— Золан! Не брсоай меня, брат!.. — Донёсся мне в спину отчаянный крик ни за что подставившегося юнца.

Но я сбежал из кабинета, так ни разу не оглянувшись. Демоны не ведают жалости, да и честно скоммунизженный из кабинета листочек с отчётом по одному из пострадавших в инциденте с мантикорами людей показывать у меня желания не было.

Та девочка, которую я вытащил практически из пасти монстра. В отчёте писали, что она замкнулась в себе, отказывается и пить, и есть, а лекари ей помочь не в силах. Пока её кормят искусственно, но как долго это продлится в жестоком и не терпящем слабости мире? Дедушка далеко не настолько милосерден и добр к кому-то кроме своей семьи, а уж с людьми он и вовсе общается лишь по необходимости. Попрошу его организовать встречу — и он, я уверен, отправится со мной, а одной его ауры хватит, чтобы морально раздавленный ребёнок прямо там помер от сердечного приступа.

Короче, мне куда проще самому наведаться во временный госпиталь, переделанный из барака, и поговорить с врачами, дабы проверить свою теорию.

Попаданец я или куда? Спасённые мною девушки, — пусть та девочка является девушкой лишь в далёкой перспективе, я к зрелости не намного ближе, — должны гарантированно вешаться мне на шею, а парни — клясться в верности.

Иначе законы мироздания будут нарушены, и вселенная схлопнется.

Ну, на самом деле я должен был хотя бы попытаться реанимировать ребёнка, на глазах которого погиб единственный родной человек и, до кучи, кот, уже давненько живший на два дома. Повезёт, если хватит одного только моего вида, чтобы девочка вышла из ментального стазиса. Иначе придётся что-то говорить, а я даже не знаю, какими должны быть эти слова.

Не доводилось мне, понимаешь, утешать людей, расстроенных чем-то большим, нежели хвост в зачётке…

— Здравствуйте, могу я навестить одного вашего посетителя? Девочка с инцидента мантикор, сирота, около шести лет. — Обратившись с такой речью к беловолосой женщине-иллити во врачебных, а не целительских одеждах, я продемонстрировал ей отчёт. — Тут говорится, что ей ничего не помогает, и я решил попробовать с ней поговорить. Я её тогда спасал.

И, возможно, всё усугубил, вовремя не переместив её подальше от трупа матери или хотя бы не перекрыв ей вид. Но говорить и размышлять об этом сейчас — значит ворошить прошлое, которое всё равно нельзя изменить.

— Вы — господин Золан?

Не дождавшись моего ответа, женщина встала из-за своего стола и сделала пару шагов по направлению к коридору.

— Прошу за мной. Но не надейтесь на чудо, ребёнка сильно травмировали события того дня. Она слишком восприимчива… — Женщина печально и совершенно искренне вздохнула, покачав головой. — Подумать только — мать загрызла химера, а потом ещё и отец погиб, попытавшись остановить монстра.

Отец? А не тот ли это мечник, всё-таки погибший от пропущенного удара на месте?

— Её отец невысокий, молодо выглядящий брюнет? Мечник?

— Да, именно он. Был железным… — Она осеклась. — … кхм, простите, авантюристом С-ранга.

Видимо, эта докторша много времени провела на континенте демонов, раз естественно использует их классификационную систему. Не самую точную, на мой взгляд — всего шесть рангов, от железа до алмаза, но раз ею пользуются веками, и претензий не имеют, то она вполне себе имеет право на существование.

— Возможно, вы знаете об их семье что-то ещё?

— Увы. Я знаю только почившего отца семейства, но о мёртвых — только хорошо. — Угу. Похоже, мечник этот оказался не самым лучшим представителем человечества, раз даже в такой ситуации о нём так отзываются. — Ещё раз простите.

— Ничего, спасибо вам.

Мы миновали несколько однотипных дверей, дойдя до практически последней из них. Насколько я знал, ближе к выходу в военных лагерях всегда располагали наиболее здоровых — для того, чтобы во время эвакуации спасти тех, кого реальнее быстро поставить на ноги. Повелось это ещё чёрт знает с какой человеко-демонической войны, но закрепилось даже в гражданских госпиталях и больницах.

Весьма удобно, если речь идёт об определении степени запущенности болезни или раны для родных попавшего в эти стены человека.

— Прошу. Как поговорите — найдёте меня на месте, расскажете, вышло ли что-то путное и были ли реакции на определённые слова. Обращайте внимание на мимику и взгляд: возможно, вам удастся нащупать ключик к её восстановлению?..

Судя по тону её последней фразы, в это она не особо-то и верила. Ну и пусть: я не настолько низко пал, чтобы мне было дело до мнения обо мне кого-то постороннего.

— Я постараюсь, леди. — А ненавязчивый комплимент, построенный на точном знании основ обращения к разумным, занимающим в обществе то или иное положение, подстелет соломки… на всякий случай. Мало ли что?

И вот дверь захлопнулась, оставив меня наедине с практически моей ровесницей, обычной девочкой, которой не повезло близко познакомиться со смертью в таком возрасте. Опущенные плечи, расслабленные руки, пустой взгляд и неаккуратные волосы на макушке. Но её здесь хотя бы помыли, что уже было вполне себе.

— Привет. Помнишь меня? — Я подтащил к кровати стул для гостей, усевшись в него на манер седла, где спинка выступала шеей лошади. — Я пришёл тебя навестить. Говорят, что ты замкнулась в себе…

Боже, что я несу? Но вот так сразу начинать нести мотивирующую чушь не было никакого смысла. Нужно сначала хоть как-то привлечь внимание. А тут — вот вообще никакой реакции. Сидит да смотрит в окно неотрывно…

Я с минуту посидел в раздумьях, покуда не дошёл до самого очевидного. Нет реакции? Есть! Она хоть и молчит, но смотрит в окно, а это уже кое-что.

— Не возражаешь против небольшой прогулки? — Тишина. Ну, вряд ли ей ничего не предлагали врачи. Всё же, они пытались куда больше, чем пока успел я. Но вот предпринимали ли они что-то радикальное, м? — Ну, молчание — знак согласия. Потом только не ругайся, ладно?

Я подошёл к ребёнку и скинул с неё одеяло, взяв её на руки как есть, в больничном платье «в пол». Если бы я летал не за счёт крыльев, то можно было бы и на спину её посадить, но — увы, полёт сам по себе был возможен только так.

Скрипнули створки окна, а спустя три секунды я уже выпрыгнул на улицу, под возмущённые крики какого-то санитара взмыв в воздух. Я отдавал себе отчёт в том, что в одном лишь платье девочка может простыть, но тут речь шла о жизни и смерти, а от простуд точно не умирают. Тем более, я и согреть могу. Магией…

Взмах, ещё один — и вот уже с высоты птичьего полёта виден город, с трёх сторон окружённый степями, и с одной — лесом, преследующим реку, на изгибе которой и возвели Рокстоун. Но земля — это земля, по ней ходят все люди, и все люди же её видят, ощущают, чувствуют. Небо же — совсем другое дело.

Бескрайнее, голубое, перемежающееся редкими, хлипкими облаками, вблизи оно поражало воображение. Крошечные точки птиц над и под нами лишь подчёркивали настоящие размеры окружающего мира, а сияние солнца согревало не тело, но душу.

Я же с самого начала взлетал всё выше и выше, в какой-то момент вынужденно закутав нас в кокон, состоящий из тёплого воздуха. Мы уже почти пронзили облака — оставалось всего несколько метров, когда молча взирающая на всё с горящими глазами девочка вдруг потянула меня за шиворот, тихо, но между тем пронзительно прошептав:

— Ты ангел? Мне пора к маме?

Я не спрашивал себя, как можно принять существо с такими крыльями за ангела — лишь слегка изменил направление движения на параллельное земле, чтобы не пересечься с облаком, и, укрепив кокон, окончательно заглушив шум ветра, максимально спокойно, доброжелательно ответил:

— Нет, тебе ещё рано уходить к маме, Лилиан. — Имя было указано в отчёте, и запомнил я его ещё при первом прочтении. — Ты должна жить, чтобы после рассказать о своих приключениях родителям.

— Но я хочу к маме и папе!

Обычная девочка. Совершенно обычная. Ей не подходит такая судьба, но мироздание решило иначе. Именно мироздание, а не боги, ибо те обладают властью далеко не надо всеми аспектами существования. Уж я-то об этом знал, уж поверьте.