Сумасшедшие так не смотрят. Наверное. Я вроде раньше не видел сумасшедших.

– Что над пожилым человеком издеваешься? – обратилась ко мне сидящая рядом с ней женщина. – Рюкзак закрой, тебе говорят.

– А-а, спасибо, – кивнул я, не почувствовав ни обиды, ни раздражения из-за этого ничем не заслуженного наезда.

Бабушка с женщиной переглянулись и вздохнули с сочувствием.

А когда я пришёл домой и разулся, с удивлением обнаружил, что один из носков насквозь мокрый – видимо, я черпнул воды в глубокой луже. Но когда? Я и луж-то не помнил.

В остальном я вёл себя как обычно, мама даже ничего не заметила. Всё на автомате, без остановки. Ночью уснул, как ни странно, быстро – вырубился и проспал до утра. Проснувшись, хотел уверить себя, что это сон, но снов я не помнил, а её слова будто въелись в память.

Решил, что в школу не пойду, вспомнил о контрольной по алгебре – только я ведь не готовился. Или готовился? До чего ж мне было параллельно на контрольные, оценки и прочее.

А с другой стороны, не пойду – Маруся возомнит что-нибудь. Она и так себя грызёт, ясное дело. Надо идти и делать вид, что всё окей, справляюсь.

И я пошёл, и поздоровался, и даже контрольную написал. Удивлялся, насколько ясная голова стала – ничего лишнего, всё по делу. А когда дела для неё нет, то же онемение и автомат. И Никита ничего не заметил! Чудеса! Мир мой рухнул, а никто не замечает. Может, оно и к лучшему. Начни кто-нибудь утешать, может, и правда расклеился бы. А Маруся прям несчастная-разнесчастная, виноватая-превиноватая. Глаз не поднимает, у доски голос дрожит. Так и прошла короткая неделя: ни мне, ни ей лучше не становилось.

Ну, думаю, надо бы облегчить ей муки совести. И тут, как по заказу, в спортзале к нам с Никитой две девочки из 10-го попросились играть. Одна из них – Вика. Полная противоположность Маруси: глаза и брови чёрные, волосы и губы красные, уверенная в себе на 100 или даже 150%. Я её до этого видел с разными мальчиками из 10-го и 11-го классов.

– На следующей перемене на том же месте, – подмигнув, сказала она нам, когда прозвенел звонок.

– А у нас сейчас последний урок, – ответили мы.

– Всё равно приходите.

И нам как-то неудобно было не прийти. И когда с очередным звонком мы собрались прощаться, она вдруг обратилась к подруге:

– Не пойду я на химию, прогуляюсь с мальчиками.

Мы не возражали.

Хорошо помню тот противный день, 13-е ноября: ветрено, сыро, серо… И мы с Никиткой тащимся за Викой, как последние дураки. Я в расстёгнутой куртке, без шапки, хихикаю, даже не пытаясь вникнуть в её рассказ, так как от ветра заложило уши.

Уже во вторник она как-то узнала мой телефон и написала прямо на уроке, что они с подругой ждут нас в спортзале.

Я показал Никите, он удивился:

– Вика, конечно, огонь, но как же Маруся?

– Ты ж всегда был против отличниц, – напомнил я.

– Ну, это для себя.

– Да ладно, не волнуйся. Всё кончено, и я тут ни при чём.

– Не может быть! – не поверил Никита.

И по дороге в спортзал я ему всё рассказал.

– Ну и фиг с ней, – разозлился Никита на Марусю. – Тоже мне! Тогда, конечно, правильно – покажи ей, что невелика потеря.

«Если бы – невелика», – вздохнул я про себя.

На третий день Вика сама меня поцеловала прям посреди улицы, да так, что мало не показалось.

Мне одновременно и льстили эти отношения, и напрягали. Не сказать, чтоб на переменах я сильно стремился в спортзал, регулярно находил отмазки, а на собственную физру специально опоздал и получил от Бочки наказание в виде пятнадцати подтягиваний, за которое был ему премного благодарен.

Зачем же в пятницу я задержался с Викой в школьном дворе, несмотря на жуткий холод? Зачем хотел показать Марусе, что не страдаю? Чтоб она не терзалась или… наоборот? Сейчас мне уже трудно вспомнить, да и не хочется. Я сидел на ограде газона, Вика стояла напротив, положив мне руки на плечи, когда я краем глаза заметил выходящую из школы Марусю. Я делал вид, что не вижу её, смотрел на Вику. Маруся быстро прошла мимо, мне захотелось оттолкнуть Вику, вместо этого я пожаловался на головную боль и сказал, что пойду домой. На душе было тяжело, как если бы я совершил какую-то подлость. Но ведь ничего предосудительного я не сделал! Придя домой, я по пустячному поводу нахамил и маме, и папе. И даже прикрикнул на Анюту. Пообедав, ушёл на футболку и колотил по воротам до посинения.

В субботу Вика напросилась на матч. И хотя я мощно всех расталкивал и не менее мощно прикладывался к мячу, мы с треском его проиграли. И ребята в раздевалке требовали вернуть бывшую девочку, хоть она, конечно, и не так крута, как новая. Я смеялся.

На следующей неделе Маруси не было, я стал ещё реже ходить в спортзал. Безрадостные серые дни казались бесконечными. Между уроками, проходившими в одном кабинете, я вообще не двигался с места. Никита пытался меня растолкать, но безуспешно. Вергилия бросала в мою сторону сочувствующие взгляды, Клещики подходили побороться на руках, и даже Даня как-то подсел и ни с того ни с сего поведал, что отец уже полгода в завязке.

– Ты вдохновил? – проявил я интерес.

Даня покачал головой.

– Товарищ на войне погиб. Батя, как узнал, в запой ушёл, чуть ласты не склеил, а тот ему во сне явился и что-то строгое сказал. И всё, с тех пор не притрагивается.

– Чудеса, – подивился я.

– Да, только я теперь боюсь о своих планах заикнуться.

– Ты про службу?

Даня кивнул.

– Понимаю.

После того, как на очередных выходных Вика начала приглашать меня домой, я решил, что пора завязывать. От одной мысли, что наши отношения закончатся, я ощущал невероятное облегчение. Я не ответил на её вечернее сообщение в надежде на то, что она обидится и будет ждать примирительных шагов, которых не последует. Но мой план не сработал.

В понедельник Маруся вышла после болезни – бледная, даже похудевшая, но, как мне показалось, более спокойная. На уроке пришло сообщение от Вики с приглашением на баскетбол, я не ответил. И со звонком она заглянула в наш кабинет. Я поспешил выйти, чтоб не выяснять ничего при всём классе, сочинил какую-то ерунду про то, что мне нужно списать домашнее задание и пообещал прийти на следующей перемене. Маруся пошла в столовую, и на меня, как коршун, налетела Вергилия.

– Что ж ты, Куликов, делаешь, а? – прошипела она.

– Что я делаю? – опешил я.

– Опять идиотом прикидываешься?

– А, может, не прикидываюсь? – усмехнулся я.

– Не по-мужски это – мстить таким отвратительным способом, – заявила Вергилия.

– Что?! – я сделал круглые глаза. – Мщу? И в мыслях не было!

– Я ни за что не поверю, что ты влюбился в эту…

– А кто сказал, что я влюбился?

– Тогда зачем она тебе?

– Развеяться.

– Развеяться значит? А простить не вариант?

– Простить? – и правда не въехал я. – Кого?

Вергилия растерялась – видимо, она была не вполне в курсе дела и пыталась взять наскоком.

– Марусю, кого ж ещё? – уже без наезда сказала она.

– А у меня к ней претензий нет.

Даже говорить о нас было для меня отдушиной.

– Тогда я не понимаю… – призналась Вергилия.

– Ты действительно не понимаешь, – согласился я. – Она в Ваню влюбилась.

– В Ваню? Какого Ваню?

– Долгова.

– Да? – расстроилась Вергилия. – Она мне про Ваню ничего не говорила…

– Зато мне говорила.

– А что ж… что ж она такая грустная? Волосы все растеряла.

– Могу предположить, что её чувства безответны, но для меня это что меняет? Пойти её утешать?

– Вот так прям раз и влюбилась? – всё ещё не верила Вергилия.

– Ты была влюблена в Никиту четыре года, – напомнил я, – и разлюбила за пару дней.

– Это другое. Это были просто фантазии.

– Да ладно, Вергилия. Этого следовало ожидать. Он круче, чего уж там.

– Нет, не круче, – не слишком уверенно возразила Вергилия. – Ты очень классный, правда. Я тоже была влюблена в тебя в классе втором или третьем. После диспансеризации, помнишь?