Король засмеялся, но смех его был горьким, завистливым.

— Я всё это построил, ты посмотри! Всё это — попытка воссоздать великое королевство Воларис, — король ударил кулаком по перилам. — Но этого недостаточно! — Он опустил голову. — Потому что я знаю…

Тучи закрыли солнце. Город посерел. Река потемнела.

— Знаете что? — рыцарь посмотрел на затылок короля.

Боромир поднял голову, посмотрел прямо в глаза Галахаду.

— То, что уничтожило Воларис, придёт и сюда. Может быть, не через тридцать лет, и не через сто, но придёт. Пока есть такие города как наш, как Воларис, тьма будет возвращаться. Ты только подумай, как близко это проклятое место к нашему родному дому. Чистое зло подкралось к нам! Нужно что-то делать, хотя бы попытаться.

Солнце выходило из-за туч.

— Сделать что? — спросил Галахад.

— Отправиться туда.

— Я буду не первым рыцарем, кто туда отправился и не вернулся. Это самоубийство.

— Ты будешь первым величайшим рыцарем, который туда отправится. Это должно чего-то стоить.

— Повторяю, ваше величество, это самоубийство, — возразил Галахад.

— Это подвиг.

— Нет.

Галахад вышел с балкона. Король, словно верный питомец, последовал за ним, пытаясь что-то от него получить.

— Что тебе ещё остаётся? Пьянствовать? Ходить по борделям?

Рыцарь развернулся у стола.

— От чего вы думаете, ваше величество, я покончил с подвигами? Из-за женитьбы? Из-за любви?

Король раздраженно развёл руками.

— Нет, конечно. Я столько людей спас, столько монстров похоронил. И поначалу я думал, что в этом и есть смысл моей жизни. Что я должен быть лучше, быстрее, сильнее. Что я должен совершать подвиги каждый месяц. Но время шло. Подвиги стали превращаться в рутину, благодарности людей — в ветер. Мне было всё равно. Эта погоня привела меня в тупик.

— Если в твоих речах есть смысл, веди к нему быстрее.

— Даже если я отправлюсь в Воларис, — рыцарь выдохнул, — чёрт, давайте даже представим, что я каким-то образом оттуда вернусь. Вы так и останетесь королём на закате своего правления, отчаянно пытающимся продлить себе жизнь с помощью наследия.

Король покраснел, его губы затряслись от злости.

— За такие слова я могу вырезать тебе язык.

— Но это ничего не изменит. Вам это не нужно. Так же, как вам не нужен Воларис, ваше величество.

— И что мне нужно?

— В этом то и дело. У вас уже всё есть.

Галахад вышел из комнаты. Король остался наедине с завывающим ветром. Солнце снова скрылось за тучами.

Глава вторая

Это не было сном, скорее видением. Воспоминанием далеких лет. Отголоском печали и разбитых надежд.

Всё начиналось с люстр. Красивых, больших, на высоких потолках. Они блестели, как подобает прекрасному жемчугу на шее у элегантной дамы. Свечи на них горели всю ночь, освещали огромный зал, который она никогда не видела. Освещали мужчину в красных доспехах. С плащом на спине и бальзамированной пастью льва на плече в качестве устрашения. Мужчина этот был не кто иной, как сам Яков — король Волариса. Он сидел на троне и смотрел куда-то в пустоту. Бледный, будто напуганный.

Ворота распахнулись.

— Ваше величество! — бежит слуга. — Ваше величество! — голос пронзает сердце короля тревогой. — Ваше величество! — слуга падает и на последнем издыхании, вытягивая руку к королю Якову, говорит: — Он идет за вами!

#

Мария просыпается в поту. Подпрыгивает всем телом. Рот отчаянно хватает воздух. На улице гроза, дождь бьет по крыше дома. Девочка падает обратно на кровать.

— Тише там, — доносится голос матери, — дай поспать, — она переворачивается на другой бок, к стене.

— Извини, — шепчет Мария, но ответа не дожидается. Ей опять приснился кошмар. Ей стыдно перед собой, перед матерью. Она не понимает, откуда эти кошмары? Ей всего тринадцать лет, и она с роду не видела ни таких люстр, ни короля в красных одеяниях. Что это за образы?

Некоторое время Мария ворочается в кровати, пытаясь уснуть. Ей неудобно. Мокрая от пота спина начинает чесаться.

— Что ты там ерзаешь? — раздраженно спрашивает мать, чуть повернув голову.

Девочка замирает, держа руку на спине.

— Чешется.

Мать вздыхает и отворачивается.

— Терпи.

Мария опускает ноги на пол, надевает босоножки и медленно крадется к выходу. Приоткрыв дверь, она проскальзывает на улицу.

Ночная прохлада обволакивает спину, и становиться легче. Мария стоит под козырьком, но дождь всё равно добирается до неё из-за ветра.

Вода попадает на лицо, на голые лодыжки. Девочка улыбается. Не такой дождь и сильный, чтобы его бояться.

Мария выходит из-под козырька. Снимает босоножки. Ноги погружаются в мягкую грязь. Шаг вперед, вправо, влево. Она кружиться. Голова поднята вверх. Капли падают на щеки, на губы, на лоб. Мария расправляет руки, как птица. Она мечтает улететь отсюда как можно подальше. От матери. От быта. От этого пустого дома. Радость и смех давно покинули это место. Как бы она за него ни пыталась ухватиться. А она пыталась…

Вдруг, откуда ни возьмись появляется бездомная собака и пугает Марию. Но лишь на мгновение.

— Иди сюда, — шепнула девочка и присела на корточки.

Пёс был ей по колено. С его шерсти стекала черная вода. Он пытался её стряхнуть. Завертелся, закрутился, да так сильно, что часть воды попала на лицо Марии. Девочка засмеялась и протянула руки псу.

— Не трясись, не надо. Хочешь, я тебе что-нибудь принесу?

Пёс посмотрел на неё так, будто понимал, о чём идет речь. «Хочу», — читалось в его взгляде.

Мария вернулась домой. Она попыталась приоткрыть дверь как можно тише, затем быстро проскользнула, боясь, что пес попытается повторить за ней, и закрыла за собой.

В шкафу еды почти не было: пара кусков старого хлеба и овощной суп. В погребе лежало несколько кусков мяса, но без шума его не откроешь. К тому же мать сразу обнаружит недостачу. С питательной едой в семье было туго с тех самых пор, как ушел отец.

Мария вышла на улицу с ломтиком хлеба.

— Прости, мне больше нечего тебе предложить, — сказала она псу.

Тот подошел поближе и обнюхал кусок со всех возможных сторон. Посмотрел на Марию.

— Бери, — сказал она, — пожалуйста.

Пес опустил голову, развернулся и убежал в темноту.

Мария плюхнулась с досады на землю и вздохнула. Даже животные её не любят.

Но этой ночью она была не единственной, кто страдал бессонницей и чувствовал себя брошенным. Через десяток домов от неё, в кровати, по разные углы лежали муж и жена. Первый, сегодня днём, на глазах у второй, убил её любовника. Убил, и глазом не повёл. Вернулся домой поздно вечером, провоняв весь дом перегаром. Клаудия притворилась, что спит, когда он появился, но понимала: он притворяется, что не понял, что она притворяется.

Это был самый худший день в её жизни. И похоже, он плавно перетекал во второй.

— Почему ты не ушла? Не собрала вещи? — осмелился спросить Галахад, её муж.

Он лежал лицом к стене, боясь показать глаза.

«Шутка, а не рыцарь. И не мужчина вовсе, а так, дитя эгоистичное», — думала жена.

— Некуда мне идти, — Клаудия, смотря в потолок, дотронулась ладонью до лба, будто у неё заболела голова. — Распугал ты всех своим спектаклем на площади. Никто не хочет меня принимать. Боятся великого рыцаря. Я пыталась донести до них, что от рыцаря там ничего не осталось. Его и след простыл лет так пять назад.

Галахад повернулся на другой бок. Теперь Клаудия могла взглянуть в его паскудные глаза, если бы захотела, но делать этого не стала.

— В этом всё дело? Ты перестала во мне видеть героя?

— Давай-давай, выставляй себя жертвой. Правда в том, что тебе было плевать на меня, пока я не завела любовника.

— Если мне было плевать на тебя, я бы давно ушел.

— Ха, не надо мне тут рассказывать. Ты не можешь уйти, слишком горд для этого. Не в силах признать, что сделал ошибку пятнадцать лет назад, выбрав меня. Не в силах признать, что бросить рыцарство ради меня было худшим решением в твоей жизни. И всё же, несмотря на неспособность признать это, ты всё равно меня за это наказываешь. Неужели его убийство было настолько необходимо, чтобы спасти свою честь? Одного слуха, что я изменница рыцаря, достаточно, чтобы в меня кидали камни. Но моей чести тебе было мало. Мой любимый мертв, — Клаудия не смогла сдержать слёз. Она отвернулась, легла на бок. Её спина тихонько поднималась от прерывистого дыхания.