Вызвал Крайнюка и поинтересовался, что тот думает об этом странном происшествии. Против обыкновения Денис Степанович не стал вилять, произносить жалобные слова, ссылаться на свою дремучесть, твердо произнес:

— Надо сворачиваться, Василий Оскарович, ничего не поделаешь. Кому-то крепко перебежали дорогу. Надо было линять еще осенью.

— Кому перебежали? Ты хоть отвечаешь за свои слова?

— Вы же знаете — кому. Он нас раздавит, как вошей.

— Почему же до сих пор не раздавил?

— У них свои причуды. Значит, поберег на закуску.

Предупреждений несколько было, вы же помните.

Сворачиваться — легче сказать, чем сделать. Если Сумской накрылся, то сгорел и капитал, который хранился в банке «Заречный». Продать чохом налаженный бизнес, плюс четыре клиники — хлопотно, да и не дадут хорошую цену второпях. А кто ждет за бугром?

Правда, в Мичиганском университете есть добрый знакомец, хохол Гнатюк, обязанный ему донорской почкой, они регулярно переписывались, и тот вроде берег для него теплое местечко на кафедре, но что запоет хитроумный хохол, когда узнает, что Поюровский гол как сокол?.. А семья, а дети с женами? Хоть и надоели хуже горькой редьки, но как их оставишь без присмотра? Вот если бы спрятаться, отъехать ненадолго, переждать бурю, а потом вернуться…

— Я тут кое с кем связывался, — сказал Поюровский, — наводил мосты. Важные шишки, не шпана. У одного чина из МВД под началом целая армия. Но стоит намекнуть, о ком речь, все замолкают, как по команде — и в кусты. Проклятая страна! В ней, похоже, мужчин не осталось, одни зайцы. Я этому субчику из МВД говорю: как же тебе, Виктор, по-человечески не стыдно увиливать? Мало что я тебе бубон вылечил, так ведь это же еще твой служебный долг: защищать исправных налогоплательщиков. Куда там, расквасился, сволочь! Пойми и ты меня, говорит, Василий. Семья, внуки, то да ее — тьфу, червяк навозный!

Все прогнило, все насквозь. Чтобы вылечить эту страну, не скальпель нужен, ядерный взрыв… И ведь хитрит, я же вижу, что хитрит. Не то что ему так уж боязно — выгоды нет помогать… Я спрашиваю тебя, Крайнюк, что стало с людьми? В кого они превратились?

— Кто платит, тот и музыку заказывает, — отвлеченно заметил соратник.

— Говоришь, сворачиваться?

— Чем скорее, тем лучше. Ничего не попишешь.

— В кубышке на черный день много припрятал, Денис?

— Поменьше вашего, но кое-что есть. Переждем, Василий Оскарович. Ничего. Не впервой.

— Где собрался переждать, если не секрет?

— Какие от вас секреты. Далеко не побегу. В глубинку нырну. Отсижусь, даст Бог.

— На родину, в Жмеринку потянуло?

— Пятки припечет, хороша будет и родина… Вы не расстраивайтесь, доктор. Поверьте чутью старого охотника. Это все ненадолго. У них такое взаимное истребление: кто сегодня в зените, завтра и помину не будет. Главное, в сторону отодвинуться, дать им место для боя.

Разговор с рассудительным соратником подействовал на Поюровского благотворно. Мужик прав, даром что от сохи. Не надо лезть на рожон, лучше перегодить.

Глядишь, и Сумской придет в разум, не вечно ему бегать по Москве голяком. Другое дело, Леня Шахов. Тому новую голову не пришьешь.

Достал из шкапчика бутылку, по заведенной традиции угостил Крайнюка. Тот, правда, четвертый год в завязке, но из рук хозяина принимал чарку охотно. Поюровский выпил за компанию, радуясь благостному настроению. Не успела водка прижиться, вспомнил эту кралю из морга, Лизку Королькову. Неопробованный пирожок. Грех ее так оставлять. Не по-гвардейски.

Прямо при Крайнюке связался с ней по телефону Девица только заступила на дежурство. Поздоровался, коротко распорядился:

— К двенадцати подгребай во флигелек. Договорились?

С теплым чувством услышал, как она счастливо охнула.

— Василий Оскарович, да я хоть сию минуточку!

Токо помоюсь.

Поюровский добродушно хохотнул.

— Уж будь любезна, оденься поприличней.

— Значит, вы на меня не сердитесь?

— Не сержусь. До вечера, красотка.

— Ой, а я переживала, так переживала… Места не находила. Думала, вы отвернулись. Зачем тогда жить, думаю. Среди мертвечиков лечь и не вставать. Думаю…

Поюровский не дослушал, повесил трубку. Поймал цепкий взгляд Крайнюка.

— Ты чего, Денис?

— Не моя забота, конечно, Оскарыч, но Клементина докладывала… Есть у нее подозрения насчет этой молодухи.

— Без вас как-нибудь разберусь. А какие подозрения?

— Пронырливая очень. Пощупать бы как следует. Рекомендации надежные, а чем черт не шутит.

— Пощупаешь после меня, — улыбнулся Поюровский. — Готовь отделение к эвакуации. По нулевому варианту. Сколько на это нужно времени?

— По схеме — в одну ночь должны управиться.

— Чтобы никаких следов, стерильно.

— На когда назначить?

Поюровский сморгнул соринку в левом глазу — откуда прилетела?

— Зачем тянуть… Как учил Ильич, вчера было рано, завтра — поздно. Действуй, старина.

Легкая тучка набежала на суровый лик заместителя.

— Чего еще? — удивился Поюровский. — Или жалко кого?

— Жалко, — признался Крайнюк. — Столько товару понапрасну теряем. Убытки терпим.

— Сам же говорил — временно. Товару этого у нас с тобой — прорва и маленькая тележка. Не хмурься, Денис, гляди бодрее. Давай, пожалуй, по маленькой на удачу. Ломать не строить, душа болит…

К середине дня Лиза Королькова уяснила: в больнице ведутся необычные приготовления. До морга докатилась нездоровая суета. Появились в здании незнакомые люди, сдвигали в сторону столы, что было привинчено, отвинчивали — очищали пространство. Проверяли холодильные камеры, оставляя их открытыми. Лиза полюбопытствовала у Печенегова, кто такие и почему хозяйничают. Старик ответил: аварийная бригада, мусорщики. Девушка не поняла: какая бригада, какие мусорщики? Печенегов неохотно, с оглядкой объяснил: похоже, дана установка свернуть лавочку. Такое уже случалось на его памяти полтора года назад. Всех постоянных сотрудников выкинули на улицу на целых три недели, но, правда, простой оплатили по средней таксе. Лиза не отставала:

— С чем это связано, дядя Гриша? Почему вдруг?

— Это для нас с тобой вдруг — у начальства свои резоны. Может, вообще хотят прикрыть заведение.

Вполне возможно. Но это очень плохо. Всех покойников переполошат. Креста на них нет. Разве так можно?

Мертвых обитателей срывать с насиженных мест.

Лиза привыкла к своеобразным суждениям старика, но возразила.

— Дядя Гриша, какое же насиженное место? Все наши гости здесь транзитом.

— Ты так говоришь, потому что глупая еще, непосвященная. У них транзиту не бывает. Я прикидывал, тут не меньше тыщи душ обосновалось. А то и поболее. Точно не знаю.

— Кого же тогда на кладбище увозят?

Гриша Печенегов редко выходил из себя, но на сей раз разозлился.

— Тьфу ты, девка! Молотишь языком, чего ни попадя. На кладбище одно, здесь другое. И там, и там дом. Где ему лучше, там пребывает. Иногда перемещается туда-сюда, смотря по настроению. Большей частью его сюда тянет, здесь его последний раз живыми руками трогали. Покойнику это дорого.

— Теперь понятно, — сказала Лиза.

Печенегов подвел ее к канализационному люку, откинул заслонку. Сперва сам сунул туда голову, потом повернулся к Лизе.

— Послушай, коли не веришь.

Лиза нагнулась к черной дыре, прикрыла глаза. Ровное, жутковатое гудение, перемежаемое жалобными, будто детскими голосами, донеслось до ушей. Она отпрянула в испуге.

— Уверилась?

— Уверилась, дядя Гриша.

— То-то и оно. Негодуют, а что толку. Наших начальничков образумишь токо кувалдой по башке… Готовься, детка, сегодня будет трудная ночь.

Лиза попросила:

— Ганечка, я сбегаю в корпус, побудешь за меня?

Если схватятся.

— С бендерой, что ли, крутишь?

— С какой бендерой?

— Не прикидывайся овечкой. В охрану Крайнюк одну бендеру напихал, из хохляцкой группировки. А то ты не знала?