В это время в дверь постучали. Царь насупился и громко крикнул:

— Я же сказал — никого не пускать!

— Царь-батюшка, не велите казнить, велите миловать! — раздался за дверью дребезжащий женский голос. — Это Мария Никифоровна, по поводу Ивана Васильевича…

— Вот и косметичка твоя подоспела, сейчас тебе хареографию поправят… — криво усмехнулся отец, а потом крикнул в сторону двери: — Пропустить Марию Никифоровну!

В открытую дверь вплыла та самая бородавчатая «красавица». Возле неё вертелся смазливый «вьюноша», который нёс пузатый кожаный портфель и всячески старался угодить своей спутнице: то ручку поддержать, то уменьшить занос на повороте, а то и вовсе помочь справиться с объёмным платьем, которое запросто могло послужить покрывалом для автомобиля.

— Василий Иванович, уж я так торопилась, — начала говорить Мария Никифоровна. — Так торопилась. Собрала всё, что может пригодиться. Уж мы из вашего гадкого утёнка сделаем сейчас прекрасного лебедя. Все девушки его будут…

Я криво усмехнулся. Вот тебе и раз — в дополнение к моим умениям ещё и симпатичную мордашку сделают? Хм, неплохо.

Конечно же, я слышал про Оболенскую Марию Никифоровну — лучшего лекаря Русского Царства. И также знаю, что она очень благоволит к молоденьким красивым мальчикам. И тот паж, что таскает за ней саквояж, и в самом деле может быть её малолетним фаворитом…

— А если вы моего Бореньку возьмёте в напарники по учёбе, то и вовсе сделаете меня самой счастливой на свете, Ваше Величество, — с елейной улыбкой проговорила Оболенская.

Так мне вдобавок и наседку добавляют? Забавно…

— Бореньку? — совсем ненатурально поднял бровь отец.

— Борис Фёдорович Годунов, — воскликнул мальчишка тонким голоском.

Он раскладывал на столе пузырёчки, флакончики, различные скальпели, примочки, травы. Делал это так уверенно, как будто не первый раз. Чтобы прокричать своё имя, он отвлёкся и отвесил поклон так низко, что коснулся пола рукой.

— Мда… Годунов… Ну что же, пускай едет. Вань, ты же не против компании? — проговорил отец. — С другом всегда путь короче.

— Нет, я завсегда рад хорошему товарищу, — ответил я и ощерился своей неуклюжей улыбкой.

Что же, Годунов… Устрою я тебе райскую жизнь. Замучаешься доклады писать своей благодетельнице.

— Тогда приступим, — сказала Мария Никифоровна и протянула ко мне руки.

Её ладони запылали еле видимым голубоватым пламенем. Моё лицо тут же запылало, словно его сунули в жерло печи. Я должен был заорать от боли, но… Я сдержался, чем вызвал ещё один подозрительный взгляд царя.

«Каждый ведарь должен уважать старость. Если старый человек не получает уважения от ведаря — значит, он недостаточно стар»

Кодекс ведаря.

В покоях царицы прозвучал звонок телефона. Она неторопливо взглянула на экран, а после смахнула пальцем влево.

— Рада слышать вас, — проговорила Елена Васильевна, отходя от окна, где случайный соглядатай мог прочитать её речь по губам. — Прошу подождать одну секунду, — после этого бесстрастно посмотрела на девиц, которые занимались уборкой и протирали мебель. — Подите прочь! Я позову вас позже.

Девицы поклонились в ответ и шустро убрались подальше с царских глаз. Они уже успели выяснить, что царица не любит повторять дважды. А те, кто не понял с первого раза… О тех предпочитали не вспоминать плохим словом.

Дождавшись, пока за девицами закроется дверь, царица двинулась по своим покоям. Она любила свою комнату и поэтому заставляла ежедневно убираться в своём небольшом укрытии от внешнего мира. Ведь в этом укрытии каждая вещь была тщательно подобрана в соответствии со вкусом царицы.

Стены украшены бархатными обоями насыщенных зеленью оттенков, а полы покрыты мягкими коврами с изысканными узорами. Мебель из тёмного дерева с золотыми инкрустациями отражала статус и вкус её владелицы. Величественные портреты в золочёных рамах висели на стенах, предки сурово взирали на хозяйку комнаты, напоминая о своих великих делах.

В центре комнаты стоял массивный трон, обитый красной бархатной тканью и украшенный драгоценными камнями. Огромные окна, драпированные тяжёлыми шторами, пропускали внутрь мягкий свет, создавая атмосферу уединения и спокойствия. Люстры из хрусталя рассеивали свет, заставляя тени танцевать по стенам в такт музыке, которая звучала из уголка, где находилась совершенная аудиосистема.

Сочетание старины и современности создавало невероятный эффект, заставляющий голову кружиться.

Царица подошла к трону в центре комнаты, неторопливо уселась и снова приложила телефон к уху. Сам трон стоял на подставке из зачарованного мрамора, образуя идеально ровный круг. Этот зачарованный круг не давал вырваться наружу ни одному слову, если того не хотела хозяйка.

А царица меньше всего хотела, чтобы её слова слышал кто-нибудь ещё!

Она повернула небольшой изумруд на перстне, активируя Круг Тишины. Тут же трон словно накрыло непроницаемым коконом. Телефонная связь была защищённой от всех видов магической прослушки, а шевеление губ, благодаря Кругу Тишины, выдавало незначительную болтовню по поводу ногтей и стрижки.

— Вы очень рискуете, звоня в такое время. Но мало того, вы подвергаете риску меня, — недовольно проговорила царица. — Вызов от вас могли увидеть дворовые девки!

— Моя царица, простите мою несознательность, но я не мог удержаться, чтобы не услышать ваш медовый голос, — раздался в трубке приятный баритон. — Тем более, что на приёме вы даже взглядом не удосужились одарить вашего покорного слугу…

— Иван Фёдорович, но вы же знаете, что рядом с моим мужем даже мысли фривольные нельзя думать, не то что бросить взгляд.

— Приятно слышать, что по отношению ко мне у вас появились фривольные мысли, — тут же среагировал Иван Фёдорович Овчина Телепнёв-Оболенский.

Боярин и конюший, воевода, князь Овчина Телепнёв-Оболенский умел повернуть разговор в свою сторону, а также слыл мастером комплиментов и красноречивых изысков. Возможно, именно этим, а также молодостью, свежестью и непохожестью на остальных дворян он привлёк взгляды молодой Елены в тот момент, когда она венчалась с Василием Ивановичем.

— Ах, оставьте, князь, свои слова для более внимающих ушей. Мои же закрыты для шалостей и славословий!

— Но тем не менее вы не прервали вызов…

— Не прервала, — согласилась царица. — Но вовсе по другой причине…

— Дайте мне только намёк на ту причину. Для вас я готов перевернуть всю Землю с ног на голову! Заставлю Солнце повернуть вспять, а Луна светить начнёт лишь для вас! Выстрою звёзды так, что каждую ночь они будут мерцать моим признанием в любви.

— Князь, — вздохнула Елена Васильевна. — Я вновь прошу вас оставить свои слова для иных ушей. Для ушей вашей жены, Марии Осиповны Дорогобужской…

— Да что жена, Елена Васильевна? Что жена? Вы же знаете, что мой отец сговорился с Дорогбужским и нас, юных отпрысков, свели вместе, как кобылицу с жеребцом. Ни любви, ни приятия — только политическая воля родительская… — далее последовал горький вздох, как будто Иван Фёдорович и в самом деле сожалел о своей участи. — А мои мысли только о вас, только о тех моментах, когда я был рядом с вами.

— Вы снова за старое?

— Я не могу иначе! — страстно вскричал Иван Фёдорович. — С той самой первой минуты, как вы прибыли из Литвы, как только коснулись своей ножкой нашей земли, как только взглянули на меня… С той минуты я понял, что всю свою жизнь я ждал только этого момента. И ради этого момента жил и существовал!

— Иван Фёдорович, вы можете хотя бы на одну минуту оставить ваше славословие?

— Да, конечно! Я весь превратился во внимание! — воздыхатель понял, что дальше попытка загрузить комплиментами царицу может привести к недовольству.

А недовольство царицы чревато ухудшением положения в обществе!

— Вы сегодня были на приёме и видели нечто такое, что не подобает царскому двору. Так вот, я не хочу, чтобы подобное могло твориться дальше, — проговорила негромко царица. — Не хочу дышать одним воздухом с особой, которая не может себя держать в руках и бросает вызов обществу своим существованием.