– Но, Мэри, всем известно, что ты красивее любой из них!

– Я лишь покорная служанка. Но, Триши, я не стала бы возражать, если бы была страшна, как пророчица в чадре, а они прекрасны, как Зулейка. Слава здесь вырастает не из красоты, а из знатности. Сама знаешь, с каким презрением они будут на меня смотреть. А там, в церкви, у алтаря, в возвышенной торжественной обстановке, я не смогу ответить на открытое презрение так, как в любом другом месте, где нисколько их не боюсь.

В ответ на высокомерие Мэри вновь позволила себе поддаться той необузданной гордости, которую в спокойном состоянии сама бы осудила.

– Но ведь ты сама говорила, что надменность следует презирать и оставлять без внимания.

– Да, следует, Триши. Вот священник тоже говорит, что нужно ненавидеть богатство, однако, несмотря на мудрые слова, не меньше других жаждет этого самого богатства.

– Очень хочу, чтобы ты стала одной из подружек невесты.

– А я очень хочу отклонить ту честь, которая не была и не будет мне оказана. Нет, Триши, ни за что я не стану подружкой Августы, но… но…

– Что, дорогая?

– Но когда замуж будет выходить другая особа, когда к известному тебе дому будет пристроено новое крыло…

– О, Мэри, немедленно замолчи, не зли меня!

– Очень люблю смотреть, как ты сердишься. Так вот: как только наступит время этой свадьбы, тогда я непременно стану подружкой невесты, даже если меня не пригласят, даже если все Де Курси Барсетшира станут меня прогонять, даже если буду выглядеть как пыль среди звезд. Между их атласами и кружевами пролезу в ситцевом платье поближе к невесте, чтобы что-нибудь подать, что-нибудь подержать, коснуться фаты, почувствовать, что она рядом. – Мэри Торн обняла подругу и горячо воскликнула: – Нет, Триши, не стану я подружкой Августы! Лучше дождусь своей невесты.

Мы не станем повторять протесты Беатрис против возможности того события, на которое намекала Мэри. Приближался час торжественного обеда, и молодым леди тоже предстояло одеться для участия в празднике в честь совершеннолетия наследника Грешемсбери.

Мы уже упоминали, что, помимо собравшихся в доме родственников, на обед в честь совершеннолетия Фрэнка приехали гости: мистер и миссис Джексон из Грейнджа; мистер и миссис Бейтсон и их дочь; незамужняя леди лет пятидесяти из Аннесгрова; Бейкеры из Милл-Хилла – отец и сын, а также мистер Калеб Ориел, священник, вместе с красавицей сестрой Пейшенс. Доктора Торна и его племянницу Мэри учитываем в числе уже собравшихся в Грешемсбери родственников и друзей.

Таким образом, собравшееся в честь молодого Фрэнка общество не поражало воображение масштабом, однако виновник торжества был призван более активно играть роль главного героя, чем если бы явилась добрая половина графства. В этом случае важность гостей оказалась бы столь значительной, что молодому человеку удалось бы отделаться одной-двумя небольшими и не слишком яркими речами, но сейчас пришлось приветствовать каждого отдельным выразительным монологом, отчего работа показалась крайне утомительной.

Бейтсоны, Бейкеры и Джексоны держались чрезвычайно учтиво и сдержанно, что могло быть расценено как реакция на нынешнее состояние дел в Грешемсбери. Четырнадцать тысяч годовых сами по себе заслуживают почестей: факт не подлежит сомнению, – а обладатель таких денег не склонен с подозрением воспринимать отношение к собственной персоне, каким бы оно ни было. Однако призрак четырнадцати тысяч уже не столь убедителен. Мистер Бейкер, со скромным доходом в четыре тысячи фунтов, был намного богаче сквайра, а потому, поздравляя Фрэнка, особенно старался подчеркнуть ожидавшее наследника блестящее будущее.

Бедный Фрэнк не предполагал и даже не предчувствовал свалившегося на него потока восхвалений и пожеланий, а потому страшно устал прежде, чем обед был объявлен. Не испытывая к высокопоставленным кузинам более теплых чувств, чем обычная родственная приязнь, и не учитывая знатности, положения и прочих величественных соображений, которые с наступлением совершеннолетия должен был постоянно держать в уме, он решил, если получится, устроиться за столом рядом с Мэри Торн. Ну а если не с Мэри, то с другой милой сердцу особой – Пейшенс Ориел.

Каково же было его разочарование, когда выяснилось, что после получаса всеобщего внимания пришлось шествовать в столовую рука об руку с величественной тетушкой-графиней, чтобы на один вечер занять место отца в нижнем торце стола.

– Теперь, Фрэнк, только от тебя зависит, сохранишь или потеряешь то высокое положение в графстве, которое в течение долгих лет занимали Грешемы, – провозгласила графиня, важно вышагивая по просторному холлу, и, не желая терять времени попусту, решила немедленно преподать племяннику тот великий урок, который юноша должен был непременно затвердить.

Фрэнк отнесся к словам как к обычной нотации, призванной внушить то благонравное поведение, которое скучные старые тетушки постоянно навязывают молодым жертвам в облике племянников и племянниц.

– Да, – четко и внятно произнося слова, ответил он. – Вполне с вами согласен и твердо намерен идти по прямой, не совершая ошибок. Как только вернусь в Кембридж, сразу начну заниматься как заведенный.

Тетушка, однако, отнюдь не думала об учебе. Вовсе не учеба принесла Грешемам из Грешемсбери известность и уважение в графстве, а благородная кровь и богатство. Кровь досталась молодому человеку естественным путем, а вот деньги предстояло найти и вернуть самому. Она, графиня Де Курси, разумеется, имела возможность помочь, например, постараться обеспечить женой, готовой добавить к прекрасной крови прекрасные деньги, а вот в учебе помочь ничем не могла, и неважно, что предпочтет мальчик: изучать книги или картины, собак или лошадей, репу или морковь или вовсе старинный итальянский фарфор. Поэтому благородная тетушка не собиралась утомлять себя заботами.

– О, значит, намерен снова отправиться в Кембридж? То есть если пожелает отец. Хотя, надо признать, университетские связи сейчас мало что значат.

– В октябре предстоят выпускные экзамены. Надеюсь, что не провалюсь.

– Провалишься!

– Нет, не провалюсь. В прошлом году Бейкер не смог получить диплом, а все потому, что связался с дурной компанией: курили травку, пили пиво. Мы таких называем мальтузианцами.

– Мальтузианцами?

– Ну да. «Мальт» означает «солод». Ну а раз они пьют пиво… Гарри Бейкер вообще-то отличный парень. Но я-то ни за что не провалюсь.

К этому времени общество устроилось за длинным столом: мистер Грешем занял место с одного торца, где обычно сидела леди Арабелла, а она сегодня села по одну сторону от сына, в то время как графиня разместилась по другую. Так что если бы Фрэнк вдруг повел себя неподобающим образом, то вовсе не от недостатка контроля.

– Тетушка, не желаете ли мяса? – обратился он к графине, желая тем самым исполнить впервые доверенный долг гостеприимства, как только суп и рыба сошли со сцены.

– Не спеши, Фрэнк, – вмешалась матушка. – Слуги сами…

– Ах да! Совсем забыл, ведь в меню котлеты и всякое такое. Еще не привык, тетушка. Так вот, продолжая разговор о Кембридже…

– Фрэнк должен вернуться в Кембридж, Арабелла? – минуя племянника, обратилась графиня к сидящей напротив золовке.

– Кажется, так считает его отец.

– А это не пустая трата времени? – уточнила графиня.

– Ты же знаешь, что я не вмешиваюсь, – ответила леди Арабелла. – Никогда не поддерживала саму идею. Все Де Курси учились в колледже Крайстчерч, однако Грешемы, судя по всему, предпочитают Кембридж.

– А не лучше ли сразу отправить мальчика за границу?

– На мой взгляд, гораздо лучше, – согласилась леди Арабелла, – однако, как известно, я не вмешиваюсь. Возможно, тебе стоит самой поговорить с мистером Грешемом.

Графиня мрачно усмехнулась и решительно покачала головой. Даже если бы она прямо заявила молодому человеку, что его отец – упрямый, тупой, невежественный дурак, что разговаривать с ним все равно что бросать слова на ветер, и то не смогла бы высказаться более ясно и определенно. Фрэнк же мысленно сказал себе, причем так же внятно, как графиня, и тоже покачав головой: «Чем больше мать и тетушка нападают на отца, тем тверже я готов его поддерживать. Непременно получу диплом. Начну серьезно заниматься, причем завтра же».