— Ты ему, конечно, жирнющую свинью подкладываешь, был непобедимым в школе и на тебе, Амирханова решила сместить с трона, — хмыкаю, пытаясь сказать важное шутливо.

— Физичка сказала, что ему это, наоборот, поможет собраться, а то расслабился в десятом классе! — ворчливо отбривает меня Зарина.

— Хорошо, хорошо, убедила! — толкнув легонько её в бок, сдаюсь.

— У тебя есть сегодня допы?

— Не, дали отдохнуть после пробника. Хотя Татьяна Александровна предлагала встретиться через часа два, — мученически вздыхаю. — Хочется одним щелчком оказаться дома и завалиться спать…

— О, это недоступный рай… — подавив зевок, поддерживает Зарина. — Может, махнём за мороженным?

— Давай, — слишком быстро соглашаюсь я, воскресив в памяти сообщение Атласова.

Нет, сейчас выбираю подругу. Она за тринадцатое меня по головке не погладит, если и сейчас откажусь — развод и девичья фамилия.

— Тогда мы тебя потом подбросим до дома, — тянет меня к выходу Зарина, и я вижу, как её настроение взлетает до восьмого этажа.

Мы выходим на школьное крыльцо и, пока Амирханова зажмурившись подставляет лицо лучам сентябрьского солнца, я краем глаза замечаю Атласова около мотоцикла.

Не нахожу силы, чтобы повернуться и дать знак, что не поеду с ним. Я ведь не обязана всегда делать так, как он приказывает!

— Пойдем, — махнув головой, позвала Зарина, и мои метания сразу прекратились.

Лучшая подруга на первом месте!

Не успеваем дойти до ворот, как школьный двор раскалывается от громкого звука и мимо нас проносится Атласов.

— Позёр! — гневно кричит ему вслед Зарина. — И как ему самому от себя не противно?

— Все мы разные… — пытаюсь смягчить её негодование.

— Белова, ты что, мать Тереза, принимать обездоленных, понимать убогих?!

— Да почему так категорично?

— Не поняла, ты его защищаешь что ли? — тормозит и оборачивается на меня.

— Нет, просто…

— Что, однажды подвёз на моцике и ты уже поплыла? — небрежно, на грани презрительности кидает она, словно ядовитую стрелу запускает.

Вот оно, а я всё думала, знает или нет, скажет или передумает.

— Проехали, давай не будем снова ругаться. По-моему, наш лимит на год уже исчерпан за эти дни, — миролюбиво отвечаю я, хотя всё внутри дрожит от досады.

— Ладно, так уж и быть, прощаю тебя! — ехидно говорит она и переводит тему.

Зарина остра на язык, прямолинейна, но последнее время её будто заносит. Обо мне она никогда не злословила, я всегда была на островке безопасности. Видимо, теперь всё поменялось.

Предположение отзывается болью в сердце, пытаюсь затушить её, молча слушая болтовню Зарины, которая со спокойной совестью продолжает рассказывать о чём-то.

— Ау, Белова, ты какое будешь? — подруга машет мне перед лицом ладонью, и я понимаю, что выпала из реальности и не слушала её последние две минуты.

А мы успели подойти к «Славице».

— Обычный советский пломбир, — отвечаю торопливо.

— Здравствуйте, дайте пожалуйста один советский и один пломбир на сливках, — Зарина протягивает карточку, чтобы расплатиться.

— Я тебе переведу.

— Отстань, пожалуйста, я угощаю, — бросает спокойно, но мне кажется, что она хочет так загладить свою вину.

Извиняться Амирханова не привыкла, ей легче потом задобрить чем-нибудь или быть максимально заботливой и ласковой.

Мы ещё часок гуляем по центру города, болтая обо всём и ни о чём, потом нас забирает мама Зарины, по дороге расспрашивая о пробнике, об одиннадцатом классе. Но эта беседа меня не напрягает, наоборот, я неожиданно рада, что между нами появился третий человек.

— Звони, пиши, не забывай! — приобняв на прощание, говорит Зарина.

— Пока. Спасибо, что подвезли, до свидания! — благодарю тётю Наташу и выскальзываю из машины.

Вечер проходит спокойно, приняв душ, вздремнув часок, возвращаюсь к привычной рутине — подготовке. В девятом часу слышу шум внизу и, прикрыв тетради, спускаюсь поприветствовать родителей.

— Как дела? Как день прошёл? У вас вроде бы сегодня был пробник по математике? — интересуется мама, и я поражаюсь, как она всё запоминает.

Ведь легко могла забыть, тоже мне событие, таких пробников будет ещё очень много, особенно школьных. Да они и в десятом классе были, но мама всегда спрашивала меня, как я, какой попался вариант.

За ужином рассказываю родителям, как всё прошло, что нового было, парой фраз обрисовываю свой путь до школы.

— Хорошо, когда есть такие отзывчивые люди, — одобрительно говорит мама, а папа кивает, соглашаясь с ней.

Он выглядит измученным, словно не спит уже неделю. Осунулся, под глазами сине-зелёные круги пролегли, часто говорит невпопад, летает в своих мыслях. Но мы с мамой относимся с пониманием, и не отвлекаем его, такой период, что поделать, временные трудности.

После ужина мою посуду, убираюсь на кухне, отправив маму отдыхать. Ей хватает забот на работе да с папиным делом, а мне нужно перерыв сделать между математикой и историей.

Хотя родители сегодня дома, забываю включить авиарежим, и мне целый вечер приходят сообщения. Поднимаясь на второй этаж, решаюсь мельком взглянуть, кому я там понадобилась.

В общем чате классе уже активизировались привычные халтурщики, они ждут позднего вечера, чтобы напомнить о себе, взбесить адекватных трудяг и вступить с ними в перепалку. Ежевечерний ритуал 11 «Г», который нравится абсолютно всем, многие специально в сети сидят в это время.

Посмеиваюсь над перепиской красивых и умных, как у нас шутливо называют эти два лагеря.

Но, заметив уведомление, всплывшее наверху, замираю на последней ступеньке.

21. Василина

Любимый: «Нужна помощь».

Для меня такие слова, как сигнал к действию, руки сами потянулись открыть сообщение и отметить прочитанным. Я уже даже набрала ответ, но…

Атласова стало слишком много в моей жизни. И я не могу однозначно ответить, нравится мне это или нет.

С одной стороны, он больше не напирает, как в первые встречи, с другой, есть ощущение, что его напористость стала просто иная, ведь от своего какого-то плана он наверняка не отступил, просто поменял подход.

Если рассуждаю верно, то общение нужно свести на «нет», он мне помог, моё же спасибо — тринадцатое сентября. Всё!

Рациональность помогает мне прийти в себя, я стираю уже напечатанный ответ и выхожу из переписки.

На краю сознания подмечаю, что надо бы переименовать «Любимого», раз чат безвозвратно удалить невозможно.

Доделав вариант по истории, сверяюсь с ответами. Ошибок ещё непростительно много, но сил разобрать их уже нет, касаюсь телефона и на экране появляется циферблат.

Полвторого…

Делаю глубокий вдох и выдох, откидываюсь на спинку стула, разминая затекшую шею, плечи. Как же мне не хватает физической разрядки, которую дарили танцы…

Стоп, стоп! Это тропка болотистая, гиблая, сворачиваем даже мыслишки об этом, дорога назад заказана.

Вложив тетрадь для подготовки в сборник, закрываю его, прибираюсь на столе, выключаю настольную лампу и, прихватив с собой полотенце, которое успело за день высохнуть на спинке стула, иду в душ.

Вода дарит спокойствие, а крем-гель маракуйя-персик расслабляет приятным ароматом.

Дома тишина, кое где слышно тикание часов, у нас их много развешано по комнатам, только в моей нет, не люблю их равномерный ход.

Ложусь спать, проверив напоследок беседу класса, вдруг кто-то ещё просил помощи, а я не увидела. Так хочется, чтобы все у нас шикарно написали и пробники, и экзамены, чтобы мы были самым лучшим классом в параллели. Обожаю, когда своё становится лучшим!

Блокирую телефон, экран мгновенно темнеет, и комната погружается во мрак. Поворачиваюсь на бок, чтобы побыстрее уснуть, но сон всё никак не идёт.

Ворочаюсь ещё с полчаса и понимаю, что у меня зудит.

Василина: «Помогу, чем смогу».

Господи, моя натура когда-нибудь меня же и подведёт…

Почему, ну почему, я не могу отказать или проигнорировать, ведь столько людей в мире спокойно проходят мимо и совесть их потом не грызёт. А мою душу, словно кислотой обливают, когда я пытаюсь не помочь.