— А девочка проснулась.
— Именно.
— И тогда решено было на даче больше не оставаться?
— Ну да. Евгений одел девочку и попросил кого-нибудь подвезти их. Большаков Алексей Алексеевич сказал, что тоже уезжает. Они с женой собрались и сели в машину. Шиманский с дочерью тоже к ним сели. А тут Алина появилась, Большакова втащила в машину и ее. И они уехали. Потом уехали и остальные.
— А Светлана?
— Светлана стала пить и ругаться матом.
— На кого?
— На Алину, конечно. Называла ее проституткой. Потом уснула.
— Чем она занималась четвертого?
— В лесу гуляла. Пивом опохмелялась.
— А вы?
— А мы с Лепницким убирали дерьмо после них. Больше на дачу никого не приглашу.
Она вздохнула и закурила.
— Как вы думаете, где Светлана?
— Шут ее знает! Психопатка. Наверное, узнала об убийстве и смылась. Она же их рассорила.
— Кого?
— Шиманских.
— И что?
— Как что?! Она рассорила и…
— И?..
Лепницкая открыла было рот, как вдруг осознала, что именно она пытается сказать. Немного помолчав, она сказала совершенно другим тоном:
— Она подумала, наверное, что это Евгений убил жену из ревности. А так как всему виной была она, Светлана, то и…
— Этот платок знаком вам?
Виктор Петрович резким жестом бросил на стол носовой платок, обвязанный тончайшим кружевом.
Лепницкая застыла. Взгляд ее был растерянным и даже несколько беспомощным. Но это длилось всего мгновение. Взяв себя в руки, она откинулась на стуле и со смешком произнесла:
— Прямо как фокусник! А кролика из шляпы не достанете?
— Так вам знаком этот платок?
Вместо ответа Лепницкая полезла в сумочку, достала оттуда точно такой же кружевной платок и бросила его на стол рядом с первым.
— Разрешите? — Кронин взял платок Лепницкой и поднес к лицу. — Пахнет такими же духами.
— И что?
— Да ничего. Вы позволите приобщить его к делу?
— Пожалуйста. — Лидия Васильевна смотрела на следователя с вызовом. Растерянности больше в ее взгляде не наблюдалось. — Вы не хотите объяснить мне, почему вас так заинтересовал мой носовой платок? Вы фетишист?
— Вот этот платок, идентичный вашему, пропахший такими же духами, был найден на месте преступления.
— Ах, даже та-ак!.. Но я тут точно ни при чем. Такие платки и такие духи продаются в любом дорогом бутике. И потом, Алину ведь убили рано утром, насколько я знаю, а мы вернулись в Зарубинск около одиннадцати.
— Кто это может подтвердить?
— Мой муж. Он вел автомобиль.
— Понятно. А Светлана Федоровна, она…
— Она уехала буквально на рассвете. Уж не знаю, куда она так торопилась.
— На чем уехала она?
— На своем собственном автомобиле.
— Как по-вашему, у нее мог быть такой же точно носовой платок?
— Не знаю. Не приглядывалась.
— А духи?
— Не принюхивалась. Я могу быть свободна? Пока… Пока вы не докажете, что этот, — она указала на первый платок, — тоже мой.
— Конечно. Пока. Пока не докажу.
Виктор Петрович с удовольствием подписал ей пропуск и, когда она вышла, открыл пошире форточку. Эти духи… От них кружилась голова. Он посмотрел на два совершенно одинаковых платка. Снова поднес к лицу. Сначала один, потом другой. Да, точно, запах идентичный. Но пусть эксперты официально подтвердят. Но даже если подтвердят, что дальше? Она скажет, что найденный на месте преступления платок не ее, что такие платки продаются повсюду… Да она, собственно, уже сказала это. И супруг заявил, что с дачи выехали они поздно, когда убийство уже произошло…
Но почему она с такой легкостью отдала свой платок? Что за бравада? Так уверена в себе? А может, с головой не все в порядке? Какая-нибудь мания величия? Тоже возможно. Не зря же она демонстрировала свою власть перед девчонкой, которая подавала им чай в кабинете Лепницкой. И это было не вполне нормально. Чрезмерно вызывающее поведение всегда свидетельствует о некой трещине в сознании…
Допрос других участников пирушки его также ничем не порадовал. Большаков уверял, что супруги Шиманские молчали всю дорогу до Зарубинска, больше не ссорились и не дрались. Девочка на коленях у отца уснула. Добрались они без приключений и Шиманских доставили прямо к подъезду.
Была уже глубокая ночь, кажется, около половины второго. Больше он ничего не знает. Об убийстве услышал лишь день спустя. От кого? Позвонили Лепницкие и сообщили. Светлану Федоровну он лично после той вечеринки не видел и видеть не желает, а в содеянном — то бишь в разнузданном поведении и участии в свальном грехе — горько раскаивается. Приблизительно так же вел себя и владелец казино «Орест»: прятал глаза, даже краснел, чего нельзя было сказать о супругах обоих господ. Дамы как будто совершенно не стыдились того, что об их «милых шалостях» узнали посторонние. Но самое главное, эти достойные супружеские пары ничего не прибавили следствию. За исключением, пожалуй, Лепницкого. Тот позвонил седьмого поздно вечером и сообщил о том, что молоток действительно пропал.
— А до майских праздников вы его видели? — спросил Виктор Петрович.
— А как же! Я перед первым мая работал там, на даче: забор подправил, доску на крыльце прибил — отходила немного.
— А первого, второго мая, даже третьего — не припомните — был молоток на месте?
— Был! Точно знаю! Видел. Инструменты лежат у меня на виду, в сенях, на полке. И в праздники он там лежал. Я точно помню!
— А когда он пропал?
— Либо третьего, либо четвертого, либо…
— Пятого?
— Может, и пятого. Вот тут я точно не могу сказать. Но если пятого… Значит, Светка его прихватила?.. Ничего себе!
— Может, и не она.
— Тогда кто же? Мы же втроем на даче оставались: я, супруга моя и Светлана… Что? Вы думаете, это мы?!
— Я ничего пока не думаю. Выводы делать рано.
— Но вы на нас… Нет уж, вы на меня и на мою Лидию Васильевну не думайте. Мы уехали пятого утром, Прибыткова вообще укатила чуть свет… А мы спокойно собрались и не спеша поехали. В одиннадцать дня были дома, в половине двенадцатого — в музее.
— А кто вас видел по дороге?
— Да никто! Но Лида подтвердит. Этого, что ли, недостаточно?
— Может, гаишник останавливал?
— Да нет, говорю же. Я вожу аккуратно, не нарушаю…
Восьмого на допросе Лепницкий официально подтвердил свои показания и, кроме того, опознал молоток!
Он был так искренне расстроен этим обстоятельством, что на него было жалко смотреть.
— Ну что-о такое! — Он сокрушенно разводил руками. — Этого только не хватало! Чтоб кто-то из своих… Ведь мы друг друга знаем с таких вот лет.
Он показал рукой, с каких. Получалось — почти с рождения: рука его от пола поднималась сантиметров на семьдесят.
— Да-да, не удивляйтесь, — продолжал он, — и в детский сад ходили вместе, и в школу в одну и ту же. Алешка Большаков учился классом старше, а с Сенькой Додиковым и Женькой Шиманским мы вообще в одном классе учились. И чтобы кто-нибудь из них убил?! Никогда не поверю. Подлянку подкинуть — это пожалуйста. Но это так, вроде игры — кто круче. А чтоб убить? Да никогда! О дамах даже и не говорю. Полный абсурд. Вы же видели их. Как говорится, истинные леди. Королевы!
— Я не видел Светлану Федоровну Прибыткову.
— А-а… Светку-то? Найдется. Объявится. Классная баба! Покруче наших будет. Впрочем, нет. Мою Лидию Васильевну никому не переплюнуть.
— Даже Светлане Федоровне?
— Даже ей. Она, если хотите знать, завидует моей супруге.
— А говорили, что Алине. Она ведь все-таки Алину выдала. Из-за ее разоблачений вышли скандал и драка, а потом и убийство.
— Да нет, Виктор Петрович, зря вы эту потасовку на даче связываете с убийством. Мало ли кто мог молоток украсть?
— Именно с вашей дачи, именно этим молотком убили и именно одну из ваших знакомых, по поводу которой и разыгрался скандал. Не слишком ли много совпадений?
Лепницкий вздохнул.
— Да-а, — протянул он, — хреновые дела. Но вдруг выражение его лица резко изменилось.
