– Лифт по-прежнему барахлит? – осведомилась она.

– К сожалению, причины сбоев мы пока не устранили, – ответила та. – Приносим извинения за неудобство.

Администратор начала проверять в компьютере визиты Эванс по номеру её удостоверения. На секунду Николь ужаснулась, представив, что Управление закрыло ей доступ в лечебницу. Однако, похоже, до этого там особо никому не было дела. Даже неугомонному Маршаллу.

– Вы снова в девятьсот девятую? – спросила девушка. – Проходите, пожалуйста, по лестнице на самый верх.

Мачты в Фойе не оказалось. Николь не спеша поднималась по лестнице и думала, стоило ли ей вернуться к администратору, поискать парня самостоятельно или расспросить о нём у Дуарте. Последний вариант показался ей самым разумным, ведь Гектор мог знать что-то и о других пациентах, любой из которых мог оказаться возле дома Маркуса.

Эванс нащупала во внутреннем кармане диктофон и нажала на запись. Устройство в очередной раз предупредило писком о разряжающемся аккумуляторе.

При помощи карточки лейтенант открыла замок и, как и в первое своё знакомство с Гектором, увидела его сидящим за столом перед входом с наполненными безразличием ко всему по-акульи хищными глазами.

– А где Маркус? – спросил Дуарте. – И шахматы? Он придёт позже?

Поразмышляв с минуту у входа, стоило ли ему говорить, Эванс наконец закрыла створку и положила ключ-карту на край стола.

– Маркуса больше нет, – сказала она. – Даже не спрашивай, как это произошло. Больше я тебе ничего не скажу. Меня ты тоже видишь в последний раз.

На лице убийцы не читалось никаких эмоций. Казалось, он интересовался Кёнингом и шахматами просто ради того, чтобы поболтать, но в действительности они его не интересовали.

– Тогда присаживайся, – сказал он. – Поговорим в на прощание, тем более ты сюда зачем-то пришла.

– Мне кажется, тот, кто убил Маркуса, находится в этой лечебнице, – сказал Николь. – Это может быть Мачта?

– Кто это? – не понял или сделал вид, что не понял, Дуарте.

– Не важно, – вздохнула лейтенант. – Может, ты можешь рассказать, про кого-нибудь другого из здешних постояльцев? Есть ли тут те, кто может изготовить взрывчатку или склонен к агрессии.

– Тут только такие и есть, – отвечал Дуарте, скользя затуманившимся взглядом по шраму на лице Эванс. – Но я могу тебе рассказать другую историю, которая будет полезной. История не очень длинная, но терпение понадобится.

– Я всё равно никуда не спешу.

– Тебе, должно быть, знакомы слухи о том, что я убил куда больше тех восьмидесяти семи почти за год?

Николь кивнула.

– Ну так вот это никакие не слухи, – продолжил маньяк. – Убийств куда больше, и официальная цифра – даже далеко не половина того, что я успел тогда только в одном Рош-Аинде.

– История точно связана с тем, что меня интересует? – уточнила Эванс.

– Связана, но пока ты интересуешься не тем, – заверил убийца. – Не перебивай. Помню осенью, уже прохладно было, в двадцатых числах ноября, я выследил одну молодую семейную пару. Они совсем ещё юные были, только начали жить вместе. Он работал в газете, а она продавала платья в бутике…

– Эти подробности имеют значение?

– Для тебя да. Меня они знаешь чем привлекли? – спросил он и сам себе ответил. – Тем что девушка была беременна и, судя по размеру живота, плоду как раз было около девяти месяцев. У меня бимелась давняя идея испытать такую…

– Ты больной…

– Погоди ругаться. С парнем было неинтересно, за него я первого взялся, но он быстро кончился. Болевой порог у него маленький, при малейших порезах сознание терял. Я с него лоскуты кожи снимал. Он так и помер, не приходя в себя, от кровопотери. Ничтожество. Но вот девушка… Никогда её не забуду. Это было что-то. Она боролась, даже когда уже невозможно было бороться, хотела спасти ребёнка, терпя боль, которую ни до, ни после неё никто со мной не выдерживал. Она смогла подготовить меня к пониманию, что такое настоящая боль. И за это я наградил её. Я спас ребёнка. Вырезал его скальпелем прямо из чрева и даже дал ей подержать. Правда, от волнения у меня в процессе дрогнула рука, и, извлекая, полоснул малютку по лицу от брови до самого уголка рта.

Говоря это, Дуарте как-то прерывисто медленно скользил взглядом по шраму на лице Николь, точно облизывал его глазами.

– Нет… – начала осознавать услышанное Эванс.

– Это была девочка, – продолжал Дуарте. – И знаешь, какое последнее слово произнесла её мать?

– Заткнись! – слёзы ярости ослепляли лейтенанта.

– Она сказала: «Николь».

Вскочив, Эванс выхватила пистолет и, тяжело дыша, направила его прямо в лицо Дуарте.

– Ещё хоть слово, ублюдок…

– Два слова, три слова, четыре, – тараторил парализованный старик. – Пять слов! Ну же! Шесть! Давай! Чего же ты тянешь?

– Ты хочешь так легко отделаться? – прорычала Эванс.

– Я хочу отблагодарить тебя и поделиться тем, что знакомо мне, в ответ на то, чему я научился от тебя той ночью.

– Чему я могла тебя научить, будучи младенцем?

– Боли, – ответил Гектор. – Твоя мать подготовила, а ты продемонстрировала, когда я тебя порезал. Я понял, что такое боль. Знаешь, как ты кричала? Вот так.

И с этими словами сидящий перед Николь старик возопил полным нестерпимого страдания воплем младенца. От неожиданности и сюрреалистичности картины Эванс даже отпрянула и повалила стул. Пистолет в её руках задрожал. Его пришлось придержать второй рукой.

– Что ты такое?

– Не беспокойся, я простой человек, – ответил он. – Но с непростой судьбой. Хочешь, я покажу тебе боль твоей матери? Отца, к сожалению, я не запомнил, он бы одним из самых скучных…

– Ничего мне от тебя не ну…

Но Гектор прокричал женским голосом. И в этом крике было слышно, как от напряжения надрываются голосовые связки. Перед глазами мелькнули образы пытаемой мамы, которую Эванс никогда не видела. Шрам на лице взвыл такой болью, будто Дуарте только что её полоснул скальпелем.

– Прекрати! – потребовала лейтенант и побежала в ванную.

Пузырёк с обезболивающим выскользнул из её непослушных пальцев и раскрылся от удара об пол. Разлетевшиеся в стороны белые продолговатые таблетки стали незаметными на однотонном кафеле. Включив холодную воду, она прополоскала рот, чтобы унять тошноту, и дрожащей рукой умылась. Зажатый во второй пистолет трясся и стучал по керамической раковине. Эванс вдавила рычаг крана, останавливая поток, и, обернувшись, увидела неплотно закрытый шкаф. Зелёная короба, которая была в нём раньше, исчезла. Николь не сразу сообразила, чем именно её смутил вид одежды старика. На плечиках висел вымокший измятый костюм, а прямо под ним стояли облепленные грязью и сухой травой туфли.

Крик сам собой вырвался из груди Николь. Она сразу вспомнила слова Гектора о том, что последнюю партию он у Маркуса выиграет. Его признание, что он бы с удовольствием расправился с полицейскими. Интерес маньяка к расследованию убийств Белого Слона.

При этом сам Дуарте всё также парализовано сидел в инвалидном кресле спиной к ней. Не выпуская старика из вида, она извлекла телефон и проверила новую догадку – вбила в СМС-сообщение слово «Дуарте», которое автоматически сразу же заменилось на «Ударьте» – именно это ей и написал Хьюго перед смертью.

Сняв оружие с предохранителя, Николь прижалась к стене спиной и начала обходить всё ещё остававшегося неподвижным Гектора.

– Это ты! – выдохнула она. – С самого начала это делал ты! Но как… Как же пытки… Ты не пытал…

– Потому что ты меня уже научила боли, – ответил Дуарте.

– Это невозможно! – не хотела верить сама в свои выводы Николь. – Я же выливала на тебя кипяток… Ты же прыгал с крыши… Тесты…

– У меня врождённая анальгезия, – сказал Дуарте. – Это состояние не позволяет сигналам от моих нервных окончаний поступать в мозг, и я не чувствую боли. Совсем. И температуры тоже. И касаний. Все тесты это подтверждают. Вообще из-за этого я мог умереть в любой момент из своих шестидесяти девяти лет, но как видишь, до сих пор жив.