именно? Боевым андроидом с повреждённой системой?

– А может, она всё-таки не повреждена? Ты ведёшь себя адекватно. Допустим, после модификации ты стал другим, но это не значит, что хуже. И ты по-прежнему многое делаешь идеально.

– Ты про нож? Это не сложно, я могу тебя научить. – Он поднимает вверх лезвие, на которое налип кусочек чего-то красного, как будто помидора. После паузы добавляет ворчливое: – После салата.

– Не надо! – Прозвучало слишком резко, должно быть, подозрительно. Но ведь если он будет что-либо объяснять, я затуплю, ничего не смогу и выставлю себя безнадёжно криворукой. – Может, в другой раз. Не сегодня. – Переведя дыхание, отпиваю глоток кофе. Продолжаю легкомысленным тоном: – Вообще, я говорила о том, что каждому хочется быть лучше, чем он есть. Я бы хотела быть идеальной.

– Что бы это тебе дало?

Волосы Сина, собранные в хвост, на каждом движении головы скользят по задней поверхности шеи – и мысль, насколько подобное ощущение приятно, пробегает мурашками по моему собственному загривку. Кстати, когда Син гладит мою шею, тоже хочется растаять от удовольствия. Может, у меня там, сзади, эрогенная зона? Она может быть в таком странном месте?

– Возможно, я бы чувствовала себя более ценной. Нужной. Может, нашла бы своё место. Потому что сейчас я чувствую себя так, словно все вокруг чётко встроены в механизм этого мира, и только я – деталь, которая никуда не подходит.

И ещё я бы хотела не иметь всех этих чувств. Всего лишь существовать, делать, что должна. Чтобы всё было просто.

Вдруг замечаю, что Син смотрит на меня в зеркало бара.

– Я правильно понял – ты сказала, что хотела бы быть как я, чтобы найти своё место в мире?

Я пожимаю плечами и делаю глоток.

Повернувшись, он ставит передо мной тарелку с салатом, выглядящим не хуже, чем в приличном ресторане. Цедит:

– Мне кажется, трудно найти более ненужную, бессмысленную и никуда не подходящую деталь, чем я, – с каждым словом в его тоне проступает всё больше яда. – Я сломан и только по стечению обстоятельств до сих пор не попал на утилизацию. Не понимаю, что именно кажется тебе «идеальным» в моём положении.

В ответ я тоже раздражённо прищуриваюсь и говорю тихо, подчёркивая каждое слово:

– Ты не сломан. И ты не попадёшь на утилизацию.

Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза – и кажется, что вот-вот сорвёмся в скандал, – но затем Син прерывает это противостояние совершенно спокойным:

– Будешь салат?

Переведя дыхание, я оглядываю содержимое тарелки. Принюхиваюсь. Запах приправ навевает воспоминание о ресторане, где мы иногда ужинали с отцом. Старофранцузская кухня. Как давно это было.

– Ты раньше готовил?

– Нет. Посмотрел несколько уроков в сети. Тебе не нравится?

Подняв на него взгляд, улыбаюсь:

– Как может не нравиться идеальный салат?

Пару минут Син стоит надо мной, опершись на барную стойку, и наблюдает, как я ем. А я тем временем кошусь на его руки – просто идеальные, от вен на тыльной стороне ладони и вплоть до кончиков ногтей. Если вспомнить, что они к тому же умеют успокаивать, – всё, я официально хочу замуж за руки Сина.

Но, к сожалению, счастье не может длиться вечно, он берёт свою порцию салата и садится напротив.

– То, что у меня что-то хорошо получается, – заслуга не моя, а военных инженеров. Многочисленные модификации, улучшения физических параметров. Техники постарались с настройками.

Я задумчиво пережёвываю кусочек сыра, стараясь сформулировать убедительный ответ.

– Ну, люди тоже рождаются с какими-то параметрами – лучше или хуже. Но тот факт, что у кого-то от рождения хорошие физические данные, не обесценивает их достижений. Можно считать, что у тебя была хорошая наследственность.

Он презрительно кривит угол рта.

– Хорошая наследственность была не у меня, а у капитана, имитацией которого является моё тело.

– Кстати, – я оживляюсь, – ты был с ним знаком?

– Видел.

– Не разговаривал?

– Нет.

– Странно. По-моему, это любопытно.

– Может, не настолько, как тебе кажется. Во всяком случае, наши прототипы почти не обращали на нас внимания.

– Вы работали вместе? – я накалываю на вилку листик салата.

– В плане совместных операций – нет. Но на базе мы их часто видели.

– И они вот прям совсем не обращали на вас внимания? – хмурюсь недоверчиво.

– Несколько человек время от времени разговаривали со своими имитациями. Но большинство… – Син пожимает плечами и забрасывает в рот порцию салата.

– Ну и зря. Мне нравится с тобой разговаривать. Ты интересный. И умный.

Он легко улыбается.

– А если бы я выглядел как ты?

– Хм… Наверное, это было бы пугающе. А характер? Манера говорить? Если бы я со стороны услышала, какую чушь несёт моя копия, было бы о-очень стыдно.

Однако Син качает головой.

– Насколько я слышал, командование было весьма разочаровано тем, что личностные характеристики сохранить не удалось. Особенно в случае с некоторыми экземплярами, прототипы которых отбирали не по внешности, как в моём случае, а по профессиональным качествам. – В ответ на мою вопросительную улыбку он поясняет: – Был у нас один «шутник» со своеобразным чувством юмора. Сначала его звали Лек, но потом сменили обозначение на Локи, как раз из-за этого. Его прототип – очень серьёзный человек, заслуженный специалист – по-моему, был в шоке от происходящего.

– И насколько своеобразное у него было чувство юмора?

– До предела. Однажды, пока я спал, он налил мне в порт полимерной смолы.

– Оу… – я болезненно морщусь. – И что?

– Порт пришлось менять. После этого я выбил ему несколько зубов, и он успокоился. На пару дней.

– Хэ-эй, – я улыбаюсь насмешливо, – сдаётся мне, что ты был не такой прям тихоня, как говорил. И что у вас там была та ещё компания странных роботов.

– Да, наверное, – он тоже усмехается.

Доев салат, поднимается к кофемашине. Вопросительно смотрит на меня, и я киваю. Много – не мало, кофе никогда не бывает лишним.

– А кто давал эти ваши имена? И решал, что нужно поменять?

– «Обозначения». Это не то чтобы человеческие имена, скорее, позывные. Решали мы все. Мы жили вместе и по вечерам устраивали обсуждения.

– Чего, например?

– Занятий. Работы. Разбирали допущенные ошибки.

– Людей? – я заговорщицки улыбаюсь.

Син мнётся, но в конце концов отвечает:

– Да. Мы ведь с ними работали, было важно, чего от кого ждать.

– А вы думали о себе? О том, кто вы? Вот, например, что ты почувствовал, когда впервые пришёл в себя и узнал… ну, кто ты есть?

– Ничего особенного, – его лицо бесстрастно. – Меня поставили перед фактом, я принял его к сведению.

И тон у него спокойный – вот только меня охватывает уверенность, что тему лучше сменить. Хотя, может, это лишь мои фантазии.

Взяв две чашки кофе, Син возвращается на место напротив.

– Спасибо, – я беру свою и делаю глоток. – А что насчёт вкусов? Этот твой капитан тоже пил ристретто?

– Насколько я видел, иногда. Но чаще ирландский.

Заинтриговано распахнув глаза, я наклоняюсь к нему через барную стойку и мурлычу:

– То есть ты за ним следил?

– Я хотел понять, чем отличаюсь. Ведь для оптимального выполнения работы нужно знать свои качества. Сравнение с кем-то помогает.

– И как? Что выяснил?

– На тот момент я понимал только, что мои физические параметры лучше. Это радовало. А сейчас я не уверен, что чувствую.

Ой-ёй, тон Сина падает – не хватало только, чтобы он скатился в экзистенциальный кризис! Срочно нужно что-нибудь позитивное и поддерживающее! Так что я воодушевляюще улыбаюсь: