— Ша. — слабо сказал он.

Анка с Джинном подошли поближе. Семейство Эпштейн воззрилось на них с откровенным любопытством.

— Нам нужно поговорить. — сказал Гиора всё тем же голосом умирающего лебедя, но всё семейство его услышало и беспрекословно встало и потянулось к выходу, продолжая буравить спецназов взглядами.

— Ваше превосходительство! — начала было Анка, но Гиора жестом оборвал её. Выглядел он, надо сказать — краше в гроб кладут. Лицо осунулось и приобрело какой-то серовато-жёлтый оттенок, свойственный долго болеющим людям, он даже не похудел, а как-то усох и только одни глаза жили на его лице.

— Сядь. — попросил он девушку, — И ты тоже.

Анка с Джинном аккуратно опустились на приставленные к кровати стулья.

— Как Вы? — спросила она.

— Спасибо, хреново. Ждём какое-то наше светило с Земли. Другим жена меня не доверяет. — ответил Гиора по-русски. Он вообще неплохо говорил по-русски — учился в Москве в своё время, в Академии имени Карбышева.

— А прогнозы?

— Какие прогнозы? Если ходить смогу — и то хорошо. Уволят меня. И из армии, и отовсюду. Какой я теперь…

Анка хотела было возразить что-то, но Эпштейн всё тем же движением руки оборвал её, немного передохнул и продолжил:

— Если смогу ходить… уйду на преподавание. Всегда хотел. Меня звали. И в «Карбышевку» ваши, и у нас там… Ну я не об этом. Мнемоник.

Анка и думать о нём забыла.

— Ты что-нибудь слышала об экспедиции Кафона?

— Он пропал лет семь тому назад. — припомнил Джинн. Гиора слегка кивнул, точнее — шевельнул выбритым подбородком. Без своей ухоженной бородки он выглядел ещё более жалким.

— Кафона называли «Колумбом космоса». — продолжал, отдышавшись, Эпштейн.

— А какая связь с мнемоником? — спросила Анка.

Гиора поморщился.

— Опять ты перебиваешь.

И тут в палату вновь вторглось семейство Эпштейн, но уже с подкреплением в виде громоподобного Давида Смилянского, потрясающего своей знаменитой тростью аки Зевс молниями, местного заведующего отделением нейрохирургии и ещё одного — маленького человечка, похожего на Чебурашку. Это и был великий Мордехай Повало, светило нейрохирургии из Бостона. Шум грянул с новой силой.

Громче всех шумел Давид Смилянский, продолжая потрясать тростью с массивным серебристым набалдашником, похожей на трость Петра Первого. Его громоподобный бас перекрывал даже похожий на визг циркульной пилы голос Равиталь. Анка с Джинном переглянулись.

— Идите. — скорее угадала, чем услышала в этом оре голос Эпштейна Анка, — Я вас вызову ещё.

* * *

Хор звучал торжественно, но несколько заунывно и монотонно. Голоса словно то приближались, то отдалялись, слов, было не разобрать, мотив тоже постоянно ускользал. Солировала Анка, одетая в длинное, до полу, сверкающее платье на узких бретелях.

— Четырнадцатая сервента. — сказал кто-то рядом с Мартом, — Удивительно хороша.

Жарко — хотел сказать Март, — но не смог разлепить губ. Зал, или что это было, медленно вращался, покачиваясь, хор всё так же звучал монотонно-торжественно, воздух был густой и вязкий, но не пах ничем. Дышать было трудно — грудь стягивал тугой корсет, зашнурованный на спине.

Зачем вы на меня эту дрянь надели? — хотел спросить Март, но опять не мог ничего сказать. Анка тем временем исчезла, хор, заметив исчезновение солистки, пустился в пляс, зал завертелся быстрее.

— И-ха-и-ха-и-ха! — завизжал высокий женский голос.

Март проснулся. У него опять был жар и в глазах плыло. Даже слабый свет дежурной лампочки в бункере резал глаза. Он хотел выключить его, чтобы не гонять зря генератор, но не смог пошевелиться. Мысли, скрутившись в клубок, как спутанные нитки, улетели куда-то. Акдак снова закрыл глаза. Сломанное ребро задело лёгкое, и теперь у него начиналась пневмония.

— Всё оказалось демагогией. — ясно сказал кто-то, — Как только кто-то пытается монополизировать Истину в этом мире — она тут же превращается в демагогию.

— Кто это сказал? — спросил Март. И вспомнил, что это он и сказал когда-то. А именно — когда смещал Вождя.

— Власть мало захватить. — сказал тогда Вождь, — Её нужно уметь удержать. А ты вряд ли сможешь — ты — вечный зам по определению.

Всё было против того, чтобы Март был Вождём. Теперь он понимал это.

Тело буквально плавилось от жара.

Пить. — хотел попросить он, но горло как будто ссохлось. Дышать было больно. Мысли о смерти, однако, не было. Март встал и шатаясь побрёл к выходу из комнаты. Там, в коридоре бункера, он помнил, должен быть кулер с водой. Выросшая на пути стена, обитая грязноватым, неопределённого цвета ковролином, остановила его.

Лежащего без сознания Марта нашёл Аз Азель спустя пятнадцать минут. Вместе с Дранг Остом они оттащили его обратно в кровать. Температура у Акдака была 41,6.

— К тому же — вы же во лжи погрязли. Вы у себя там морите народ голодом, а сами натаскали себе в закрома и жируете. Не стыдно людей обманывать?

Март молчал, не пытаясь оправдываться. А Анка продолжала:

— Если вы у себя построили коммунизм и отменили деньги, то и жили бы без них. А то получается как у Оруэлла — «Все равны, но некоторые равнее…» Играть, ребята, надо по-честному. Если у вас денег нет, то и живите, как ваши подданные. Мой брат, например, он у меня бизнесмен, вынужден был уволить трёх директоров компаний за то, что они тайно вели какие-то шахер-махеры с вашей кодлой. Ведь если б кто узнал, что Мишка ведёт дела с вами, с ним бы никто даже здороваться не стал бы. Всё. Конец карьере. Никто не пустит в бизнес Полярный Блок. А с этими горе-директорами Мишка ещё по-божески поступил — дал им уйти по-тихому, без скандала.

— Я пытаюсь изменить курс. — заговорил Март. Почему он оправдывается перед этой девчонкой? С какой стати? Однако, продолжал бубнить что-то в оправдание. Унылый пейзаж плато Билибина, свист ветра перекрывал её слова. Марту было жарко, хотя, вроде бы, ветер был холодный.

— Я хочу, чтобы ты стала моей как женщина. — сказал Март.

— Вы все тут ответственности боитесь. — ответила она.

Только на третьи сутки он снова пришёл в себя. Температура спала, и сам себе он казался лёгким, как воздушный шарик. Сломанные рёбра ещё болели, но Март встал и вышел наружу. Там, наверху, в бывшем городе Сверкающей Мечты, ничего не изменилось.

* * *

Кафон. — размышляла Анка, — Кафон и мнемоник. Неужели наша Контора тоже ввязалась в его поиски? А что? Если предположить, что Кафон мог работать на Контору, то всё логично. Многие путешественники выполняли задания Разведки. Вот, например, Цибиков, Семёнов-Тан-Шанский, да и Миклухо-Маклай тоже. И не только они. А тогда какая связь между мнемоником и Счастьем? Или счастьевцы тоже ищут Кафона? А что — если он работал на Контору и счастьевцам это стало известно… Значит — на чипе, который был у мнемоника в башке, могли быть сведения о Кафоне. А что там про Кафона?

Поисковик выдал больше двух десятков страниц со ссылками на различные сайты с упоминанием его имени. Практически все экспедиции описывались очень подробно. Тут же прилагались полные и точные отчёты самого Кафона. Кроме последней. О ней сообщалось весьма скупо. «Связь потеряна после того, как корабль стартовал со станции „Орхидея-14“, сектор „Эпсилон-01“, где останавливался для дозаправки». Сектор нейтральный. В назначенный срок экспедиция на связь не вышла. Пропали они, кстати, не семь, а почти десять лет назад. Так. А что у нас по самой экспедиции? По Кафону и его окружению? Негусто. Свою личную жизнь Кафон тщательно оберегал от посторонних. Жена у него была русская? Интересно. Екатерина Кафон. А девичья фамилия? Неизвестно. Откуда родом? Россия большая, знаете ли. В экспедицию отправились жена и младший сын. А старший что, остался на Земле? Скорее всего. Логично предположить, что или в Падуе, где у Кафонов был дом, или в России. Интересно девки пляшут. А если попробовать узнать через фирму-страховщика? Наверняка Кафон страховал свой корабль. О! Вот и она! «Чиллини и сыновья».