Мои губы разошлись, и я издала беззвучный крик. Стоп, сказала я себе. Остановись.

Мои легкие сжались, и я, казалось, задыхалась, мои руки были липкими и трясущимися.

— Я боюсь, — прошептала Грейслин.

— Я тоже, — сказала я.

Сначала я услышала ее крики.

Я вспомнила, как мое тело летело в воздухе, когда машина перевернулась – затем тишина. Я врезалась в пустоту, прежде чем приземлиться обратно в настоящее. С сильным запахом крови в ноздри и жгучей болью, пробегающей по моему телу.

Столько агонии.

Я не чувствовала своих ног. Появилась настойчивая боль в затылке и звенело в ушах. Было эхо, но я не знала, откуда оно. Кровь хлынула у меня между ушами, а голова была тяжелой, а тело болталось вниз головой.

Моя кожа сгорела.

Агония разлилась по моим венам. Каждая клеточка моего тела словно была раздавлена призрачным весом.

Я не могу дышать.

Я не хочу умирать.

Я не могу дышать…

Это больно.

Я… не могу… дышать…

Мои глаза открылись, и первое, что я увидела, было ее лицо.

Ее окровавленное, изуродованное лицо, ее пустые глаза широко открыты.

Мое тело вздрогнуло, и я выпрямилась, в ушах звенело от криков. Громко и тоскливо. Я тряслась, хныкая, пока не поняла, что это были мои крики. Моя челюсть сжалась, а губы задрожали в попытке сдержать крик. Мои простыни были скручены вокруг лодыжек, пот пропитал мою ночную рубашку.

Ужас моего кошмара парализовал меня страхом и замешательством. Мое лицо и шея были словно оцарапаны, а кожа пылала, жгла и чувствовала чувствительность. Я знала, что это лишь призрачное эхо моей прошлой боли. Я помнила это так живо, что до сих пор ощущала это на своей плоти и костях.

Моя грудь напряглась.

Мое сердце болело, но это было почти как физический дискомфорт. Что-то осязаемое сжимало хрупкий орган.

Мое тело давно привыкло к боли. Я прожила с ней достаточно долго, чтобы теперь она была мне знакома; мы были лучшими друзьями, в конце концов. Боль и я — мы сошлись, связанные моим мучительным прошлым и грехами, которые я носила на своей плоти.

Я вытерла пот со лба и откинулась на подушки, но мое тело все еще трясло. Мой повторяющийся кошмар оставил горький привкус на языке, и желчь подступила к горлу, прежде чем я с большим трудом проглотила его.

Такая интерпретация аварии не имела для меня никакого смысла.

Я только помнила, что было до аварии, а что после? Мой разум опустел.

Я вспомнила, как планировала улизнуть, пойти на вечеринку. Я знала, что была за рулем машины, но не помнила, почему и как произошла авария. Все мои воспоминания перемешались. Каждый раз, когда мне снилась авария, это всегда была какая-то другая версия, пока она не приводила меня в бессмысленное замешательство.

Что было на самом деле… а что было всего лишь моим воображением?

Мой отец сказал, что я сбила оленя и, должно быть, запаниковала. Видимо, я ехала слишком быстро, намного превысив скорость… и когда я столкнулась с оленем, я не затормозила и в итоге свернула, из-за чего машина перевернулась.

Я провела рукой по лицу. В моей памяти был огромный пробел, и я была так потеряна. Я хотела точно вспомнить, что произошло той ночью, но после двух лет отсутствия я в конце концов сдалась.

Потому что, в конце концов, авария по-прежнему была моей виной.

Я решила сбежать и убедила сестру пойти со мной.

И я была за рулем в состоянии алкогольного опьянения.

Не было оправдания. Неважно, какой версией несчастного случая я пыталась заполнить пустоту, я убила свою сестру.

Это была единственная реальность, которая имела значение.

Неделю спустя

— Бу.

Я вскрикнула и чуть не выронила книгу, которую читала. Закатив глаза, я выглянула через плечо и снова увидела, как Мирай подкрадывается ко мне. Она ухмылялась, отвратительно жуя очередной кусок жвачки. Сегодня у нее были двойные косы, собранные в двойные пучки на голове. На ней был неоновый свитер и черные джинсовые шорты.

— Ты должна прекратить это делать. А то я с перепугу могу однажды причинить тебе боль, — предупредила я.

Она усмехнулась. 

— Пожалуйста, я не беспокоюсь. Ты даже жуку не навредишь.

Мое сердцебиение стучало в ушах резко и громко, как барабанный бой.

Извини, что обманула тебя, Мирай. Но я сделала больше, чем просто навредила жуку. Я убила. Кровь моей родной сестры была на моих руках, и сколько я ни пыталась смыть кровь, отчаянно пыталась скрыть свои грехи – моя кожа все еще была пропитана смрадом ее смерти.

Я взглянула на нее. 

— Это действительно весело — пугать кого-то?

— Ты просто такая нервная. Извини, но да, это весело. — Мирай улыбнулась.

Такая невоспитанная, но я находила ее присутствие в некотором роде восхитительным. В последние несколько дней ее общение меня забавляло. Мирай была молодой и яркой, полной озорства и жизни.

— Так он у тебя есть? — Ее глаза загорелись, как рождественская елка, и она практически подпрыгивала на цыпочках.

Я почувствовала, что улыбаюсь ее рвению, и скрестила ноги, закрыв книгу, чтобы уделить ей все свое внимание. Потянувшись к карману своего платья, я выудила то, что так взволновало Мирай, и покрутила ключи между пальцами, чтобы она могла видеть.

— Святое дерьмо, — выдохнула она.

Два дня назад Мирай рассказала мне маленький секрет. Что-то, о чем я не могла перестать думать, и поэтому я взяла дело в свои руки.

В конце концов, мое любопытство взяло верх надо мной.

— Я забыла тебе сказать, — начала Мирай, взволнованная желанием поболтать. — Знаешь ли ты, что, по-видимому, есть старые письма от Арабеллы, которые хранятся в безопасности и заперты в одной из комнат в этом замке? — Она приподняла бровь, ожидая моего ответа.

— Письма от Арабеллы? — Я сделала паузу. — Это было буквально сокровище, — подумала я, глядя на Мирай. Если то, что сказала Мирай, правда, письма будут прямым взглядом на прошлое и историю Арабеллы. — Ты знаешь, в какой комнате?

— Северное крыло. Там раньше была ее комната. Оно заблокировано, и у меня нет к нему доступа. Но ты должна получить ключи от моего дедушки. Теперь это твой замок.

— Хорошая точка зрения. Я попрошу у Стивена ключи.

Мирай уставилась на меня. 

— Ты действительно получишь их?

— Ну, да. Как ты и сказала, теперь это мой замок. У меня должен быть доступ везде, даже в запретные комнаты и комнаты с привидениями.

Она хихикнула. 

— О, подруга. Нам будет так весело!

— Хочешь отправиться на разведку прямо сейчас? — спросила я, хотя уже знала ее ответ. Мирай была таким же фанатиком истории, как и я. Она была одержима тайнами, которые хранили стены этого замка. Возможно, именно поэтому мы с Мирай подружились.

— Да! Эти письма должны быть настоящими, а не просто слухами, — сказала она, вторя моим мыслям.

Я встала и жестом велела ей следовать за мной. 

— Пойдем.

Нервы разрывались у меня в груди, когда мы с Мирай шли по коридору северного крыла. Я думала, что моя сторона замка была жуткой, но северное крыло было просто… мрачным и тревожным. Может быть, потому что ему не хватало жизни.

Волосы на моих руках встали дыбом, и я почувствовала покалывание на затылке. Мое тело похолодело, и я не знала, было ли это просто ощущением или потому, что температура в широком коридоре несколько снизилась.

Свет люстры был приглушен, и пока мы с Мирай проходили мимо, наши тени плясали на стенах. Рыцари остановились, потому что застыли во времени. Статуи, украшавшие коридор, стояли высокие и внушительные. Скульптурные лица не были ликами радости, но их выражения были искажены чем-то вроде отчаяния и тоски, как будто в них были заперты измученные души.

— Вот, — Мирай указала на конец коридора, — это была комната Арабеллы.