Врач ничего не слышала, потому что за минуту до сообщения вышла.

25

Неравенство

 «Андрей пришел» – узнал он поступь брата из звука открывающейся двери. Андрей любил проникать в дом, беззвучно, как агент. Гамлет сидел на стуле рядом с бабушкой, сметающей со стола послеобеденные крошки. Андрей вошел в прихожую, одновременно являющуюся кухней и, подмигнув брату, поздоровался:

– Здравствуй, ба-а-а-аш.

– Здравствуй, сын. Как в школе?

– Н-н-н-н-мально.

– Кушать хочешь?

– Да, но мне сегодня кросс бежать.

Бабушка молчала.  Андрей прошел в свою комнату. И сняв школьную форму, быстро переоделся в спортивную и зашел в бабушкину, где, облокотившись о спинку  кровати,  сидел притихший Гамлет.

– Что вцепился в кровать? Надевай кеды, пойдем бегать! – скомандовал Андрей, ожидая возражений только от бабушки.

Гамлет покорно встал с кровати, и Андрею на секунду стало его жаль за  бледный вид. «Может, оставить?» – засомневался Андрей и вспомнил, что вчера, быстро съев яблоко, забрал у Гамлета, затем посовестился и вернул огрызок, и сейчас возможно, так бы и оставил, если б не бабушка, которая  начала:

– Оставь его! Он же слабенький. Ему тяжело. Ты его надорвешь!

Чувство противоречия распирало Андрея:

– С ним ничего не случится!  Только спасибо скажет.

– Оставь его, говорю!

– Не оставлю, ба-а-а-аш! Ты ничего не понимаешь, а я знаю, что надо.

Гамлет послушно выполнял команды Андрея. Хотя они были ровесниками, Гамлет считал брата старшим не только оттого, что тот был крепче, но и по какому-то внутреннему, неписаному ощущению. Наконец, Андрей, осмотрев  хрупкую фигуру, облаченную в синее трико, натянутое до  груди, спросил:

– Готов ?

Гамлет покорно кивнул.

– Тогда вперед, будущий  Бекенбауэр и Гердт Мюллер.

– Сильно не надо. – без всякой надежды  просила бабушка.

– Все будет хорошо! – донеслось до нее с первого этажа, и в тот же момент тяжело хлопнули натянутые пружиной двери, спугнувшие рыжего соседского кота.

Пять кругов вокруг квартала оказалось для Гамлета больше, чем достаточно. С трудом поднявшись на несколько крутых ступенек, и подталкиваемый Андреем, Гамлет, остановился. Сжалившись, Андрей схватил его на плечо и, вбежав по лестнице, поставил как оловянного  перед дверью. Покачиваясь, Гамлет зашел в открытую дверь и, пройдя мимо бабушки, не снимая кед, упал на  перину.

Довольный результатом, Андрей хотел уйти, не дожидаясь бабушкиных причитаний, но не успел. Вдогонку услышал:

– Зачем так над ребенком измываться!

– Ба-а-а-аш, а  я   по-твоему кто?

– Сравнил! Ты вон, какой битюк, а на Гамлете и кровиночки нет.

– Ничего, потом спасибо скажет. Спорт еще никому не вредил. – отвечал Андрей, ревнуя, что Гамлет – бабушкин любимчик, и, когда прыгает на ее кровати, она ему ничего не говорит и конфеточку всегда для него из заначки вытащит. – Ну и что. Зато меня мама любит. – успокаивался Андрей. – А Гамлета не так!

– Замучил ребенка. – причитала бабушка, стягивая со спящего Гамлета кеды.

– Ничего, очнется, будет как новенький – приговаривал он. – Пойду еще побегаю.

– Иди, бегай, битюк. – ворчала бабушка, вытирая Гамлету вспотевший лоб.

Если отбросить цветочную мишуру, то останутся прямые углы стен, темные коридоры, яркое солнце, серые тени и другие мелочи, маски, грим, запреты, заветы, секреты, страхи, радости которыми под завязку напичкано детство.

В первом классе Андрей с особой остротой ощутил неравенство между людьми. Его дворовый друг Колян и несколько других дошкольных, еще детсадовских, друзей неожиданно,  в школе, оказались не в силах справиться с программой. За партой от их дворовой резвости не осталось и следа, и часто они не могли сосчитать  простейшие примеры.

Андрей каждый раз удивлялся, глядя в отсутствующие глаза Коли: дважды два – для него непреодолимо. «Странно! – прикидывал Андрей. – А так, вроде  нормальный. Вот только учиться не может или не хочет. Лентяй! А с кем же тогда буду играть во дворе, если его в школу дураков упекут?»

 А девчонка из соседнего двора, что через дорогу, с которой  дружил и играл в песочнице, по словам учителя, оказалась слабоумной, и через месяц или два мучений ее перевели в спецшколу. Коляна тоже хотели, но от страха он сразу поумнел, а может, и от отцовского ремня.

«Несколько девочек учились отлично. И уже во втором классе они оказались в третьем, потом в пятом,  в седьмом,  девятом  и», – с сожалением, что  толком с ними  не познакомился, вспоминал Андрей.

К Андрею, в силу хорошего физического сложения, никто не приставал. Хуже было с Гамлетом. Но он тоже не сдавался и, наученный Андреем, на одной из перемен на глазах у  начальных классов швырнул на пол приставшего  здоровяка, да так что тот  долго не мог прийти в себя и что-то мямлил. Зато на следующей перемене здоровяк протянул Гамлету руку со словами: «А здорово!»

Гамлет думал: «Странно все устроено. Еще с детского сада знал, что, пока не подерешься, никто не примет. И мама всегда говорила: «Задели, дай сдачу. Вот и сдаю».

Школа казалась огромной. Ее плохо освещенные коридоры с трудом вмещали игры, резко контрастируя со светлыми и широкими классами. В школу вело  два хода. Один через подвал. Путь не из приятных. На узком выходе из подвала, на подоконнике, под видом дежурных, следящих за сменкой, располагалась шпана из старших классов, которая  и измывалась над поднимающимися  младшеклассниками, а также слабаками.

Пинки и затрещины сыпались сверху, как крупный град на посевы. «Кара небесная» в виде  шпанского пропуска на занятия, или чтобы у них голова не болела, что кто-то остался без оплеухи. Гамлета не трогали из-за брата, а общих друзей – Ивана и Коляна – задевали. Однажды Гамлет не выдержал: «Что трогаете!? Это мои друзья!» Курносый ухмыльнулся: «А чо, если Андрюхин брат, все что ли?» – «Не трогай, сказал!» Курносый оглядел компанию: «Ну ладно, живи, пока я добрый, салаги!»

Через несколько дней курносый по прозвищу «Лапша» со словами «Иди чо покажу» отвел Гамлета и его друзей в сторонку.  Озираясь, он вытащил из-за пазухи пачку черно-белых фоток, при виде которых внутри у них почти сразу, лопнула невидимая бутылочка со сладостью, и между ног что-то затупилось и потяжелело. Прозвучало загадочное слово «порно». Глянув на черно-белую фотку, Гамлет обомлел.  Оттуда со всей зрелищной мощью на него смотрела  непристойная правда голых тел.

В этот момент он понял, что уже никогда не сможет забыть эту голую женщину, сидящую в кресле, и тем более то, что она делала с рядом стоящим мужчиной.

«Осторожно, тихо, бля. – озираясь, шептал курносый «Лапша», приговаривая: – Видел, а как, о как. Купил и гляди целыми сутками, не выходя из туалета. – посмеивался он. – А делов-то всего – рубль штука. Почти даром. На толкучке по рубь  двадцать». Ребята не могли оторваться. Они раскраснелись и поплыли от вида голых женщин в разных позах и интерьерах. Черно-белые фотки наполнились разноцветным миром фантазий, но сколько Гамлет не старался затем реанимировать, и оживить картинки, представить их в реальности, не получалось.

А во сне это было глубоко и сильно до того, что просыпался. По сравнению с остальными ощущениями что-то подобное он испытывал только от футбола и,  страха. Ему открылся сладостный спазм, к которому он теперь всегда будет стремиться, и ничто не сможет помешать этой силе, даже страх быть пойманным. «Это еще что, а есть еще жестче! Там ваще групповуха – два на трех» – вещал Лапша. Иван с Колей молчали, а Гамлет, сделав усилие и напрягшись связками, произнес: «Клево, но нам не надо. У нас таких денег нет. Да и перед родителями боязно». «Ладно, салабоны, и в правду рановато вам – пряча фотки во внутренний карман пиджака. – Только, тссс. Могила». «Зуб даем!» – в один голос ответили ребята и почти одновременно щелкнули ноготками больших пальцев о зубы, завершив ритуал прочерченной в воздухе петлей. Это считалось самой лучшей клятвой среди пацанов, хотя и она являлась символической, потому что еще никто и никогда за нарушение клятвы, на памяти, никому зуб не выбил. Так и появлялись символические коды детства, записанные в мозги, затем раз за разом формировавшие похожие модели поведения уже во взрослой жизни.