Вернулись в парк. Дышать было легко. Жека озирался по сторонам. Слева раскинулось украшенное лужами футбольное поле. Он вспомнил, как ещё, казалось, вчера играл в футбол. И как иногда какой-нибудь пьяный мужик просил ударить по воротам. И как был счастлив оттого, что просто пнул по мячу. А сейчас Жека стал тем самым мужиком. Только мяч никогда не просил. А вот Юрген просил всегда. Он и засандаливал мяч куда-нибудь подальше, за забор, радуясь, что ударил со всей дури, выместил всю жизненную боль. Иногда промахивался, поскальзываясь. И дети смеялись над Юргеном, но он вставал и бежал за шутниками. Опять падал. Махал рукой, вставал и уходил. А на следующий день снова просил ударить по мячу.

Справа – заброшенная сцена, где никто не выступал с открытия парка. Где Жека познакомился с будущей женой. И за сценой, среди собачьего и человечьего говна, они зачали сына Андрюшу. Теперь сыну уже десять лет, и он видит отца в лучшем случае раз в год.

Жека делал вид, что пьёт. Бутылка одна, и трудно было понять, кто сколько выпьет. На мокрой лавочке уже никто не сидел. Юрген пошатывался, рассказывал банальные истории с работы. Ему легко говорить, охранник в «Магните», работает сутки через трое, завтра никуда не нужно, хоть всю ночь пей и спи на отсыревшей лавочке.

– А я, короче, йогой займусь. И бегать буду. Завтра, – сказал Жека.

– Метнись ещё за пивком, брат. Я не дойду, – Юрген протянул три сотки и отошёл отлить в кусты.

– Да я всё, на завод завтра. И бегать буду, и йога ждёт, и читать начну.

– Да ты в макулатуру всё сдал! По утряне бегать собрался? Спортивки-то есть? Кроссы? Или ты босиком, как в Африке?

Жека посмотрел на рваные мокрые кеды.

– Придумаю что-нибудь. И я в библиотеку запишусь. Мне ничего не помешает.

На самом деле Жека когда-то читал. И Пушкина, и Гоголя, и Тургенева, и Достоевского, и Толстого, и Чехова читал. Даже стишки пописывал в колледже, чтобы девки давали. Правда, дала всего одна, да и то не за стишки. Жека ведь толковый парень.

– Да чего тебе эти писаки? Ты бабу найди или к жене вернись, пропадёшь без неё. Я тебе песню включу, брат, подожди. Ты знаешь, так хочется жить! Сейчас, брат. – Юрген полез в Интернет. – Брат! Лизка умерла!

– Какая Лизка?

– Лизка! Ну, бабка, Королева всей этой нечисти.

– Королева умерла?! Не может быть.

– Какая она тебе Королева? Дурак ты! – Юрген дал подзатыльник другу.

– Да ты подожди, подумай: сначала Жириновский, потом Горбачёв, теперь Королева.

– Ну, брат, я понимаю, Горбач того! А бабка тебе чего?

– Дай лучше пива. Не понимаешь ты…

Юрген с удовольствием протянул бутылку, и Жека выпил четверть. Юрген заулыбался и похлопал друга по плечу. Жека отошёл отлить за лавочку.

– Вот, другой подход! А ты чего на улыбе, чего тебе бабка-то?

– Да я с детства ждал, когда Горбачёв и она! А тут они оба за неделю. Ты не понимаешь масштаба. Теперь совсем другое время начинается! Теперь заживём.

– Дурак ты, брат… Зачем тебе чужая смерть?! Что, жить лучше станешь? Или цены упадут?

– Да как объяснить-то. – Жека вернулся из кустов. – Ты не поймёшь всё равно. Это историческое событие! А я, может, всю жизнь мечтал, чтобы мы жили в историческое время. Ты хотя бы развал совка застал. А я? Что я застал, брат? А за этот год столько всего, а теперь ещё и Королева. Она же эпоха! Да блин! Да как объяснить-то, она всех пережила, а мы пережили её! Вот и всё. Дай мне ещё пива. И сигарету. И песню включи.

Юрген качал головой, друзья курили под дождём, но было уже всё равно, идёт он или нет.

– А мотни, брат, за пивом лучше. Я же просил.

– С удовольствием!

Жека рассекал лужи, чуть не сбил бабушку, которая гуляла в парке с корги под зонтом.

В пивной он попросил сразу три литра. Пока продавщица наливала, Жека ни разу не посмотрел на раков. Только на выходе, открывая дверь, вспомнил.

– А дай я куплю однорукого. Ой, одноклешнего.

– Да забирай так, – посмеялась продавщица.

– Не, я куплю.

Жека положил пятьдесят рублей, пусть рак и стоил гораздо меньше. Выловил рукой без разрешения и направился к пруду. Жека пробирался через мокрые кусты, беспомощно клонясь к мокрой пахучей земле, словно жук на двух лапах.

– Всё, друг, теперь ты свободен. Ползи. Вот так. – Жека посадил рака на бетонную плиту недалеко от воды.

Когда вернулся в парк, Юрген уже спал на лавочке. Жека продолжил пить. Забрал у друга пачку сигарет. Курил, выдыхая в небо. Что только не приходило ему в голову. Вроде бы всё впереди, всего тридцать два. Только квартиру жене и сыну отдал, ушёл к маме. И как менять жизнь – вопрос сложный, да и надо ли уже что-то менять? Ипотеки нет – и хорошо. А как менять-то, когда всё время уходит на завод? Тяжело поверить в перемены, бытовуха – страшная штука – врастает в сознание, и оттого тяжелее бороться.

Уже стемнело. В парке горело несколько фонарей, и вокруг них размывались жёлтые круги, будто порталы в другие миры. Тут Жека решил, что рак не выживет в пруду. Пруд грязный, это даже не пруд, в нём не купаются, это отходы ТЭЦ-5. Отправился обратно на поиски. Нужно отнести в пивную, в аквариум. Может, рака не купят, и он спокойно доживёт. Ведь без клешни, а значит – старый, не так много осталось.

Ещё больше перепачкался. Каким-то чудом, светя фонариком, нашёл рака на той же плите. Он даже не залезал в воду. Жека взял за панцирь, рак вращал клешнёй, словно пропеллером.

В пивной начал уговаривать продавщицу вернуть рака в аквариум. Продавщица вышла из-за кассы, преградила путь, говоря, что рак грязный, все его братья задохнутся и умрут. Настоял на том, чтобы помыть его в туалете. Продавщица умоляла, чтобы Жека больше не приходил. Дал пятьсот рублей, и она замолчала. Домой никак: новый друг не выживет в технической воде, в кипячёной тоже не выживет, в отстоянной – тоже вряд ли. Жека сам пошёл мыть рака, затем вернул в аквариум.

В парке уже совсем пьяный Жека подумал, что не может оставить рака в этой тюрьме. И побежал обратно. Заберёт домой. В отстоянной воде новый друг будет жить как питомец. И всё у них будет хорошо. Жека побежал, и кеды покатились по грязи, словно коньки по льду.

Продавщица уже ничего не сказала, просто отдала рака за тысячу рублей. Бережно, насколько мог быть бережным, взял нового друга и попятился к Юргену. Назвал рака Андрюшей. Разговаривая с ним по дороге, Жека обсудил смерть Елизаветы и то, как меняется мир. Жека купит ему аквариум, купит самый мощный фильтр. Как только на это отреагирует мама? А, неважно…

Жека чувствовал, что к горлу подступает пиво. Его стошнило в кусты. Чуть полегчало, но пьяным быть не перестал. Андрюшу не выпускал, сдавливал ему панцирь двумя пальцами.

Юрген спал так, что занял всю лавочку. Жека начал тормошить друга:

– Юрген, дружище, вставай. Мне домой надо. Просыпайся! Я без тебя не уйду, тебя же украдут, просыпайся!

Юрген не пошевельнулся. Жека сел на мокрый асфальт и начал неумело напевать Андрюше:

– Видишь, там, на горе-е-е, возвышается крест, под ним десяток солда-ат, повиси-ка на нё-ём. А когда надое-ест, возвращайся назад, гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мно-о-ой.

«Спокойно, Андрей, никакого секрета здесь нет».

Жека свернулся калачиком. Допил вторую бутылку и сам не заметил, как уснул собачьим сном.

Утром рассеялся туман и вернулось солнце. Жека, замёрзший, лежал на асфальте. Юргена на лавочке не было, вероятнее всего, ушёл домой, как будто и не пил. Андрюша лежал рядом. Мёртвый. Жеку разбудила седая старушка с корги. Собака носом переворачивала мёртвого рака.

– Королева! – прокричал Жека осипшим голосом.

– Кто? Я, что ли?

– Да ты умерла вчера, я в новостях читал!

– Что ж ты говоришь такое, сынок?

– Ты умерла! Ты убила Андрюшу!

– Чего? Да какой я умерла, да что же ты орёшь… Сам разлёгся, как мертвец! Сначала как ненормальный носишься по парку, а теперь лежишь тут до утра!

– Нет, я живой!